— Странный вопрос, Хинамори-сан. Вы ведь тоже его союзник.
— Которого сначала пытались убить, затем угрожали, а еще манипулировали и держали в подвешенном состоянии. Боюсь, с вами такого не было, — не без иронии отозвалась я. — Я не знаю, доверяет ли вам Айзен, но со стороны это выглядит так. Во всяком случае, мне так кажется. Как вы смогли этого добиться?
Помолчав мгновение, отчего мне подумалось, что ответа и не дождусь, мужчина напряженно выдохнул и подошел ближе, встав рядом с окном. Пусть его глаза и слепы, мне показалось, что он действительно любовался простором пустыни.
— Айзен-сама тот, кто понял природу моих желаний, кто научил меня, что такое справедливость, как должен действовать мир. Я понял, что ему также противен мир в том виде, в котором он сейчас существует. Айзен-сама появился на моем пути в момент, когда мною владело глубокое отчаяние и ненависть, которым он нашел применение.
— Хотите сказать, вы понимали, что вас используют?
— Все используют друг друга, Хинамори-сан. Разве вы не использовали Айзена-сама для того, чтобы выжить?
Ну… я б поспорила. Если речь про жизнь в Обществе душ, то лучше сказать, что приходилось играть по правилам Айзена, чтобы не сдохнуть.
— Что за мир хочет создать Айзен?
— Мир, очищенный от греха.
Боже, чел…
— А если конкретнее? — предпочтя обойтись усталым взглядом, я сдержала желание сострить на религиозную тему.
— Вам известна история становления мира, Хинамори-сан? Как появился Король душ, как зародилось Общество душ и другие миры?
— Да, известно. Но если речь про… очищение от греха, то вы немного запозднились. По факту это предки пяти великих домов заточили Рей-о, используя как фундамент для текущего мира.
— А затем, побоявшись, что Король изменит свою волю добровольной жертвенности, растерзали его тело, сделали пустым сосудом, который по сей день охраняет королевская стража. Если бы все дело было в прошлом, это был бы другой разговор, но вспомните, каково положение Общества душ теперь, во что оно превратилось из-за всевластия аристократии. Готей 13 стал ничем иным, как марионетками для реализации их потребностей. «Справедливость», которую несет Общество душ, его история, стала предательством желаний человека, который когда-то был мне дорог. И это открыло мне глаза на всю суть устройства этого мира.
— Значит… — не без разочарования отозвалась я, с легким беспокойством рискнув уточнить: — дело в личном, да?
Не сказать, что слова Тоусена разочаровали, скорее, стали чем-то понятным и логичным, от этого, видимо, я выглядела приунывшей. Мужчина лишь склонил голову, но его жест не показался мне грустным. Наоборот, каким-то смиренным, ироничным.
— Я пришел к такому выводу из-за несправедливости в свой адрес, это правда, однако Айзен-сама увидел весь грех ясным взором. Если есть что-то, что является абсолютным, то это он.
— Вы уже видите в нем божество, верно?
— Для меня он ориентир во тьме… или, лучше сказать, тот, кто не позволяет забыть мне об этой тьме, — философски рассудил Тоусен.
Признать честно, проще не стало, однако я поняла, что отношения Тоусена и Айзена действительно находились на совершенно ином уровне, чем, например, наши. И от этого становилось больно, завидно. Так и тянуло по-детски обидеться, топнуть ногой и крикнуть «не честно!».
— Вы… чем-то недовольны, верно?
Неужели мои эмоции настолько пестро сияли, что аж сквозь реацу это ощутимо?
И еще так официально обращается… неуютно.
Я промолчала, и пусть Тоусен не видел глазами, не удержалась и отвернулась, чтобы спрятать расстройство.
— Наверное, своей глупостью, раз не могу до сих пор понять мотивы Айзена. Банальное наказание за грехи прошлого, истребление аристократии или же всего мироздания в целом? Он говорит о новом мире, вы тоже говорите о новом мире, но какой это новый мир? Речь лишь про изменение Общества душ, раз он хочет встать на небеса или о чем-то большем?
— Хм, — вдруг усмехнулся Тоусен, аккуратно и легко, и все же его реакция меня удивила. Продолжил разговор он совершенно спокойно: — Неизвестность пугает, это верно. Айзен-сама не хочет уничтожить мир, он лишь желает исправить его, искоренить грех, которым оказалось заражено Общество душ. Но вас беспокоит не это, верно? Вам обидно, что Айзен-сама не видит в вас союзника, которому бы он мог полностью довериться. Разве это удивительно? Вы ведь сами говорите, что не понимаете его.
— Я понимаю его, — ощетинилась я, но учитывая все вышесказанное, как-то глупо утверждать о подобном. Скривившись, лишь выдохнула с разочарованием и облокотилась на подоконник. — Мне хочется быть для него кем-то большим, чем просто фигурой на шахматной доске… поэтому мне грустно. Я словно карабкаюсь по отвесной скале и постоянно срываюсь…
— Забавно, что вы так думаете, Хинамори-сан. Возможно, я ошибаюсь, но для Айзена-сама вы не обуза или пешка. В этот мир вас привела воля хогиоку, а хогиоку следует исключительно желаниям Айзена-сама. Вы та, кто поможет реализовать его надежды и мечты, хогиоку не может ошибаться.
