- Ну, так... - я все еще не догадывался, куда он клонит.
- Вот тебе и ну! Партию не проведешь, Пупырышкин! Партия - она, брат, всю твою поднаготную знает и все твои промахи видит! Так - то! секретарь довольно заулыбался. - У нас тут месяц прошел, а у них в обкоме на Земле? Почти год! Ты что, парадокс Эйзенштейна забыл, Пупырышкин? Физику не знаешь?
- Парадокс Эйнштейна, - машинально поправил я шепотом.
- А хоть бы и Айзенберга, - отмахнулся секретарь. - Не это важно, Пупырышкин! Годовой отчет в обком нужно сдавать вовремя. Это твоя обязанность как члена партии. Ну, уяснил?
Я покорно опустил глаза.
- Чтоб завтра утром твой отчет лежал у меня на столе! - секретаря, наверное, вполне устроил мой молчаливый ответ, но для острастки он все-таки хлопнул ладонью по столешнице и с интонацией шипящей змеи добавил:
- Или положишь вот сюда свой партбилет!
У меня перед глазами поплыли разноцветные круги. Нечто подобное испытываешь при десятикратной перегрузке, тренируясь на центрифуге где-нибудь в Звездном или на Байконуре.
- Теперь поговорим о главном, - секретарь сдвинул свои кустистые брови к переносице. Поговаривали, что эту обильную растительность над глазными впадинами он вырастил методом генной инженерии, стараясь внешне стать похожим на своего кумира - одного из партийных секретарей древнейшей земной цивилизации. - Ты на вторую планету Веги планируешь высадку?
- Планирую, - кивком головы подтвердил я. - На пятницу...
Дверь парткома с легким скрипом приоткрылась и в комнату просунулась кудрявая голова штурмана Мишки Попрыгуева:
- Можно?
- Вы что, Попрыгуев, не видите, что я занят?! - возмутился секретарь и грозно привстал в кресле.
- У меня очень срочное сообщение, - пролепетал Мишка моментально побелевшими от испуга губами.
- Подождите в коридоре! - властно распорядился секретарь и, чтобы окончательно развеять Мишкины сомнения, гаркнул:
- Я вам говорю, Попрыгуев! Закройте дверь!
Мишка исчез почти мгновенно. Со скоростью отразившегося от летящей ракеты солнечного зайчика.
- О чем это мы тут говорили? - наморщил лоб секретарь, пытаясь отыскать в извилинах своего мозга ускользнувшую мысль. Он нервно забарабанил пальцами. - Лезут тут, понимаешь ли, всякие... Ах, да! Мы говорили о высадке. Так ты готовишься?
- Ясное дело, - чуть приободрился я. Разговор коснулся профессиональной темы, а здесь я уже был на коне. По крайней мере, мне так тогда казалось. - Разведывательную капсулу покрасили, роботов разморозили...
- Да я не о том, - махнул рукой секретарь, явно раздосадованный тем, что я его не понимаю. - Это все второстепенные вещи, Пупырышкин. А вот идеологически ты как готовишься?
Я поперхнулся, совершенно не зная, что ему ответить.
- Так я и знал, - искренне огорчился секретарь, вскочил на ноги и принялся с озабоченным видом расхаживать от стены к стене. - Опять, значит, вы все проворонили, дорогой мой товарищ!
Некоторое время он мерил шагами комнату, потом вдруг резко остановился, как будто всем корпусом наткнулся на невидимую стену, и его лицо озарилось счастливой улыбкой:
- Слушай, Пупырышкин, есть идея!
Он обошел стол и снова развалился в кресле. Кресло у него было хорошее. Кожаное, мягкое и страшно дорогое. Типа "генсек", кажется.
- Значит, так, Пупырышкин... Завтра посылаешь двух своих орлов в открытый космос. Пусть по левому борту краской напишут лозунг... Э... "Планы партии - планы народа". Вот! А по правому...
На его лбу отразилась титаническая работа партийной мысли.
- Так, а на правом борту ракеты написать: "Решения 136 съезда - в жизнь!" - секретарь удовлетворенно крякнул и энергично потер руки.
Я мысленно прикинул, скольких усилий нашему экипажу будет стоить эта свежая партийная затея, а, прикинув, совершенно непроизвольно стал закатывать глаза. Сознание было готово оставить меня в любое мгновение. Совсем как во время экспериментального полета на погружение в "черную дыру".
Секретарь проследил за моим слегка затуманившимся взглядом, крутанул головой и уставился на портрет генсека над бюстом Вождя:
- А ведь правильно мыслишь, товарищ Пупырышкин! О руководстве партии и страны в таком важном деле, как высадка на другую планету, нам забывать, конечно, нельзя! Поэтому на носу нашей ракеты мы с тобой разместим портрет Генерального, а?
- А почему не все Политбюро? - меланхолично поинтересовался я, нервно теребя пальцами позолоченную пуговицу на своей форменной куртке.
- Ну, голова! - секретарь буквально взорвался радостью и энтузиазмом. - Ну, молодец! Ведь можешь думать по партийному, если захочешь! Вверху, значит, мы повесим портрет Генерального, а ниже, на иллюминаторы, - портреты членов политбюро! Сколько их у нас там?
- Кого? - не понял я. - Членов Политбюро?
- Иллюминаторов, дурак! - возмущенно вскипел секретарь.
- Двенадцать, - пожал плечами я. - Если считать по правому борту...
Секретарь принялся что-то сосредоточенно прикидывать в уме и мечтательная улыбка заиграла на его пухлых губах:
- Как раз на все иллюминаторы и хватит...
В этот момент мне показалось, что бюст великого Вождя и генсек на портрете одновременно заулыбались, не скрывая чувства глубокого удовлетворения умственными способностями своего младшего партийного товарища.
- Ну, ты давай, шагай...- партсекретарь посмотрел на часы и снова вылез из своего кресла, давая мне понять, что наш разговор закончен.
Я молча поднялся со стула и шагнул к двери.
- Кстати, Пупырышкин, - окликнул меня секретарь, когда я уже взялся за дверную ручку. - Ты что это вчера Глазикову за приказ отдал?
- Двигатели проверить, - ответил я, снова поворачиваясь к нему лицом. - Перед посадкой...
- Нет, все-таки не понимаешь ты, товарищ Пупырышкин, основ нашей партийной идеологии, - с горечью констатировал секретарь, подошел к шкафу с книгами, отыскал на полке какой-то синий с позолотой том и раскрыл его на заложенной закладкой странице. - Вот тут наш Вождь четверть тысячелетия назад написал совершенно гениальную фразу: "Не сметь командовать!" Понял теперь? Не сметь!
Он многозначительно поднял вверх указательный палец.
- Но я же все-таки командир корабля, - робко начал возражать я. - Как же я могу работать без приказов? Да и по правилам...
- А ты живи не по правилам, а по линии, - решительно прервал меня секретарь. - По партийной линии, товарищ Пупырышкин. А партийная линия сейчас такова: "Не сметь командовать!"
Я безмолвно окаменел у порога, совершенно ошарашенный таким поворотом нашей беседы.
- А теперь за работу, товарищ Пупырышкин, - произнес наш партийный светоч деловито-озабоченным тоном. - Цели - ясны, задачи определены...
Я вышел в коридор. Под стеной с рулоном распечаток в руках покорно маялся, дожидаясь своей очереди на аудиенцию, штурман Попрыгуев.
- Ты чего тут делаешь? - спросил я, вытирая платком выступивший на лбу пот. По правилам корабельного распорядка Мишка должен был сейчас замещать меня на капитанском мостике.
- Да ты же знаешь, Иваныч, - Попрыгуев горько вздохнул. - Комета вблизи корабля объявилась. Нам курс срочно изменять надо!
- Так я же тебе еще вчера разрешил, - я удивленно воззрился на него. - Валяй, изменяй. И немедленно!
- Ага, - опасливо покачал головой Мишка и покосился на дверь с красно-золотистой табличкой. - А как же без санкции парткома?
Я набрал воздух в грудь, чтобы хотя бы шепотом произнести самое страшное антипартийное ругательство, какое только узнал за все годы своих странствий в межзвездном пространстве и неформального общения с тысячами грузчиков в космических портах разных планет, но не успел. В следующее мгновение приблудившаяся комета разнесла наш корабль на мелкие кусочки.
Москва, июнь 1990 года.
Детонатор
Начало совещания было назначено на полдень, но съезжаться все стали уже в половине двенадцатого. Первым в сопровождении ученых приехал Антропов. Брешнев тяжело поднялся из-за стола, - годы с каждым днем все больше давали о себе знать, - по партийному крепко пожал протянутую руку председателя КГБ, дружески приобнял худого и тощего академика Александрина, которого не видел почти полгода - кажется, с самых новогодних праздников, - приветливо, но с тенью легкого высокомерия кивнул седовласому профессору из Горького, фамилию которого он почему-то все никак не мог запомнить.
- Ну, что товарищи? - Брешнев взял из малахитового ящичка на письменном столе сигарету и прикурил от спички. Он не любил зажигалок и предпочитал всегда носить с собой простой коробок со спичками. Привезли?
- Конечно, Леонид Ильич, - Антропов широким жестом указал на небольшой кожаный чемодан у дверей. - Здесь и пленка, и кинопроектор, и переносной экран.
- Вот и прекрасно, - удовлетворенно закивал головой генсек. - Позабавим сегодня фильмом наших старцев, а, Юрий Владимирович? Устанавливайте аппаратуру и располагайтесь поудобнее, товарищи.
Он отошел к распахнутому окну и, жмурясь от еще не жаркого июньского солнца и, попыхивая сладковато - пряным дымом, с откровенным наслаждением принялся рассматривать пейзаж за окном. Правительственная дача располагалась в одном из самых живописных мест Подмосковья. Слева от усадьбы, где-то в полутора километрах отсюда, петляла среди яркой зелени полей небольшая, спокойная и до прозрачной голубизны чистая речушка. Справа, раскинувшись едва ли не до самого горизонта, дышал прохладой коричневато - зеленый палас соснового бора.
"После совещания обязательно схожу прогуляться к речке", - решил Брешнев и аккуратно сбил пепел с конца сигареты в хрустальный цветок пепельницы на подоконнике. - "Осточертело работать даже по выходным. Работа - не волк... Н-да... Хотя нынешнее дело, конечно, совершенно не терпит отлагательства"...
У ворот дачи, которые из окон кабинета Леонида Ильича были не видны, требовательно загудел клаксон автомобиля. Секундой позже едва слышно зажужжал электромотор, открывая входные запоры.