оял матрос Солнышкин в новенькой майке, на которой зеленела нарисованная весёлая пальмочка. А в руках у Солнышкина была новая кинокамера, которую только что во время стоянки в Японии подарили ему японские моряки за спасение свалившегося с причала мальчишки, о чём писали все японские газеты. И Солнышкин торопился снять всё удивительное, чтобы в родном сибирском посёлке повеселить бабушку и школьных друзей.
Но акулы и летучие рыбы остались в тропиках. Киты скрылись. И только родной ветер похлопывал бывалого моряка по румяным щекам.
Потом быстро стемнело. И на небо крупными огнями посыпались родные созвездия. Вышел проветриться Орион, присмотрелся и козырнул: «Привет, Солнышкин!» Наклонилась Большая Медведица: «Эге! Да это же пароход „Даёшь!“. А кто это там, на мостике? Солнышкин? Привет, Солнышкин! Где это ты пропадал! В Антарктиде? Хорошо живёшь!» – и потопала дальше.
А Солнышкин спустился по трапу и мимо Доски почёта, на которой рядом с серьёзными физиономиями Буруна и Перчикова сияла его – лучшего рулевого – улыбка, пошёл в каюту.
– Ну что? – не отрываясь от какой-то схемы, спросил Перчиков. В руках у него был паяльник и пучок проводов.
– А ничего! – садясь на койку, сказал Солнышкин. – Хоть бы что-нибудь весёленькое. Ни одного порядочного приключения. Возьмусь за учебник или пойду стирать тельняшку.
– А тебе что, нужны только извержения, жемчужины, летающие тарелки? Да давай я сниму, как ты стираешь тельняшку или драишь палубу! Покажешь бабушке – так у неё слёзы ручьями покатятся!
– А я не хочу, чтобы бабушка плакала! – вспыхнул Солнышкин. Он так и представил себе поджатые бабушкины губы и слёзы на маленьких ресницах.
– Так от гордости, – сказал Перчиков. – А вулканы, острова, киты – всё это ещё будет. Приключения ещё будут, Солнышкин. Будь уверен! Без этого у нас не обходится.
Вдруг Перчиков оглянулся.
Дверь распахнулась, и в каюту вкатился на роликах симпатичный деревянный человечек в нарисованной голубой тельняшке, с синими сияющими стёклышками в квадратной голове и произнёс:
– Приключения ещё будут, Солнышкин!
Он протянул радисту радиограмму, и Перчиков, отложив паяльник, стал быстро читать: «SOS! SOS! SOS! ТЕРПИМ БЕДСТВИЕ РАЙОНЕ ОСТРОВА КАМБАЛА. „СВЕТЛЯЧОК“».
– Что там? – спросил Солнышкин.
Перчиков прочитал радиограмму вслух, и Солнышкин вскочил с койки. Только что ему хотелось домой к бабушке. Но тут был чистый SOS! Люди просили помощь. И где?! У острова Камбала. Этот остров для Солнышкина и особенно для его друга кое-что значил.
– Такие вот приключения! – сказал Перчиков.
– Ничего себе приключения! – застёгивая бушлат, сказал Солнышкин. – Но это мы всё равно снимем! – И он хлопнул деревянного матросика по квадратному плечу.
Перчиков рассердился:
– «Снимем»! Сперва нужно помочь людям! А потом снимать!
– И поможем, и снимем! – сказал Солнышкин вслед другу, который бросился с радиограммой будить капитана.
Когда друзья в беде
Капитан Моряков и не думал спать. Он то ходил по каюте, то, наклонясь над столом, что-то измерял циркулем на листе ватмана и приговаривал:
– Ай да Солнышкин, ай да голова!
И был повод. Несколько дней назад во время разговоров в подшкиперской боцман Бурун вдруг вздохнул:
– Ну вот и всё. Скоро на пенсию. – И развёл руками: – И не один я, и наш пароходец, наверное, тоже.
– Это почему ещё? – удивился Моряков.
– Маловат, – сказал Бурун. – Куда ему, старику, тягаться с нынешними великанами!
– Подумаешь, мал! – возразил Солнышкин. – Может и подрасти!
– Это как же? – удивился боцман.
– Запросто! Разрезать судно пополам, вставить новый трюм, как плавучий вагон, а если будет мало – ещё один, соединить блоки гайками – и получай пароход. Не пароход, а целый плавучий поезд! Пришли в порт, отцепили вагон и пошли дальше. Гуляйте, братцы!
– Гениально, – сказал Моряков. – Даже озноб прошёл по коже. Просто и гениально. Судно из блоков! Плавучий поезд!
Это была настоящая конструкторская мысль! Только нужно было продумать и рассчитать, как всё это устроить на деле.
И, отложив в сторону кисти, Моряков каждую свободную минуту выкраивал для нового проекта. Это же просто чудо, если устроить в масштабах страны! Пароход тот же, а грузов втрое больше! Ай да Солнышкин, ай да голова!
Ветер влетал в открытый иллюминатор. С портрета на Морякова смотрел Робинзон, будто подмигивал своему ученику: «Думай, братец!» И Моряков думал.
Но в дверь постучали, и, влетев в каюту, Перчиков протянул радиограмму. Моряков мигом пробежал глазами тревожный текст и спросил:
– Когда приняли?
– Пять минут назад, – сказал Перчиков. – И не я. Я бы не взял, плохая слышимость. Морячок отличился!
– Морячок? – спросил капитан. – Значит, кроме нас, никто мог и не слышать?
– Скорее всего, нет, – сказал радист.
– Кроме Морячка, никто, – чётко раздалось из-за двери.
– Немедленно сообщить в Океанск, – сказал Моряков. – Запросить указание и готовиться к спасательным работам.
Он свернул в рулон чертежи и, перешагивая через несколько ступенек, бросился на мостик. А Перчиков помчался в радиорубку.
– Что там, снова «тарелки»? – шепнул Борщик.
– Где-то перевернулись? – спросил выскочивший из каюты с бочонком в руках Бурун.
– Кого-нибудь опять высадили на Камбале, – усмехнулся доктор Челкашкин, отрастивший за это время бородку.
Но тут появился деревянный человечек и, приложив к груди руку, сказал:
– «Светлячок» в беде. «Светлячок» в беде.
Серьёзные дела парохода «Даёшь!»
После того как команда парохода помахала на прощание оставшемуся зимовать Робинзону, а доктор Челкашкин оттолкнул пяткой последний айсберг, «Даёшь!» взял курс на север и на палубе начались серьёзные перемены. Все углубились в дела. Солнышкин обложился учебниками. Он готовился к экзаменам в морское училище и втягивал в себя знания, как прекрасная аэродинамическая труба. Страницы энциклопедии так и щёлкали его по носу.
Доктор Челкашкин запирался в каюте и на все недоуменные вопросы отвечал: «Некогда! Пишу диссертацию „Собачий нос и Северный полюс“». Пионерчиков писал статью о подвигах Солнышкина и временами очень серьёзно смотрел на посерьёзневшую Марину.
Но серьёзней всех вел себя Борщик. Сварив борщ, добрый кок старательно дул в котёл, чтобы команда не ошпарилась во время обеда! А после того как однажды, пошмыгав у камбуза носом, Перчиков сказал: «Кажется, повернули к Зеландии. Пахнет бараниной с перцем и чесноком по-зеландски!», Борщик тоже стал принюхиваться возле каждого острова. И не просто принюхиваться, а записывать в особую тетрадку рецепты блюд, запахи которых доносил тропический ветер. Добрый кок хотел порадовать весь Океанск блюдами тропической кухни.
Но когда подобные серьёзные дела кончались, у всех находилось время и для шуток. И только Перчиков жаловался:
– Пошутил бы, да нет времени. Даже в шахматы сыграть некогда! – У него под подушкой хранилась шахматная доска, в которой до времени отдыхали вырезанные в антарктическом рейсе фигурки – киты, дельфины, пингвины, морские коньки.
Он ждал, не донесутся ли какие-нибудь известия с острова, почётным вождём которого он считался до сих пор. Эфир был полон звуков, мир – происшествий. Рядом проплывали острова, страны. Мчались тысячи сигналов. И слушать за всех весь этот шумный карнавал должен был он, Перчиков. И, кроме того, он обдумывал один важный шаг, одну радиограмму, о которой не говорил никому, кроме Солнышкина: он собирался в космонавты.
– Нашёл бы себе заместителя, – сказал Солнышкин.
– Некому доверить, – вздохнул Перчиков.
– Сделал бы робота, – пошутил Солнышкин. – На суше их полно, в космосе сколько угодно. А морского – ни одного!
Перчиков загорелся. Ответить он не ответил, но с той поры вообще стал появляться на палубе только для того, чтобы выудить у боцмана доску или кусок фанеры. Он пробегал мимо Борщика, быстро скрывался в радиорубке, и оттуда доносился то осторожный звук пилы, то нежный дымок канифоли, а иногда слышались какие-то странные разговоры.
И однажды за Перчиковым из рубки вперевалочку выкатился какой-то деревянный человечек и, подъехав к красившему борт Буруну, произнёс:
– Боцман, дай, пожалуйста, краски.
Бурун сел на свежевыкрашенную палубу. А человечек ласково повторил:
– Боцман, дай, пожалуйста, Морячку краски. На штаны и тельняшку.
И, готовый из-за каждой капли краски броситься в драку, Бурун протянул ему банку синей краски и кисти.
Скоро деревянный матросик выкатился на палубу, сверкая яркой тельняшкой, синими глазами и синими брюками, подъехал к Морякову и сказал:
– Я – Морячок. Прошу зачислить меня в экипаж и поставить на электропитание.
А увидев Солнышкина, сказал:
– Руку на дружбу, Солнышкин, – и протянул ему свою фанерную ладонь.
– Чудеса! – сказал Челкашкин и спросил радиста: – На какой же энергии он работает?
– На крепком флотском рукопожатии, – сказал радист.
С этого момента Морячок исправно принимал за Перчикова радиограммы, а в свободное время объезжал на пароходе все уголки, пожимая морякам руки. Если рядом появлялся кто-то без дела, Морячок повторял: «Утечка полезного времени». Проезжая мимо Борщика, он шутил: «Борщик, где моя электрокотлета!» – и направлялся за своим любимым Солнышкиным, напевая: «По морям, по волнам…»
Кроме того, Морячок отлично играл в шахматы и, выиграв партию у радиста, не раз приговаривал: «В три хода, в три хода, в три хода!» А если Перчикову было некогда, сажал напротив себя пингвина, тем более что на доске вместо пешек тоже двигались маленькие пингвины.
Правда, пока ему пожимали руку, он весело повторял: «Всё впереди! Вся жизнь впереди!» Но ведь не будешь всё время заниматься рукопожатиями, и Морячок начинал вздыхать: «Всё кончено, всё кончено, всё кончено». Летели впереди облака. Шумели волны. Качались вдали пальмы. А Морячок вздыхал: «Всё кончено». Но стоило протянуть ему руку, и по палубе снова двигался радостный голубой Морячок, за которым топал маленький пингвинчик.