И поставила Лёвке тройку.
А когда наступила перемена, Лёвка остался сидеть на скамейке. У него был довольно-таки невесёлый вид. А я в это время как раз промокал кляксу, и, когда увидел, что Лёвка такой грустный, я прямо с промокашкой в руке пошёл к Лёвке. Я хотел его развеселить, потому что мы с ним дружим и он один раз подарил мне монетку с дыркой. И ещё обещал принести мне стреляную охотничью гильзу, чтобы я из неё сделал атомный телескоп.
Я подошёл к Лёвке и сказал:
– Эх ты, Ляпа!
И состроил ему косые глаза.
И тут Лёвка ни с того ни с сего как даст мне пеналом по затылку. Вот когда я понял, как искры из глаз летят. Я страшно разозлился на Лёвку и треснул его изо всех сил промокашкой по шее. Но он, конечно, даже не почувствовал, а схватил свой портфель и пошёл домой. А у меня даже слёзы капали из глаз – так здорово поддал мне Лёвка, – капали прямо на промокашку и расплывались по ней, как бесцветные кляксы…
И тогда я решил Лёвку убить. После школы я целый день сидел дома и готовил оружие. Я взял у папы с письменного стола его синий разрезальный нож из пластмассы и целый день точил его о плиту. Я его упорно точил, терпеливо. Он очень медленно затачивался, но я всё точил и всё думал, как я приду завтра в класс и мой верный синий кинжал блеснёт перед Лёвкой, я занесу его над Лёвкиной головой, а Лёвка упадёт на колени и будет умолять меня даровать ему жизнь, и я скажу:
«Извинись!»
И он скажет:
«Извини!»
А я засмеюсь громовым смехом, вот так:
«Ха-ха-ха-ха!»
И эхо долго будет повторять в ущельях этот зловещий хохот. А девчонки от страха залезут под парты.
И когда я лёг спать, то всё ворочался с боку на бок и вздыхал, потому что мне было жалко Лёвку – хороший он человек, но теперь пусть несёт заслуженную кару, раз он стукнул меня пеналом по голове. И синий кинжал лежал у меня под подушкой, и я сжимал его рукоятку и чуть не стонал, так что мама спросила:
– Ты что там кряхтишь?
Я сказал:
– Ничего.
Мама сказала:
– Живот, что ли, болит?
Но я ничего ей не ответил, просто взял и отвернулся к стенке и стал дышать, как будто я давно уже сплю.
Утром я ничего не мог есть. Только выпил две чашки чаю с хлебом и маслом, с картошкой и сосиской. Потом пошёл в школу.
Синий кинжал я положил в портфель с самого верху, чтоб удобно было достать.
И перед тем как войти в класс, я долго стоял у дверей и не мог войти, так сильно билось сердце. Но всё-таки я себя переборол, толкнул дверь и вошёл. В классе всё было как всегда, и Лёвка стоял у окна с Валериком. Я, как его увидел, сразу стал расстёгивать портфель, чтобы достать кинжал. Но Лёвка в это время подбежал ко мне. Я подумал, что он опять стукнет меня пеналом или чем-нибудь ещё, и стал ещё быстрее расстёгивать портфель, но Лёвка вдруг остановился около меня и как-то затоптался на месте, а потом вдруг наклонился ко мне близко-близко и сказал:
– На!
И он протянул мне золотую стреляную гильзу. И глаза у него стали такие, как будто он ещё что-то хотел сказать, но стеснялся. А мне вовсе и не нужно было, чтобы он говорил, просто я вдруг совершенно забыл, что хотел его убить, как будто и не собирался никогда, даже удивительно.
Я сказал:
– Хорошая какая гильза.
Взял её. И пошёл на своё место.
Хитрый способ
– Вот, – сказала мама, – полюбуйтесь! На что уходит отпуск? Посуда, посуда, три раза в день посуда! Утром мой чашки, а днём целая гора тарелок. Просто бедствие какое-то!
– Да, – сказал папа, – действительно это ужасно! Как жалко, что ничего не придумано в этом смысле. Что смотрят инженеры? Да, да… Бедные женщины…
Папа глубоко вздохнул и уселся на диван.
Мама увидела, как он удобно устроился, и сказала:
– Нечего тут сидеть и притворно вздыхать! Нечего всё валить на инженеров! Я даю вам обоим срок. До обеда вы должны что-нибудь придумать и облегчить мне эту проклятую мойку! Кто не придумает, того я отказываюсь кормить. Пусть сидит голодный. Дениска! Это и тебя касается. Намотай себе на ус!
Я сразу сел на подоконник и начал придумывать, как быть с этим делом. Во-первых, я испугался, что мама в самом деле не будет меня кормить и я, чего доброго, помру от голода, а во-вторых, мне интересно было что-нибудь придумать, раз инженеры не сумели. И я сидел и думал и искоса поглядывал на папу, как у него идут дела. Но папа и не думал думать. Он побрился, потом надел чистую рубашку, потом прочитал штук десять газет, а затем спокойненько включил радио и стал слушать какие-то новости за истекшую неделю.
Тогда я стал думать ещё быстрее. Я сначала хотел выдумать электрическую машину, чтобы сама мыла посуду и сама вытирала, и для этого я немножко развинтил наш электрополотёр и папину электробритву «Харьков». Но у меня не получалось, куда прицепить полотенце.
Выходило, что при запуске машины бритва разрежет полотенце на тысячу кусочков. Тогда я всё свинтил обратно и стал придумывать другое. И часа через два я вспомнил, что читал в газете про конвейер, и от этого я сразу придумал довольно интересную штуку. И когда наступило время обеда и мама накрыла на стол и мы все расселись, я сказал:
– Ну что, папа? Ты придумал?
– Насчёт чего? – сказал папа.
– Насчёт мойки посуды, – сказал я. – А то мама перестанет нас с тобой кормить.
– Это она пошутила, – сказал папа. – Как это она не будет кормить родного сына и горячо любимого мужа?
И он весело рассмеялся.
Но мама сказала:
– Ничего я не пошутила, вы у меня узнаете! Как не стыдно! Я уже сотый раз говорю: я задыхаюсь от посуды! Это просто не по-товарищески – самим сидеть на подоконнике, и бриться, и слушать радио, в то время как я укорачиваю свой век, без конца мою ваши чашки и тарелки.
– Ладно, – сказал папа, – что-нибудь придумаем! А пока давайте же обедать! О эти драмы из-за пустяков!..
– Ах из-за пустяков? – сказала мама и прямо вся вспыхнула. – Нечего сказать, красиво! А я вот возьму и в самом деле не дам вам обеда, тогда вы у меня не так запоёте!
И она сжала пальцами виски и встала из-за стола. И стояла у стола долго-долго и всё смотрела на папу. А папа сложил руки на груди и раскачивался на стуле и тоже смотрел на маму. И они молчали. И не было никакого обеда. И я ужасно хотел есть. Я сказал:
– Мама! Это только один папа ничего не придумал. А я придумал! Всё в порядке, ты не беспокойся. Давайте обедать.
Мама сказала:
– Что же ты придумал?
Я сказал:
– Я придумал, мама, один хитрый способ!
Она сказала:
– Ну-ка, ну-ка…
Я спросил:
– А ты сколько моешь приборов после каждого обеда? А, мама?
Она ответила:
– Три.
– Тогда кричи «ура», – сказал я, – теперь ты будешь мыть только один! Я придумал хитрый способ!
– Выкладывай, – сказал папа.
– Давайте сначала обедать, – сказал я. – Я во время обеда расскажу, а то ужасно есть хочется.
– Ну что ж, – вздохнула мама, – давайте обедать.
И мы стали есть.
– Ну? – сказал папа.
– Это очень просто, – сказал я. – Ты только послушай, мама, как всё складно получается! Смотри: вот обед готов. Ты сразу ставишь один прибор. Ставишь ты, значит, единственный прибор, наливаешь в тарелку супу, садишься за стол, начинаешь есть и говоришь папе: «Обед готов!»
Папа, конечно, идёт мыть руки, и, пока он их моет, ты, мама, уже съедаешь суп и наливаешь ему нового, в свою же тарелку.
Вот папа возвращается в комнату и тотчас говорит мне:
«Дениска, обедать! Ступай руки мыть!»
Я иду. Ты же в это время ешь из мелкой тарелки котлеты. А папа ест суп. А я мою руки. И когда я их вымою, я иду к вам, а у вас папа уже поел супу, а ты съела котлеты. И когда я вошёл, папа наливает супу в свою свободную глубокую тарелку, а ты кладёшь папе котлеты в свою пустую мелкую. Я ем суп, папа – котлеты, а ты спокойно пьёшь компот из стакана.
Когда папа съел второе, я как раз покончил с супом. Тогда он наполняет свою мелкую тарелку котлетами, а ты в это время уже выпила компот и наливаешь папе в этот же стакан. Я отодвигаю пустую тарелку из-под супа, принимаюсь за второе, папа пьёт компот, а ты, оказывается, уже пообедала, поэтому ты берёшь глубокую тарелку и идёшь на кухню мыть!
А пока ты моешь, я уже проглотил котлеты, а папа – компот. Тут он живенько наливает в стакан компоту для меня и относит свободную мелкую тарелку к тебе, а я залпом выдуваю компот и сам несу на кухню стакан! Всё очень просто! И вместо трёх приборов тебе придётся мыть только один. Ура?
– Ура, – сказала мама. – Ура-то ура, только негигиенично!
– Ерунда, – сказал я, – ведь мы все свои. Я, например, нисколько не брезгую есть после папы. Я его люблю. Чего там… И тебя тоже люблю.
– Уж очень хитрый способ, – сказал папа. – И потом, что ни говори, а всё-таки гораздо веселее есть всем вместе, а не трёхступенчатым потоком.
– Ну, – сказал я, – зато маме легче! Посуды-то в три раза меньше уходит.
– Понимаешь, – задумчиво сказал папа, – мне кажется, я тоже придумал один способ. Правда, он не такой хитрый, но всё-таки…
– Выкладывай, – сказал я.
– Ну-ка, ну-ка, – сказала мама.
Папа поднялся, засучил рукава и собрал со стола всю посуду.
– Иди за мной, – сказал он, – я сейчас покажу тебе свой нехитрый способ. Он состоит в том, что теперь мы с тобой будем сами мыть всю посуду!
И он пошёл.
А я побежал за ним. И мы вымыли всю посуду. Правда, только два прибора. Потому что третий я разбил. Это получилось у меня случайно, я всё время думал, какой простой способ придумал папа.
И как это я сам не догадался?..
Ровно 25 кило
Ура! Нам с Мишкой дали пригласительный билет в клуб «Металлист», на детский праздник. Это тётя Дуся постаралась: она в этом клубе главная уборщица. Билет-то она нам дала один, а написано на нём: «На два лица»! На моё, значит, лицо и на Мишкино. Мы с ним очень обрадовались, тем более это недалеко от нас, за углом. Мама сказала: