И прогнать хоть какую усталость.
Мне святое упрямство в крови
От крестьянского плуга досталось.
(«Откуда вы?»)
Знаменитый поэт Николай Асеев, прочитавший стихи Бокова, предназначенные для «Нового мира», сказал ему: «Да вы сами – творец фольклора!» Одно дело – любить и понимать всё народное, другое – самому играть со словом, пробовать его на вкус.
За столом беседа льётся,
Чай заваривается.
Самовар шумит, смеётся,
Разговаривается!
А заканчивает автор, не удержав удали и веселья, уже прямой частушкой:
Самовар, самовар,
Меня милый целовал,
Целовал, довёл до слёз,
На руках домой понёс!
Вот так, с ходу, берёт поэт читателя буквально за шиворот, любя, конечно, но и так, чтобы свалились с него и грусть-тоска наша вековечная, и весь словесный мусор. И сегодня Боков будто подтверждает знаменитые слова Тургенева, такие современные и сегодня: «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, – ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя – как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!»
И всем своим творчеством, не одним десятком книг, Виктор Боков доказывает, что живы – и великий язык, и великий народ.
В сборнике «Поклон России» Виктор Фёдорович определил своё место в судьбе родины, спокойно говоря о конечности земного бытия:
Смерть меня заберёт не всего целиком, —
Что-то людям оставит, и даже немало.
…А пока я тихонько пойду босиком,
Чтобы загодя тело к земле привыкало!
(«Я однажды умру, не запомнив, какого числа…»)
За очень сдержанными, почти запрятанными в строфу словами «Что-то людям оставит, и даже немало» – истинная творческая судьба, искренняя любовь миллионов людей (и это не преувеличение!) к стихам и песням Виктора Бокова. Он и композиторов находил под стать себе – без червоточинки в душе, готовых открыть всю душу соотечественникам «на просторах родины чудесной». Пономаренко, Аверкин, Родыгин… И Виктор Фёдорович, не желая отдавать свои песенные строки кому попало, порой сам и мелодию «выдаёт на-гора».
Так это было, к примеру, со стихотворением «Как на заре, на зорюшке». А о песнях, с которыми выросло не одно поколение, и не только русских людей, и говорить нечего. До сих пор радуют сердце, потому что до сих пор исполняются такие песни на его слова, как: «Оренбургский пуховый платок», «На побывку едет молодой моряк», «Я назову тебя зоренькой», «Моторочка» и многие, многие другие.
Конечно, нет Виктора Бокова без стихов и песен о любви. Его жене Алевтине по-белому завидуют многие женщины. Одно дело – в молодости петь под балконом серенады, другое – нести образ любимой высоко и достойно всю жизнь.
Утренний твой голос мне как солнышко,
От звонков твоих я не устал.
Алевтина, милая Алёнушка,
Ты не спишь – и твой царевич встал.
Взял он в руки тонкую, напевную,
Золотую, нежную свирель.
Заиграл – и сказочной царевною
Зацвела в снегах зимы сирень.
(«Утренний твой голос мне как солнышко…»)
И, может быть, повезло не только Алевтине Ивановне, но и ему, Виктору Фёдоровичу! Не потому ли стихи не отпускают его по сегодняшний день, что рядом – и близко, и высоко – его Муза? Не многим так везло в жизни и творчестве. И посему – мой поклон вам, Алевтина Ивановна, и благодарность за большого поэта и настоящего друга.
Иволга моя зелёноверхая,
Жаворонок звонкий полевой,
Как ты неожиданно приехала,
Властно засияла надо мной!
– Здравствуй! —
Губы в губы, руки на плечи,
И молчим, и нам не надо слов.
А глаза – как две большие каплищи,
Как два дыма двух степных костров.
Как теперь мне любится и верится,
Пальцы не ласкают – счастье ткут.
Ты со мной – и вся планета вертится,
Звёзды в мироздание текут.
(«Иволга моя зелёноверхая…»)
Но, как это бывает в жизни, и не только с творческими людьми, Алевтина не была единственной, на ком женился поэт. У него, к примеру, два сына от первого брака, а именно с Евдокией Ивановной Фесенко. Это Константин и Алексей, чьи судьбы сложились нормально, несмотря на ранний уход мамы из жизни. Причиной развода с Евдокией послужило появление «разлучницы» – Ирины Ермаковой. И только третий брак оказался счастливым. И потому ей, Алевтине Ивановне, посвящены лучшие стихи о любви. Но вернёмся к творчеству Виктора Фёдоровича, которое с годами набирало крепость и особый вкус, как хорошее вино.
Жизнь угощала меня шоколадом и шомполами,
Мёдом и горечью,
Порядочными людьми и сволочью,
Истиной и заблуждением,
И проволочным заграждением!
Это меня тюремный кощей
Держал на порции хлеба и щей —
Выстоял,
Выдержал,
Переварил,
Через такие горы перевалил,
Каких не знала ещё география – вот моя биография!
(«Биография»)
Однако не дай бог, если кому-то покажется, что в зрелом творческом возрасте Боков был баловнем судьбы. Ничего подобного. У настоящих поэтов лёгкой судьбы не бывает. Но когда он выходит на сцену с балалайкой и, не глядя в расфуфыренный партер, озорно вскидывает голову:
Мои волосы раскрытые
Остудит ветерок,
За измену тебя, миленький,
Осудит весь народ! —
и зал будто просыпается, и раскрывается сам навстречу весёлой стихии:
Ой, подруга дорогая,
Дроби, бей сандалями,
Из-за нас с тобой, подруга,
Двое поскандалили!
И так это всегда здорово и естественно выходило, что друзья-писатели на гостевых стульях начинали поглядывать по сторонам: как бы это… не очень заметно… смыться? Потому что после Бокова на сцене делать было уже нечего. А Виктор Фёдорович оставлял балалайку, брал книгу и выходил к микрофону:
Придёт пора – умрёт последний русский.
И кто ему тогда поставит крест?
И в этот миг в припадке чёрной грусти
Сорвутся оголтело галки с мест.
Мы растеряли Русь. И, как иголку,
Пытаемся в траве её найти.
Храните материнскую иконку,
Одна она сумеет нас спасти!
И слушатели, пронзённые исповедальной нежностью автора к любимой земле, не сразу приходили в себя, а потом ещё долго не отпускали поэта…
Такой успех, такая безоговорочная любовь к Виктору Фёдоровичу, конечно, не всем нравились. Соперничество в творческой среде – явление постоянное и не всегда отмечено достоинством. Так же, как и противостояние поэту властей, отнюдь не живительной силы. Я помню, как в «Кировской правде» (где-то в 70-е годы, наверное) я прочитала стихотворение, из которого запомнились последние строки. И только, вплотную подойдя к биографии Виктора Фёдоровича, поняла, как много было сказано им в этом стихотворении…
Жизнь – ужасная штука,
Если о ней помыслить.
То захотят повесить,
То захотят повысить,
То тебя в генералы,
То тебя в рядовые,
То тебе гонорары,
То тебе чаевые.
То тебя в Гамбург и Дрезден,
То тебя, наоборот,
Сунут в какую-то бездну,
К жабам полесских болот.
И всё-таки: жизнь – это чудо,
А чуда не запретишь!
Да здравствует амплитуда —
То падаешь, то летишь!
(«Чудо»)
Но сменялись диктаторы и правительства, на смену одной эпохе спешила другая, охмуряя новым «светлым будущим», а соловей русской поэзии Виктор Боков не менял срочно ни голоса, ни темы, слыл порою ретроградом. И что вышло в конце концов? Уж и тех, кто баламутил и с ума сводил доверчивых людей, мало кто сегодня вспоминает, а Виктор Боков опять с нами, и всё драгоценней его Песня:
О, Женщина! Ты дерзость, смелость,
Решительность, каприз, излом.
Тебе бы только захотелось,
Ты в январе добудешь гром.
Хожу доверчивый, счастливый,
Твой поцелуй в себе несу.
И поэтическою гривой,
Как лев взъерошенный, трясу!
(«Твой поцелуй мне был как вызов…»)
Бывают встречи, что добрым и ясным светом сопровождают всю твою жизнь. Удивительна вся история нашей творческой дружбы. Я жила в Кирове, когда Виктор Фёдорович приехал в составе столичной бригады на Дни литературы. Мы оказались в одной группе – ещё зелёная поэтесса и уже знаменитый поэт. Прибыли в Нагорск, северный районный городок, в самые декабрьские морозы. Дом культуры был забит до отказа. Выступали один за другим поэты. Я дрожащим голосом прочитала два-три стихотворения. В конце встречи слово дали Бокову. Откуда-то из зала появилась балалайка, и что тут началось! Частушки сыпались в зал, люди пьянели от радости, сам поэт тоже был счастливым. И только всё закончилось – чуть не упал от боли и слабости. Перед вечером хлебосольные хозяева переборщили с угощениями, от которых не было сил отказаться (чего стоили белоснежные грузди в сметане, пышущие жаром ягодные пироги, не говоря о наваристой деревенской ухе из свежей рыбы!) – и желудок столичного писателя не выдержал. Поэта срочно отправили в областной центр на вертолёте. Это было первое и последнее выступление Виктора Федоровича в той поездке. Остальные продолжали работать без него и очень чувствовали потерю.