«Хорошо берёт!» – подумал Плавали-Знаем. И увидел картину, от которой за ворот так и плеснуло теплом: внизу курсант Уточка вырубал из льдины фигуру, ещё не знакомую ни одному гроссмейстеру в мире.
Под ударами кирки появлялись его, Плавали-Знаем, лоб, нос, подбородок, выставленная вперёд, как у покорителя полюса, нога…
Плавали-Знаем разволновался, прошёлся по столовой. Стены вокруг обрастали мерцающими иглами инея. Всё становилось хрустальным. Шерсть на его воротнике поднималась дыбом.
«Хорошо!» Он представил собственный газетный портрет (в заиндевелой шубе!) и даже, показалось, услышал стук морзянки: «Межконтинентальный радиоматч! „Светлячок“ – „Антарктида“».
Стук был в самом деле, но несколько иной. Курсант Упорный, уловив какой-то звук, схватился за наушники, придержал ключ, который от мороза выстукивал SOS, SOS, SOS, и стал записывать прорывающиеся издали сигналы.
Временами они глохли и падали льдинками вниз, но казалось, сидевший под столом вездесущий чёрный кот, как фокусник, подбрасывал их лапами вверх и подмигивал: на место, на место. Из букв складывался такой текст, что даже Упорному не сиделось в кресле!
А Плавали-Знаем слышал только звуки будущей славы. Он смотрел на обросшую инеем столовую, где, как в глубине пещеры, пылал костёр Уточки. Капитан протянул к нему руки, но от костра дохнуло холодом.
«Вот это зимовка», – подмигнул сам себе Плавали-Знаем и подумал вслух:
– Интересно, долго ли собирается корреспондент снимать моих учеников?
Он вдруг выбил на весь «Светлячок» чечётку и направился в кубрик за Репортажиком.
Изумление корреспондента Репортажика
Курсант Барьерчик хлопнул о стол учебником, который перечитал сто раз ещё в училище! Нашли кого заставить учить «Навигацию»! Пятёрочника, сдававшего экзамены досрочно! И кто усадил? Утёнок, которому он сам на каждом экзамене писал десятки шпаргалок.
– На каждом экзамене по десятку! – горько усмехнулся Барьерчик.
– Ну, вы, конечно, преувеличиваете, – мягко произнёс начальник: он любил мир между своими учениками, но возмущение курсанта ему пришлось по душе. Это уже проявляется характер!
– Преувеличиваю? Да у него и сейчас из карманов торчат шпаргалки. Как вермишель! А меня заставляют учить «Навигацию»!
– Ну, повторить никогда не вредно, – сказал с улыбкой начальник.
– Не вредно! Ну ладно – меня! Так ведь и вы влетели сюда учить «Навигацию»! А Уточка выслуживается, – сказал Барьерчик. – И перед кем? – Он насмешливо вскинул голову, выпучил глаза и повёл руками по воздуху, будто поливал из шланга мачты. – Великий мореплаватель! А мы с вами – мы ему помогали.
– В чём? – спросил начальник.
– Ловить тузиков, – сказал Барьерчик с презрением.
Начальник промолчал. Тузиков он не ловил.
Но как композитор – что и говорить! – мог подсказать курсантам кое-что толковое. Своей музыкой!
– Стыд! – произнёс Барьерчик. – Шуточки!
В это время открылась дверь и в кубрик вкатился с фотоаппаратом в руках Репортажик. Над ним сверкнула вспышка и щёлкнул объектив.
– Отлично! – крикнул корреспондент, сразу взявшись за дело. – Прижмите учебник к груди. Вот так.
– Учебник? – с усмешкой спросил курсант. – И покрепче?
– Покрепче, покрепче! – появляясь в кубрике, благодушно пророкотал Плавали-Знаем. – Поу́чите и когда-нибудь ещё напишете воспоминания…
– О том, как мы торчали во льду, когда была возможность вырваться из ледового плена? – спросил Барьерчик.
– А что, разве такая возможность есть? – Репортажику сразу представился заголовок в полгазеты – «Из ледового плена».
– Ещё какая возможность! – сказал Барьерчик и выложил корреспонденту свою идею.
– Чепуха! Непробиваемый лёд! – сказал капитан.
Но Репортажик ухватился за необычность идеи. Линза в кастрюле! И какая возможность прекрасного окончания эпопеи!
– Чудесно! – крикнул он. – Если получится, это может быть даже очень здорово!
– Здорово? Чудесно? – спросил Плавали-Знаем.
– Конечно, – сказал Репортажик. – Я видел тонкий лёд своими глазами.
– Так-так, – сказал капитан. – Так-так. Тогда загляните в учебник, пожалуйста, и вы. Поучите для сведения! – И вышел, захлопнув перед изумлённым Репортажиком дверь так, что зацепил его по носу.
Мы ещё посмотрим!
Но и на самого Плавали-Знаем неожиданно обрушился удар.
Споткнувшись на трапе, в него буквально врезался вылетевший из рубки курсант Упорный. Но это был первый удар, за которым обрушился второй.
– Радиограмма! – крикнул радист.
И, схватив крупно исписанный бланк, Плавали-Знаем стал читать: «КАПИТАНУ ПАРОХОДА „ДАЁШЬ!“. КАПИТАНУ ПАРОХОДА „СВЕТЛЯЧОК“. ПРИКАЗЫВАЮ КОМАНДЕ ПАРОХОДА „ДАЁШЬ!“ СЛЕДОВАТЬ НА ВЫРУЧКУ „СВЕТЛЯЧКА“ ИЗ ЛЕДОВОГО ПЛЕНА. РУКОВОДИТЕЛЕМ ЭКСПЕДИЦИИ НАЗНАЧАЮ КАПИТАНА МОРЯКОВА».
Плавали-Знаем вспыхнул, как ракета.
– Хотят отнять славу! Такую славу! И кто? Солнышкин, Перчиков, Челкашкин! – Лицо капитана перекосилось от презрения, и он усмехнулся: – Ну ничего! Мы ещё посмотрим!
В мерцающем от мороза пространстве раздалась команда:
– Васька! Уточка! Ко мне!
И скоро Васька и Уточка, перед которыми лежало расчерченное на шахматные квадраты поле, получили приказ: «Возводить укрепления!» – и, взяв ломики, принялись за срочную работу.
Такой знакомый голос
Пароход «Даёшь!» выжимал последнюю скорость, по бортам вспыхивали разряды и дымилась вода.
Дымилась вода, дымился утюг, которым дневальная Марина гладила простыни для пострадавших. Борщик колдовал над дымящимися котлами, и во все стороны, даже против ветра, разлетались такие ароматы, что, казалось, встречные льды поворачивали обратно, принюхиваясь, как собаки. Все торопились на помощь «Светлячку». Челкашкин раскладывал бинты, а боцман Бурун, сунув второпях под койку к горячим трубам свой дубовый бочонок, выбирал теперь на корме самый крепкий буксирный трос.
Солнышкин стоял у штурвала, вглядывался вперёд, и перед его глазами вспыхивали искорки.
Где-то там, в жестоких льдах, замерзал «Светлячок». Солнышкину даже виделось, какой он крохотный и добрый: его хотелось взять в руки и прикрыть ладонями, как маленького пингвина в Антарктиде. На борту «Светлячка» люди ждали помощи. Что такое оказанная вовремя помощь, Солнышкин хорошо знал. И глаза его так и летели вперёд, как два спасательных круга.
Дверь рубки была приоткрыта, и за ней стремительно пролетали созвездия. Рядом с Солнышкиным стоял Морячок, а сбоку с лапы на лапу переступал подросший пингвин. Он тоже готовился к встрече со льдами.
Вдруг в рубку, странно моргая, ворвался Перчиков.
– Ты ничего не видел? – спросил он у Солнышкина.
– Что было на пути, всё видел, – сказал Солнышкин.
– А вертолёт с козой видел?
– Мне не до шуток, – нахмурился Солнышкин, – придумал бы что-нибудь поумней.
– Так я видел! – вспыхнул Перчиков. – Как на экране. Впереди вертолёт, под ним коза и кто-то на бобиках!
– Ну и ну!
Солнышкин дёрнулся. В открытую дверь влетело облачко каких-то чёрных частиц и ужалило его.
Солнышкин хотел отмахнуться, но, вытянув шею, вместе с Перчиковым уставился на дверь: за бортом гигантскими скачками неслось стадо испуганных океанских крабов. Перчиков схватил кинокамеру, но стадо пронеслось с невероятной скоростью и скрылось за горизонтом…
Встревоженный Моряков выбежал из рубки с биноклем, посмотрел вперёд и сказал:
– Да, там явно неблагополучно. Прибавить ход!
– Быть может, цунами? – сказал Перчиков.
А Верный отчаянно залаял.
– Чует, – сказал Солнышкин.
И только Морячок был в каком-то странном спокойствии. Солнышкин оглянулся и едва не выпустил штурвал – Морячок вдруг чётко сказал:
– Утечка полезного времени.
– Рехнулся ящик! – возмутился Перчиков и хотел похлопать его по бокам, но услышал:
– У ящика есть имя. Ящик в полном рассудке.
И Морячок ещё громче повторил:
– Утечка полезного времени.
– А вообще, – рассудительно сказал Солнышкин, – если изобретателю снятся козы, то почему изобретению не чокнуться?
– Не обижай Морячка, Солнышкин…
И Перчиков, который хотел сказать роботу что-то обидное, смолчал, припомнив, что Морячок вёл себя всё время разумно. Прекрасно играл в шахматы. В радиорубку приносил от Борщика сухари, а боцман в нового матроса просто влюбился и приговаривал: «Ну и молоток! Не хуже медведиков!», потому что не умевший спать Морячок в свободное от вахты время брал швабру и начинал драить палубу.
Морячок то молчал, то к чему-то прислушивался, поворачиваясь грудью к ветру. И вдруг, притопывая на месте, запел каким-то чужим голосом:
Ровно в двадцать четыре часа
Совершим кругосветку, ребята…
Потом сказал: «Ах, я дурак!» – и попытался хлопнуть себя по лбу.
– Совсем рехнулся! – удивился Перчиков и хотел выпроводить его из рубки, но тут вдали что-то засветилось, засверкало.
Наблюдавший в бинокль Моряков скомандовал:
– Малый ход! – И сказал: – Странно, очень странно…
– Смотри, смотри! – крикнул Солнышкин.
Но Перчиков и вся команда «Даёшь!» уже всматривались в ночную даль с тревожным недоумением: среди открывшегося ледяного поля возникала ледяная гора…
– Включить прожекторы! – приказал Моряков, и под вспыхнувшими лучами перед участниками экспедиции за ледяной стеной засверкало обросшее сосульками фантастическое судно, на борту которого горбился какой-то мамонт.
Но ещё удивительней было то, что стена – громадная ледовая стена – на глазах у всех продолжала расти, и не какие-нибудь кристаллы, а целые куски льда всё поднимались и поднимались вверх, будто кто-то возводил укрепления.
Моряков нахмурил брови. Ничего подобного полярный капитан не видел даже в Антарктиде. Последняя стадия обмерзания!
«Есть ли там кто-нибудь живой?» – подумал он. А стоявший на баке боцман Бурун, не дожидаясь команды и опередив всех, крикнул: