– Ну, что, Винсент, пошли гулять!
И мы пошли, бабушка так обрадовалась.
– Парк-то открыли! Тот, что ремонтировали, облагораживали, помнишь?
– Ага, туда и пойду.
Вот идём мы с Винсентом по парку и обсуждаем погоду. Мысленно, конечно. И никто на меня осуждающе не смотрит, точнее, вообще никак не смотрит! Все своими делами занимаются, кто йогой, кто на роликах гоняет. Блин, классно как. Нос припекает, ветер в волосах танцует.
«Спасибо тебе, Винсент, что вытащил меня погулять! А то сейчас сидела бы дома у компа».
А в парке такая красота, сколько бы тут крутых пейзажей у Винсента вышло. Кстати, я думаю, он не против, что я с ним на «ты».
– О, мороженое!
Стоп! Почему продавец мороженого – голубоглазый парень с длинными блестящими волосами? А где «какобычная» тётенька в белом фартуке? Ну и ладно! Я же не одна, а с Винсентом. С Винсентом не страшно.
– Здрасти, дайте мне одно с шкладной крышкой, пжаласта!
Ну, всё! Чувствую: лицо краской залило, щёки так и горят. Вместо нормальных слов вылетает какая-то фигня.
– Привет, с шоколадной крошкой закончилось! Извини. Классная футболка. Мне у Ван Гога больше всего нравится «Ночная терраса кафе».
– Спасибо. Мне она тоже нравится.
– А ты знаешь, что в ней Ван Гог…
– Не использовал ни грамма чёрной краски?! Знаю.
Капец! Голубоглазый парень мне улыбается! А он ничего такой. Симпатичный. Главное, чтобы он не начал меня смешить.
– А он мне говорит: «У тебя волосы в пасти». Я тут же открываю рот и пытаюсь убрать волосы. А друг ржёт во всё горло: «в пастЕ», «в зубной».
Я хрюкнула со смеху. Зачем?! Зачем было меня смешить! Теперь он сделает вид, что наше знакомство было ошибкой, уставится в свой телефон и будет игнорить до тех пор, пока я не уйду и не оставлю его в покое.
– Ха-ах-ха! Ты прикольная.
– Угу.
– А ты рисуешь?
– Так, наброски делаю.
– Я закончил художку, готовлюсь к поступлению на факультет искусств. Если хочешь, могу показать пару упражнений по основам рисунка.
Винсент! Ты слышал это? Нет, ты слышал? Я в шоке. Так, главное не хрюкать и не краснеть!
– Супер. Если тебе не трудно!
– Ни капли. Завтра у меня выходной, давай встретимся здесь же, в парке.
– Гуашь подойдёт?
– Бери, и карандаши тоже. Бумагу я принесу. В два часа нормально?
– Да! До завтра. Спасибо.
Винсент, дружище, расцеловала бы вас с бабушкой! Бабушку прям сейчас расцелую, а тебе поцелуй воздушный.
Я же говорила, что носовые платки не понадобятся! Да и самое главное… а кто сказал, что я не Талантище?! Нужно просто дать себе шанс и следовать за мечтой!
Ольга Надточий. Льдинка сердца
Бедный, бедный Максим. Ты дарил мне полевые ромашки, водил в кино, кормил крем-брюле. «Хочешь ещё, Оль?» Всё было так хорошо поначалу. А я? А я монстр в юбке, знаю. Но сам виноват, напросился. Не надо было так со мной…
Поезд отстукивает. Увозит меня – от катастрофы. «Чтобы не наделала больше глупостей». «Пускай развеется». Сплавили к бабушке. А у меня нечему отстукивать. А у меня льдинка вместо сердца. Потому что любовь… сломалась. Благодаря тебе. Вот спасибочки, да? Рисую колючки всякие в блокноте. И чертёнка – вместо подписи.
Титаник, гибель Помпеи… Мой личный сердечный апокалипсис.
Запустила программу «антислёзы». Хотя если вода застоится, превращусь в болото. Пока что я – река: теку по щучьему веленью родителей. Бессердечно уносимая течением. И губы беззвучно выводят твоё имя в полутьме плацкарта: Макси-и-им.
Гад ползучий, вот кто ты, Максим! Из нас могла бы получиться прекрасная пара: змей и рыба. Как думаешь? Наверное, ты и думать обо мне не желаешь.
В памяти застыли глаза. Твои. Не-до-у-ме-ва-ю-щие! Алая струйка стекает по лицу. Твоему загорелому лицу, которое – забыть навсегда! В руке у меня только что была половинка кирпича, схваченная тут же, на земле. Будто лежала для особого случая, ждала. Хочется выбросить кирпич, но он, уже брошенный, прилип и не даёт мне плыть, тянет на дно.
Я думала, что хоть немножечко тебе нравлюсь. Иначе зачем всё это было? Особенно крем-брюле.
Алё, Максим! Но я вне доступа. И ты не отвечаешь. Вместо гудков дождь барабанит по крыше. А крыша едет, чух-чух, всё дальше и дальше… Так и останусь теперь до конца дней – с кирпичом в руке. А всё почему?
В тот вечер я ждала тебя. Мы гуляли с друзьями. И я всем рассказала, что у меня, вообще-то, уже месяц как есть парень. Что на этот раз всё серьёзно. Что ты скоро приедешь ко мне на машине отца. Вот только Инну с дачи заберёшь. Мою лучшую подругу Инну… И сразу – ко мне. И я всех вас перезнакомлю…
Мы бродили по недостроенному дому-заброшке, как призраки в ожидании: «Где же Максим? Почему он не едет?» Марина спрашивала, на кого ты учишься. На автомеханика, кажется. Где ты живёшь? Недалеко от парка, в двадцати минутах отсюда. Время превратилось в вечность и стекало в пропасть. Серо-бурые стены навевали тоску. В те минуты у меня ещё билось сердце…
– Максим, ты скоро?
– Да, забрал Инну. Выехали, скоро будем.
– Максим, ну вы где?
– Уже у моста. Заходил в магазин. Была очередь.
Потом ты не брал трубку.
Первым не выдержал Денис:
– Да обманывает он тебя, Оль, по-любому. Что-то тут не так.
Его слова пролетели мимо меня и упали вниз – в яму, наполненную какими-то досками и железяками. Я тебя защищала, оправдывала. Человек всё-таки должен рулить во время движения, а не по телефону болтать. Я верила тебе. Потому что как жить, если не верить?
Через час ты приехал. Один. «Инне позвонила мама и попросила срочно вернуться на дачу». Поэтому ТАК ДОЛГО. Все уже успели разбежаться по домам. И мы гуляли вдвоём, даже смеялись, кормили комаров. Потом я кормила тебя яичницей. Второй раз в жизни готовила сама. Пересолила. Не знаю, как ты смог её съесть. Видимо, из вежливости. Я не смогла.
Договорились о встрече на завтра. А с утра пришла эсэмэска: «Сегодня не смогу. Помогаю отцу». Ёкнуло и отпустило.
А вечером звонил Серёга. Долго мямлил. Потом выдал секрет. Ваш с Инной мерзкий секрет. Но я тебе об этом звонке никогда не расскажу. Обещала Серёге молчать. Всё-таки он – твой друг, не мой. Он сказал, что я хорошая девушка и вообще ему нравлюсь. Не хотел, чтобы я ходила обманутой. Пожалел?
Жало жалости вонзилось глубже некуда. Яд мгновенно распространился по телу. Первые признаки интоксикации: три часа онемения и беззвучных рыданий. Три часа глядеть в потолок не моргая, мотая по кругу наитупейший вопрос: «Зачем они так со мной?» Острое желание задать этот вопрос вам. Глядя в самую суть глаз. Есть там хоть что-то человеческое?
Я с трудом проснулась к обеду. Вернее, не я, а то, что от меня осталось. Сдуру обрезала русую косу-красу, мамину гордость. Как тебя отрезала. Коса не виновата, но это придало мне смелости. Наспех придумала красивую историю. Будто мне приснился вещий сон! Где ты и она.
Встретилась сначала с ней. Инна сразу во всём призналась и сильно плакала. Просила простить и сохранить дружбу. Я простила сразу, на удивление легко. Но от взгляда на подругу – тошнило.
А ты, Максим. Ты был как в танке. Непроницаем. Чего ты боялся, если понятно: всему конец? И всё-таки скинул броню. От твоего равнодушного «ну да, было» – земля ушла из-под ног.
Проснулся мой внутренний вулкан. И я схватилась – за обломок этого проклятого кирпича. Всё пошло не по моему сценарию. Будто мне подсунули чужое. Ведь я могла убить тебя! Представляешь? И сесть за решётку. Хотя по возрасту, наверное, – нет. Поставили бы на учёт. И потом живи с этим… Но в чём я виновата? Кирпич сам просился в руку. Твоё лицо просило кирпича. Око за око. Импульс. Маленькая месть от большой трагедии.
Сотрясение мозга – это не выход, знаю. Так вопросы не решаются. И меня надо наказать по полной. Я исправлюсь. Я не первобытная. Пытки у психолога пройдены. Вменяема. Впереди – ссылка к бабушке. Лечение птичьим пеньем и пирогами. Мама засунула в рюкзак успокоительное. Перекрестила. И от бесов не осталось и следа. Она в это верит.
А я… смогу ли я теперь поверить хоть кому-нибудь, хоть во что-нибудь? Не знаю. Но кое-что я смогла… Я простила тебя, Максим. Шлю тебе эту весть через тысячи километров – телепатической эсэмэской. Лови! Надеюсь, твоя антенна цела и ты счастлив – с Инной или без. Мне уже всё равно. Каждую ночь мне снится, что и ты не держишь на меня зла. Что дождь закончился, небо снова голубое, а солнце ослепительно-жёлтое. И крыша вот-вот перестанет ехать. Поезд причалит, выпустит меня в знойное деревенское лето. Запахнет арбузными корками, скошенным лугом и баней. И кто-нибудь непременно голубоглазый (совсем на тебя не похожий!) одним взглядом растопит лёд, покрывающий тонкой глазурью моё маленькое, двухкамерное сердце. И я поплыву легко. И рассмеюсь, подумав: «А что, так можно было?»
Василиса Солнцева. Только фамилия
Сотрудница МФЦ проверяла документы. Я смотрела на неё и думала, как ей не жарко в блузке с длинным рукавом и фирменном жилете? Я бы сейчас не отказалась вытереть лицо её шейным платком. Вместо этого я попробовала обмахиваться снятой полчаса назад толстовкой. Скорей бы на улицу!
– Вы действительно хотите поменять «Орлова» на «Матвеева»? – уточнила сотрудница с улыбкой.
В помещении стало невыносимо холодно. Я судорожно вздохнула и медленно выдохнула. Фамилия – единственное, что осталось у меня от отца. Нос, губы, овал лица, даже цвет волос – всё в маму. Одежда, которую родители покупали мне вместе, давно уже стала мала и по наследству перешла родственникам и знакомым. Игрушки отправились следом. В прошлом году мы сделали ремонт и поменяли в квартире всё. Больше ничего не напоминало об отце.
Конечно, ещё у меня оставались воспоминания.
Вот отец поднимает меня маленькую над головой и кружит, приговаривая:
– Орловы высоко летают!
Юбка моего платья развевается, будто крылья. Я смеюсь звонко-звонко, как смеются только маленькие дети.