Помнить товарищей, павших в бою,
Насмерть стоять за команду свою!
Он прочитал эти строчки и от неожиданности вздрогнул: это были стихи! Самые настоящие стихи!
Пионерчиков побежал к Перчикову в рубку и, схватив его за руку, снова прочитал только что родившиеся строчки.
Перчиков взял бумажку, посмотрел ещё раз и повторил вслух:
– «Помнить товарищей, павших в бою».
– Да ты знаешь, что ты написал? – сказал Перчиков. – Это закон.
– Почему? – спросил Пионерчиков.
– Потому, – приблизился к нему Перчиков, – потому что настоящие стихи – это настоящий закон. От таких слов хочется сделать что-то хорошее!
Он распахнул иллюминатор. И тут они увидели, как вдалеке, по горам, по равнинам, движется гигантская тень человека, на плече у которого лежит какой-то груз.
– Солнышкин! – крикнул Перчиков.
– Солнышкин! – подхватил Пионерчиков.
И друзья выскочили из рубки.
– Есть Солнышкин! – кричали они. И побежали одеваться.
Пионерчиков открыл свою каюту, бросился к шкафу и заметил на кровати какой-то свёрток. На нём было написано: «Тысяча рекордов!» Штурман развернул бумагу, и перед ним сверкнули удивительные коньки необычной формы. Сердце Пионерчикова вздрогнуло и зазвенело, как утренний горн. Пионерчиков надел бушлат и выбежал на палубу.
– Бот на воду! – крикнул он и полез вниз по трапу.
Следом за ним спускался старый Робинзон, за которым с лаем летел Верный. Последним, натягивая ушанку, торопился Перчиков.
– Пионерчиков, назад! Вернитесь! – раздался сзади голос. Это кричал Моряков. (Только что по его просьбе на поиски пропавших выехал сам Полярников.) – Это не шуточки, Пионерчиков!
Но голос капитана потонул в порыве метели, уже скрывшей от глаз убегающий бот. Конечно, Моряков и сам бросился бы с ними, но оставить судно он не мог.
Что же это такое?
Пурга клонила Солнышкина с боку на бок, как маленькую разбитую лодчонку. Вокруг поднимались волны белого холодного океана, и вихри цеплялись за ноги, как тысячи снежных кальмаров. Солнышкин сделал неверный шаг – он уже не чувствовал ног – и споткнулся. Птица съехала со спины, и только тут он увидел, что глаза пингвиньего капитана уже покрыты белым морозным инеем…
Стало совсем холодно. Стало так холодно, что даже сама метель взвизгнула от мороза.
«Надо идти», – подумал Солнышкин, но его ноги примёрзли ко льду, как причальные тумбы.
– Надо же идти! – крикнул себе Солнышкин, но голова устало сползла на грудь, и на чубчике закачалась льдышка.
«Вот и всё, – прикрыв глаза, подумал он. – Вот тебе и океаны, и жемчужины. Вот тебе „пик Марины“ и „пик Перчикова“»!
Он протёр кулаком слипающиеся глаза и перед самым своим носом заметил стрелку компаса, которая, как ни странно, указывала: норд! норд!
«Совсем спятил старый», – грустно усмехнулся Солнышкин…
И тут у самого его сердца, под ребро, ударил маленький крепкий клюв – и Солнышкин очнулся: «А как же птенец?!» Он опустил руку под свитер, и в ладони у него зашевелилось маленькое пушистое существо. «Как цыплёнок, дома, у бабушки, – подумал Солнышкин, вспомнил свой дом, запах осеннего леса, и ему показалось, что он стоит на лесной дороге рядом с селом, будто ноги его окунулись в тёплую солнечную пыль и что вокруг шумит не метель, а яркая листва на деревьях.
– Ничего, – сказал Солнышкин, садясь в снег. – Сейчас мы выйдем на дорогу. Вон уже село близко. Вон тракторы едут, и лают собаки. А вот моторка тарахтит на реке.
И действительно, рядом послышался шум мотора, а ещё ближе раздался гул трактора. Это с моря подходил бот Пионерчикова, а по льдам грохотал вездеход Полярникова. И скоро сквозь шум пробился незнакомый голос:
– Да это же пингвин, мистер Полярников!
– Но послушайте, господа, разве пингвины ходят в сапогах? – Полярников отвечал выглядывающим из вездехода представителям американской холодильной фирмы, которые отправились на поиски шефа.
Солнышкин приоткрыл глаз и сквозь хлопья снега увидел над собой доброе лицо Робинзона. И в ту же минуту над его ухом снова раздался голос Полярникова:
– Снегом! Трите его снегом!
Щёки Солнышкина лизал Верный. Рядом стоял Перчиков. Он отогревал своему другу руки, а Пионерчиков оттирал Солнышкину уши снегом.
– Ты на коньках? – спросил Солнышкин, но Пионерчиков только погрозил ему кулаком.
Пока Солнышкин отогревался, все начали коченеть.
– А где же Хапкинс и артельщик? – спросил Полярников.
Солнышкин пожал плечами. Он так и не понимал, куда они делись.
Но Верный, кажется, это понимал. Он поднял уши, понюхал воздух и, направляясь к большому торосу у края полыньи, злобно зарычал.
– Что с ним? – спросил Перчиков.
– Не знаю, не знаю, – качнул головой Пионерчиков.
Солнышкин тоже ничего не понимал. Пёс, рыча и нервничая, рыл снег и хватал зубами сугроб. Метель относила его в сторону, но он снова набрасывался на ледяную глыбу.
– А ну-ка, позвольте, я посвечу фонарём, – сказал Полярников. В антарктическую стужу и днём приходилось на всякий случай носить фонарь. – Кажется, пёс бросается не зря! Там что-то есть.
– Банка с эскимо, – рассмеялся кто-то из американцев.
– Господа, это Антарктида! – сказал Полярников, и, словно подтверждая его слова, воющий заряд снега обрушился на замёрзших людей.
Полярников направил луч фонарика на торос. Все прильнули носами к льдине и оцепенели: в глубине сверкающего льда, злобно вцепившись друг в друга и вырывая что-то из рук, леденели Хапкинс и артельщик. Представители морозильной фирмы вытянули шеи. Такого они не видели даже в самых громадных холодильных установках. Сухонький Робинзон как-то странно прищурил глаз, Полярников вздохнул. И все посмотрели на Солнышкина. Но Солнышкин и сам терялся перед зловещей загадкой.
Самые страшные слова
Моряков шагал по палубе, засыпанный снегом, как Дед Мороз, и мрачно всматривался в пургу. Борт парохода словно покрыли маленькие живые сугробы: это команда ожидала товарищей. Петькин, закутанный в тулуп, не терял времени, потихоньку ловил на удочку рыбу и относил на камбуз Борщику. Бывалый кок не жалел огня, он специально раскрыл дверь камбуза пошире, чтобы друзья могли по запаху точнее определить обратный курс.
– Идут! – вдруг сказал Бурун, подставив стуже ухо. Ему послышалось вдалеке лёгкое тарахтение.
Моряков покачал головой. Он придумал самые страшные слова, которые он сейчас скажет этому мальчишке Пионерчикову.
– Идут, – сказал снова Бурун.
– Неужели? – насторожился Моряков.
– Милей дальше или милей ближе, – сказал Ветерков, кутая горло, – но идут.
Тютелька в тютельку промолчал, потому что ничего не слышал.
Но Моряков уже бросился к борту. Среди льдин толкался маленький бот, на носу которого стоял Пионерчиков.
– Да вы знаете что?! – крикнул ему Моряков.
– Что? – спросил Пионерчиков, вобрав голову в плечи. Он ожидал чего угодно.
Моряков взмахнул рукой, поднял вверх палец и тут увидел сидящего рядом с Перчиковым Солнышкина. Моряков вскинул вверх вторую руку и снова, но уже совсем по-другому, торжествуя, воскликнул:
– Да вы знаете что?
Пионерчиков ещё ниже опустил голову.
И тогда Моряков сказал:
– Вы, кажется, будете капитаном, Пионерчиков!
Пионерчиков покачнулся. Этого он, конечно, не ожидал.
– Но где же остальные? – уже сурово спросил Моряков.
В это время к пароходу подкатил вездеход, и, прыгая с него на трап, представители холодильной фирмы сказали:
– Превратились в мороженое!
– Как это понимать? – удивился Моряков.
– Так и понимать, – сказал Полярников, застёгивая тёплую собачью куртку.
Следом за ним из вездехода вышел Робинзон.
– Но что случилось? – спросил Моряков.
И все снова повернулись к Солнышкину, который держал в руке маленького птенца. Но что Солнышкин мог добавить к тому, что видели все?
Она принадлежит Солнышкину!
Метель улеглась. Солнце снова лежало на льдинах как ни в чём не бывало.
Моряков всё ходил по палубе.
«Что же произошло? Из-за чего они могли поссориться?» – думал он, потирая пальцами лоб.
– Так что же делать? – спросил Пионерчиков.
– Разбить лёд! – сказал Бурун.
– Но это невозможно! – воскликнул Полярников. – Это всё-таки не мороженое. Они так крепко вцепились друг в друга, что их не оторвёшь!
– А что думает по этому поводу наш доктор? – спросил Моряков, глядя на Челкашкина. – Может, они оживут, если их разморозить?
– Извините, – сказал Челкашкин, – но современная наука ещё не достигла таких высот. Придётся подождать, – подумал он вслух, – лет двадцать… И вообще, я не собираюсь исцелять негодяев.
– Но ведь вы же врач! Врач, а не судья! – повысил голос Моряков. – Ваш долг помогать любому человеку! Тем более то, что они негодяи, нужно ещё доказать.
– Так в чём же дело? Что у них случилось? – вернулся к прежнему вопросу Полярников.
И в это время, прорываясь сквозь толпу, на палубу влетел запыхавшийся Верный. Он быстро переступал с лапы на лапу, на боках у него звенели сосульки, а в зубах болтался целлофановый пакет. Пёс, рыча, бросил его к ногам Морякова. По палубе что-то покатилось. Моряков быстро наклонился, и на ладони у него замерцала удивительная жемчужина величиной с голубиное яйцо.
Все изумлённо подались вперёд.
– Позвольте, – нарушил тишину Челкашкин, потирая усики, – но это пакет от лекарства, которое я выписал артельщику.
– Кому? – спросил Перчиков.
– Артельщику, – подтвердил Челкашкин.
– Тогда всё понятно! Всё понятно! – в возбуждении воскликнул Перчиков. Он сразу вспомнил маленькую лагуну, акулу и внезапно появившуюся опухоль на щеке артельщика. – Тогда всё понятно! Это жемчужина Солнышкина!
Перчиков бросился сквозь толпу и схватил Солнышкина за руку. Он стоял в стороне, отогревая в ладонях маленького птенца.