Как семь посетителей могут задать столько работы?!
— Еще воды, пожалуйста…
— Я просила принести пармезан.
— Где наш хлеб?
— А почему не принесли масло?
— Может, ты, Энджела, и великий копирайтер, — сказала ей мама в момент ее очередного появления на кухне, — но чаевые я бы тебе не дала. Ты слишком медлительная.
С этим трудно было поспорить.
Энджи подошла к Файнштайнам и поставила на стол блюдо с каннеллони.
— Сейчас принесу ваши скампии, миссис Файнштайн, — сказала она и убежала на кухню.
— Надеюсь, доктор Файнштайн не успеет все доесть к тому моменту, когда ты обслужишь его жену, — неодобрительно проговорила мама. — Мира, делай тефтели крупнее.
Энджи выбежала из кухни и поспешила к столику Файнштайнов. Когда она уже ставила тарелку на стол, звякнул дверной колокольчик. Она поняла, что пришли новые посетители. Только не это!
Она медленно повернулась и увидела Ливви. Та секунду пристально смотрела на нее, а потом расхохоталась:
— Принцесса работает у Десариа? Я не могла не прийти. Я не могла упустить возможность посмеяться над тобой. — Она похлопала Энджи по плечу. — И помочь тебе, — добавила она уже серьезно.
К концу вечера у Энджи дико разболелась голова.
— Ладно! Заявляю со всей ответственностью: в истории не было официантки хуже меня.
Она оглядела себя. Фартук был в красных пятах — это она пролила вино, на рукаве — бежевые пятна от заварного крема. Уберечь брюки ей тоже не удалось: они были вымазаны в томатном соусе. Она села за столик в дальнем углу рядом с Мирой.
— Просто не верится, что я носила кашемир и высокие каблуки. Неудивительно, что Ливви хохочет, глядя на меня.
— Ничего, привыкнешь, — пообещала Мира. — Складывай пока салфетки.
— Честное слово, хуже, наверное, не бывает. — Энджи не могла удержаться от смеха, хотя ей было совсем не весело.
По правде говоря, она не ожидала, что будет так тяжело. В жизни ей все давалось легко. И у нее все получалось, за что бы она ни бралась. Причем получалось хорошо, может, и неидеально, но точно лучше среднего. Она закончила в Лос-Анджелесе Калифорнийский университет — за четыре года, между прочим, — с довольно высоким результатом, и ее взяло на работу лучшее рекламное агентство Сиэтла.
Если честно, вся эта суета с обслуживанием столиков стала для нее самым настоящим шоком.
— Это унизительно.
Мира подняла голову от салфеток.
— Не переживай. За все годы Роза очень редко звонила в ресторан и в последний момент предупреждала, что не выйдет из-за болезни. Обычно она справляется с так называемой толпой. И ты справишься.
— Понимаю, но… — Энджи опустила взгляд на свои руки. На коже следы от ожогов. Хорошо еще, что она пролила горячий соус на себя, а не на миссис Джулиани. — Не знаю, получится ли у меня.
Мира свернула из полотняной салфетки лебедя и подвинула его через стол к сестре. И Энджи сразу вспомнила тот вечер, когда папа учил ее, как складывать полотняный квадрат, чтобы из него получилась вот такая птица. Она посмотрела на Миру и поняла, что та напомнила ей об этом специально.
— Мне и Ливви потребовались недели, чтобы научиться складывать лебедя. Мы сидели на полу рядом с папой и пытались повторять все его движения. Нам очень хотелось, чтобы он улыбнулся и сказал: «Молодчины, мои принцессы». Мы думали, что у нас все отлично получается, а потом к нам подсела ты и за три попытки научилась его складывать. «Вот ей, — сказал папа, целуя тебя в щеку, — все по плечу».
В другой ситуации Энджи улыбнулась бы этому воспоминанию, но сейчас оно пробудило в ней другие мысли.
— Наверное, вам с Ливви было непросто.
Мира отмахнулась:
— Я имела в виду не это. Этот ресторан — «Десариа», — он у тебя в крови, как и у нас. То, что ты не работала здесь все эти годы, не изменило этого. Ты все равно остаешься одной из нас, и тебе по силам сделать то, что требуется. Папа верил в тебя, мы тоже верим.
— Я боюсь.
Мира улыбнулась:
— Это говоришь не ты.
Энджи повернулась к окну и уставилась на пустую улицу. Листья, кружась, медленно падали на тротуар.
— Это говорит та, какой я стала. — Ей самой было нелегко признаться в этом.
Мира наклонилась к ней:
— Можно начистоту?
— Нельзя. — Энджи попыталась Засмеяться, но, взглянув в открытое лицо сестры, не смогла.
— За последние годы ты стала эгоцентричной. Я не имею в виду эгоистичной. Желание иметь ребенка, а потом смерть Софи — все это сделало тебя: сдержанной. В каком-то смысле одинокой. Ты замкнулась в себе.
«В каком-то смысле одинокой».
Абсолютно верно.
— Я чувствовала себя так, будто меня подвесили на веревке, а подо мной пропасть.
— Ты бы все равно упала.
Энджи задумалась. За один год она потеряла дочь, отца и мужа. Это и есть то самое падение, которого она так боялась, это точно.
— Иногда мне кажется, что я все еще падаю. А по ночам становится вообще невмоготу.
— Может, пора посмотреть вокруг себя?
— У меня есть ресторан. Я пытаюсь.
— Это днем. А когда ресторан закрыт?
Энджи вздохнула.
— Приходится тяжело, — призналась она. — Ночью я сижу над своими записями и делаю пометки.
— Одной работой ты не спасешься.
Энджи очень хотелось поспорить, опровергнуть это утверждение, но она уже знала эту истину, еще с тех пор, когда любила свою работу и пыталась забеременеть.
— Да.
— Может, пора протянуть руку помощи тому, кому еще хуже?
Энджи задумалась. Она вспомнила ту юную девушку, скорее девочку, которую она видела на парковке. Ведь ей на душе стало значительно легче, когда она помогла девочке. В ту ночь она даже проспала до самого утра.
Возможно, это и есть ответ — помочь кому-то другому.
Она поймала себя на том, что улыбается.
— По понедельникам я свободна?
Мира тоже улыбнулась:
— Да. И в первую половину дня по будням.
Впервые за все время Лорен проснулась с ощущением полнейшей безопасности. Дэвид обнимал ее и прижимал к себе даже во сне. Она нежилась в его объятиях и улыбалась, представляя, как она каждый день будет просыпаться вот так, рядом с любимым.
Лорен лежала так довольно долго, наблюдая за спящим Дэвидом, потом выбралась из-под его руки и встала с кровати. Она сейчас приготовит завтрак и принесет ему в постель. Она подошла к комоду и, помедлив, выдвинула верхний ящик, нашла там длинную майку, надела ее и спустилась вниз.
Кухня была роскошной, сплошь гранит, нержавейка и зеркальные поверхности. Кастрюли и сковородки сияли начищенными боками. Лорен легко нашла все необходимое для яичницы с беконом и оладий. Когда завтрак был готов, она поставила тарелки на красивый деревянный поднос и поднялась наверх.
Дэвид уже проснулся и, зевая, сидел в кровати.
— Вот ты где была, — сказал он, улыбаясь. — А то я испугался…
— Как будто я могу уйти от тебя! — Она села на кровать рядом с ним и поставила поднос между ними.
— Выглядит изумительно, — сказал Дэвид, целуя ее в щеку.
Завтракая, они обсуждали самые обычные вещи: приближающийся для будущих абитуриентов университетов тест, футбол, школьные сплетни. Дэвид рассказал о «порше», который они с отцом реставрировали. Это было единственное, что они с отцом делали вместе, поэтому Дэвид взахлеб описывал, как они ремонтируют машину. Он наслаждался теми часами, что он с отцом проводил в гараже, для Дэвида эта их совместная работа имела большое значение. Он так часто рассказывал о том, как у них идут дела, что сейчас Лорен почти не слушала его. Он взахлеб говорил что-то о коробке передач, потом заговорил о времени разгона, и Лорен полностью утратила интерес к теме.
Лорен сидела, глядя в окно, за которым ярко светило солнце. Ее мысли переключились на Калифорнию и на будущее. Она уже перестала считать, сколько раз рассортировывала проспекты различных университетов в зависимости от степени вероятности получения стипендии. По ее прикидкам получалось, что больше всего возможностей учиться за казенный счет предоставляли частные университеты. А из них она отдавала предпочтение Университету Южной Калифорнии. Он давал первоклассное образование, а кроме того, там можно было заниматься спортом и участвовать в соревнованиях мирового уровня.
Был лишь один минус — университет находился в восьми часах езды от Стэнфорда.
Ей нужно убедить Дэвида в том, что неплохо было бы ему попробовать поступить не только в Стэнфордский университет, но и в Университет Южной Калифорнии.
Другим вариантом для нее был Университет Санта-Барбары. Но, если честно, она была по горло сыта католическими учебными заведениями.
— …Очень плотная. Идеальная кожа. Лорен? Ты слушаешь?
Она повернулась к нему:
— Конечно. Ты рассказывал о коробке передач.
Дэвид расхохотался:
— Ага, час назад. Я так и понял, что ты меня не слушаешь.
Лорен почувствовала, как у нее вспыхнули щеки.
— Извини. Я думала об университете.
Дэвид переставил поднос на прикроватную тумбочку.
— Ты все время переживаешь из-за будущего.
— А ты не переживаешь?
— А что это дает?
Прежде чем она успела ответить, он поцеловал ее, и все мысли об университете и о неопределенности их будущего тут же улетучились. Она снова растворилась в его поцелуе, в его сладких объятиях.
Несколько часов спустя, когда они выбрались из кровати и застелили постель, Лорен почти забыла о своих тревогах.
— Поехали в Лонгвью кататься на коньках, — предложил Дэвид.
Лорен всегда радовалась, когда им удавалось выбраться на каток. Но сейчас, оглядев свою одежду, она поморщилась. Куртка изношена донельзя, да и обувь не лучше. В таком виде ей не стоит появляться на катке.
— Сегодня ничего не получится. Мне нужно искать работу.
— А в субботу?
Она подняла на него глаза. И вдруг отчетливо поняла, что их разделяет нечто большее, чем несколько футов пространства этой комнаты.
— Я понимаю, тебе надоело все это слушать, но что мне делать?!