Солнышкин и Пионерчиков подбежали к нему: уж не кальмар ли вцепился радисту в носик? Но они и сами вскрикнули от восторга: вокруг парохода горели миллионы зелёных и голубых светлячков. Одни поднимались вверх, сверкали, а потом, как на парашюте, ныряли в глубину, и там становилось светло и уютно. Другие колебались на поверхности, будто вместе с волнами вежливо кланялись большому знаменитому пароходу. Южные моря приветствовали «Даёшь!» дружеским салютом.
– Банки! Сачок и банки! – крикнул Перчиков. – И вы сейчас увидите такое зрелище… – Он даже присвистнул от удовольствия.
Через десять минут Солнышкин и Пионерчиков тащили банки, а с ними Борщика, который никак не хотел расставаться с такой замечательной посудой!
– Чудак, – сказал Перчиков, – смотри! – Он зачерпнул банкой воды, и на палубе, как маленькая ракета, загорелся ясный фонарик. – Смотри, вот тебе твои банки! – говорил Перчиков и ставил на палубу фонарик за фонариком. И в каждом из них, будто улыбаясь, покачивался большой и добрый огонёк.
– Секунду, – сказал Перчиков. – Одну секунду!
И все почувствовали, что он затевает что-то необычное. Радист бросился в рубку и протянул руку к рубильнику.
– Что вы делаете? – спросил у радиста озадаченный Моряков.
– А вот что! – крикнул Перчиков и выключил на палубе свет.
И в тот же миг вся палуба осветилась волшебными огоньками, будто на палубе шёл какой-то очень весёлый карнавал. Команда расхватывала банки, а Перчиков улыбался: это только начало!
– Что же это? – спросил Солнышкин, когда радист спустился вниз.
– Это такие светлячки, – торжественно сказал Перчиков, – за которых жители ближайших островов отдают самые большие драгоценности. Ведь даже в этих морях они встречаются очень редко. Мы осветим ими весь пароход!
– При таких светлячках можно делать любую операцию! – восхитился Челкашкин.
– И ни одна мышь не заскребётся, если их поставить на камбузе! – сказал Борщик.
«И можно писать стихи», – подумал Пионерчиков.
– При их свете очень хорошо петь морские песни, – усмехнулся Федькин и, тронув струны гитары, завёл песню про то, как на далёком острове Таити жил с попугаем бедный негр Титимити.
Словно большой светлячок, «Даёшь!» уютно покачивался под эту песню.
А на трюме, под тентом, лежал бывший артельщик Стёпка. Он смотрел на зелёные огоньки и бормотал:
– Милые светлячки, добрые светлячки! Это очень хорошо, что за вас платят самыми большими драгоценностями!
Солнышкин любовался яркими огоньками из рубки. Он заступил на вахту и стоял у штурвала.
Теперь светите сколько угодно!
Ещё вся палуба нежилась в крепком предутреннем сне, когда артельщик открыл глаза и приподнял голову. За бортом вода нашёптывала колыбельную и покачивала юный экипаж.
Стёпка протёр глаза и осторожно стал пробираться между спящими. У камбуза он прихватил громадную банку, на цыпочках подошёл к борту и с досады плюнул. Хоть бы один порядочный светляк! Он трусцой подбежал к другому борту – там тоже было темно.
– Драгоценности! Вот тебе драгоценности! – От злости он чуть не швырнул банку за борт. Но вдруг что-то смекнул.
Рядом с Федькиным тихо, словно боясь его разбудить, мерцали два маленьких огонька. Артельщик подполз к банке, но огоньки зорко вспыхнули. «Тихо», – погрозил им пальцем Стёпка и, взмокнув от страха, запустил в банку пятерню.
В руке что-то затрепыхалось. «Есть!» – весело ухмыльнулся артельщик. Но, раскрыв ладонь, он ничего не увидел. В потном кулаке светлячки не горели!
Тогда артельщик опустил их в банку, и светлячки замерцали. «Ничего, загоритесь!» – пригрозил он и потрусил по каюте. Отовсюду лился мягкий зеленоватый свет.
– Хорош, – сказал Стёпка и потихоньку стал вылавливать светлячков в свою банку.
В каютах становилось темно. Но зато в его руках банка так засветилась, будто в ней кипело зелёное солнышко, и артельщик испуганно завертел головой. «Хе-хе, хватит, хватит света, – подумал он и, забежав к себе в каюту, бросил на банку старый фартук. – Теперь светите сколько угодно, пожалуйста!» Он ещё себя покажет! Закрыв дверь на ключ, Стёпка отправился в рулевую драить палубу.
Это не пожар, Солнышкин!
Едва ступив на порог, артельщик услышал крик птиц, посвистывание ветра и голос Морякова:
– Право руля, Солнышкин! Вы слышите эти крики?
– Слышу, – ответил Солнышкин.
– Это близко земля, это скоро рассвет, – сказал Моряков.
Солнышкин повернул судно, и впереди по носу загорелась тонкая и быстрая полоска зари.
Но острова пока не было видно.
– Подтянитесь, – сказал Моряков, – скоро он появится, и мы увидим фуражку Мирона Иваныча!
Солнышкин поднялся на цыпочки, слегка налегая на штурвал. И судно потихоньку начало просыпаться. Кое-кто слетел с трюма и стал потирать бока. Но Моряков этого не замечал. Начиналось чудесное утро. Рокот океана бодрил, и, несмотря на бессонную ночь, капитан был возбуждён.
– Слышите гул, Солнышкин? Это разбивается прибой о коралловые рифы! Сегодня у нас будут такие кораллы, такие кокосы, такие раковины, которые украсят лучший дворец! Нужен только хороший нож, нужны рукавицы, и вы увидите, что такое подводный мир!
Ветер раздувал за спиной Солнышкина невидимые крылья. Солнце слегка подмигивало ему. И не только ему, потому что разбуженные лёгкой качкой среди полного штиля в рубке уже стояли Перчиков и Пионерчиков. А на пороге с ведром и шваброй на редкость бодро и весело трудился Стёпка.
– Возьмите своих товарищей, – сказал Моряков, – денёк поныряете – и музей Робинзона будет полон!
Перед Солнышкиным, Перчиковым и Пионерчиковым распахивались глубины океанской лагуны.
– Хе-хе, – приблизился к Морякову Стёпка. – А нельзя ли и мне понырять? Я буду хорошо работать, – заверил он, – очень хорошо.
Перчиков скорчил гримасу, но Пионерчиков сказал:
– Раз человек хочет поработать, почему бы не взять?
– Конечно, – сказал Моряков. – Конечно. Но учтите: осторожность. Иногда в лагуну заходят акулы…
Но какое это имело сейчас значение!
Друзья готовы были кричать, как птицы. И Солнышкин закричал:
– Смотрите, смотрите, там впереди пожар!
– Это не пожар, Солнышкин, – улыбнулся Моряков, всматриваясь, не видно ли впереди Робинзона. – Это на острове пылают алые тропические цветы.
– Но впереди клубится дым! – крикнул Солнышкин.
– Это не дым, – сказал взволнованно Моряков. – Это поводят кронами могучие фрамбойаны!
– Но ведь над ними взлетают искры!
– Это не искры, Солнышкин, – сказал Моряков, – это просыпаются тропические птицы. Вы же слышите, как они кричат?
Да, это кричали незнакомые птицы, а вдали зеленел лес, к воде опускались лианы, и ярко пылали цветы. Их озаряло солнце. Оно горело уже вовсю.
Солнышкин правил прямо на остров.
Но чем ближе становился берег, тем тревожнее всматривался в него Моряков. Над пароходом летали сотни чаек. Но ни мистера Понча, ни Робинзона на берегу не было.
Едва смолк гул машины, а старый Бурун с грохотом опустил якорь, Моряков приказал:
– Бот на воду!
Новое удивительное событие
Через несколько минут маленькая экспедиция уже сидела в боте. Солнышкин держал брезентовые рукавицы, Пионерчиков укладывал под скамью ножи.
Марина, выглянув в иллюминатор, кричала:
– Пионерчиков, привезите и мне кораллы!
Только артельщик всё ещё спускался по трапу, прижимая к боку обёрнутую тряпкой банку.
– Тащит всякое барахло, – возмутился Солнышкин.
– Это не барахло, – хитровато, но удивительно вежливо сообщил артельщик. – Это, хе-хе, лекарство, которое выписал мне Челкашкин.
– Ладно, садись, – нетерпеливо сказал Перчиков, и волны сами понесли бот навстречу стелющимся по ветру пальмам.
Солнышкин, привстав, смотрел туда, где в белоснежном воротничке морского прибоя поднимался остров. Он думал, почему Марина попросила привезти кораллы Пионерчикова, а не его. Но это не мешало ему смотреть вперёд. В глубине, в синей прозрачной бездне, мелькали рыбы, а впереди, среди рифов, гудел и взрывался белый поток. Маленький бот быстро приближался к нему, и Солнышкин невольно старался поставить ногу потвёрже.
– Держись! – вдруг крикнул Моряков.
Могучая волна подхватила бот на самый гребень и швырнула вперёд. Солнышкин почувствовал, как правая нога оторвалась от днища, левая завертелась в воздухе, как на педали, и он полетел в пучину.
Когда он вынырнул, на него пахнуло таким ароматом, будто Борщик открыл свои кастрюли с компотом. Бот бежал впереди Солнышкина по синей-синей воде, вокруг лежала настоящая лагуна. Со всех сторон светился белый коралловый песок. Среди упругих зелёных листьев желтели бананы и пылали цветы. А на берегу, размахивая руками, плясали десятки курчавых людей в юбочках из пальмовых листьев. Они кого-то ожидали.
Солнышкин хотел взобраться на бот, но вдруг почувствовал, как под ноги ему поднырнуло какое-то животное. Он издал испуганный вопль и увидел, что летит к берегу на настоящей дельфиньей спине.
На боте раздался смех, и по лагуне пронёсся лёгкий ветерок. Это облегчённо вздохнул Моряков. Он сразу понял, чьи это проделки. Конечно, все это устроил Робинзон: старик любит чудеса! Капитан расправил плечи и весело протрубил приветствие:
– Иа ора на!
Он подождал ответа и застыл в изумлении. И не только он. У притихшего Перчикова носик стал ещё острее.
На берегу хором ответили:
– Иа ора на, Перчиков!
И бросились надевать венки на Солнышкина, которого дельфин уже вынес к берегу.
– Вы что, бывали в этих местах? – удивлённо спросил Моряков. Сам он здесь был только юнгой.
– Нет, – ответил Перчиков.
– Так что же это значит? – спросил Пионерчиков.
– Не знаю, – развёл руками радист и вздрогнул: прямо на него из воды лукаво смотрела дельфинья голова с удивительно знакомым розовым носом и нежно произносила: «Перчиков!»