От этого, правда, становилось, не легче. Потому что с такой точки зрения Айзен ценил не меня, а саму идею моего существования, что-то в духе «раз так интерпретировал мою волю артефакт, то мне не стоит бояться своих желаний».
— К сожалению, Айзен-сама тоже человек, и меня тревожит, что хогиоку мог дотянуться до глубины его души, до тех слабостей, которые присущи каждому из нас, — вдруг рассудил Тоусен, что вызвало неожиданную растерянность. Слышать подобные слова от этого человека в адрес Айзена, все равно что подвести себя под трибунал. — Я не могу понять, почему хогиоку выбрал именно вас, Хинамори-сан. Вы противоречите тому, какой мир хочет создать Айзен-сама… Вы не брезгаете пути насилия, позволяя внутреннему животному брать над собой верх. Словно Зараки Кенпачи, который живет лишь своими эмоциями и варварскими порывами.
— Ну и что это должно значить? — не без нотки недовольства в голосе уточнила я.
— Кто знает? Быть может, чтобы создать новый мир, нужен тот, кто разрушит старый.
— Хотите сказать, Айзен заставит меня уничтожить основу Серейтея? Меня? — даже если собеседник слеп, я не удержалась от того, чтобы одарить его взглядом в духе bitch please. Сарказм тоже освежил голос. — Я немного не в той весовой категории.
— Мне спокойнее думать, что вы станете слабостью Готей 13, а не Айзена-сама…
Слабостью Айзена?
Похоже, Тоусен и сам сообразил, что взболтнул лишнего, и его слова озадачили меня куда сильнее, чем я ожидала.
С такой точки зрения не то, что никогда не подходила к вопросу, но и вообще не брала в голову возможность подобной альтернативы. Мне бы порадоваться, да только я узнала Айзена достаточно хорошо, чтобы прийти к неутешительному выводу: он не тот человек, который потакает своим слабостям. Он избавляется от них. Выдирает с корнем и сжигает. Даже если Тоусен прав, что вполне возможно… Как только Айзен придет к тому же выводу, меня могут ожидать непредсказуемые последствия. Это только в фильмах любовь спасает мир, в жизни же она разрушает его до основания.
Слова Тоусена не выходили у меня из головы до сей поры. Прогрызли мозг, словно черви, не оставляя возможности задуматься хоть о чем-то другом. Мне бы польститься идее, что удалось стать слабостью столь выдающегося человека, только это могло обернуться не предметом гордости, а камнем преткновения. Или, лучше сказать, могильной плитой. В какой миг мужчина решит избавиться от своей слабости? А если не избавиться, то, что еще взбредет ему в голову?
Честно говоря, посмеялась бы над рассуждениями Тоусена, даже над тем немаловажным фактом, что он, пожалуй, понимал Айзена лучше всего. Видел его насквозь, несмотря на слепоту.
Посмеялась бы… не прикажи мужчина Иноуэ Орихиме, которую едва притащили в Лас Ночес, исцелить мою спину от уродливых ожогов. И ладно, если бы речь шла только о восстановлении запретной печати, благодаря которой я, наконец, могла прекратить бесконтрольную потерю накопленной энергии. Он объяснил это даже не жестом великодушия за успешное «обрывание связей» с шинигами, с которыми пришлось скрестить клинки.
— Мне больно смотреть на то, что они с тобой сделали.
Оправдание этим словам помог найти недавний разговор с Тоусеном. Ведь Айзен ненавидел «грех Общества душ», правосудие, которое воздало мне за использование запретного кидо. Только убедить себя в этом теперь было не так просто. Я хотела верить, что пробудила в мужчине по отношению к себе искренние чувства, но… это не роман, где любовь спасет всех. Боюсь, мне предстоит познать всю тяжесть сложившейся ситуации.
Тишина. Полумрак. Даже тени застыли на потолке, в который я смотрела не меньше получаса, вместо того чтобы заснуть. Требовалось отдохнуть, но сна не было ни в одном глазу, от беспокойства я лишь нервно покусывала губу, да перебирала пальцами пододеяльник.
Интересно, откуда они вообще взяли постельное белье?.. Не сами же шили, you know.
Забавно, что вместо переживаний о собственных эмоциях, я тряслась над тем, что же чувствовал Айзен. Потому что, как бы ни пыталась притворяться и убеждать себя в чем-то, руководствоваться здравомыслием, я уже устала врать себе. Я любила этого мужчину. Ненавидела, боялась, желала убить голыми руками, но все же любила. Тоскливое чувство привязанности, упрямое намерение понять его, заполучить внимание, пробудить в нем ответное желание тянуться мне навстречу…
Он лежал рядом, так близко, что, протяни руку, и коснешься его обнаженной спины. Но ощущение, что Айзен был где-то далеко, преследовало по пятам. И я ведь планировала совершенно не это. Не привязываться к нему, не позволять чувствам брать верх, и уж тем более не пытаться понять его. Не после того, как он спокойно оставил меня в Обществе душ, пусть и из-за прихоти Гина. Готовилась, готовилась, а что в итоге?
Цель создание нового мира… или, правильнее сказать, новых порядков, которые напрочь изменят Общество душ. Те, кто встанут на пути его справедливости, будут сметены, но от всех не избавишься, нет причин. Ведь если бы Айзен действительно хотел истребить под корень шинигами, то в битве при Каракуре, которую я помню по событиям, он уничтожил бы капитанов. А не просто оставил бы с тяжелыми ранами немощно лежать на разбитых улицах.