– Пупс, я не собираюсь сниматься в твоих мерзких сториз! У меня сын исчез, нужно срочно звонить спасателям!
– Мои мерзкие сториз, как ты выразилась, совершенно забыв про аскезу, в прошлом месяце оплатили наш шопинг в Милане. И Нью-Йорк оплатят, может быть. Если ты прекратишь сию минуту истерику. Вставай в кадр, любимая. Я не позволю этому мерзавцу испортить наш контент-план.
– Это твой сын! – крикнула Ольга, но всё-таки послушалась меня.
Прошептав: «Улыбаемся», – я вышел в сеть, включил фронталку и нажал «Прямой эфир»:
– Всем до-о-о-брого утра, прекрасного дня и просто великолепного вечера! Ну что, любимки, мы это сделали! Мы покорили одну из культовых вершин индийских Гималаев, в полном составе семьи вашего покорного слуги, Платона Кайфожорова! Взгляните на эти счастливые лица, – я быстро навел камеру на супругу и дочь на фоне развевающегося флага с лого моего веб-приложения. Те вяло улыбались. Отсутствие Алекса подписчики, надеюсь, не заметят… – Здесь и сейчас мы счастливы, как никогда, ведь на высоте 2468 метров над уровнем моря мы одержали победу – над кем, спросите вы? Разумеется, над собой! Поддайте-ка огонька в реакциях, кому это откликается!
В эфир посыпались огоньки и сердечки.
– Кста-а-ати, любимки, мой изотермический рюкзак-холодильник немецкой фир…
– Ну, хватит, – Ольга выхватила у меня телефон, прервав эфир. – Ты совсем уже свихнулся. Тебя что, собственный сын не волнует? А вдруг он погиб?!
После этого риторического, разумеется, вопроса она выложила всё, что обо мне думает. Вернее, думала, видимо, все эти годы. В выражениях супруга не стеснялась.
– Аскезе, я так понимаю, конец? – выслушав её тираду, я снял с лица дежурную улыбку Кайфожорова.
– Трындец!
Ну, Алекс, ты у меня за всё ответишь. И за это тоже.
Я вдыхаю горный воздух и выдыхаю всю негативную энергию, которая во мне только есть.
– Пха-а-а-а-а!
Оборачиваюсь: сзади с недовольным лицом пыхтит Алиса.
– Всё хорошо, да? – посылаю ей воздушный поцелуй.
До меня доносится бурчание, и я отворачиваюсь. Мне нужны лишь положительные эмоции, а не вот это вот всё.
Надо же, папоротники здесь какие огромные! И растут, главное, прямо в камнях. Останавливаюсь и протягиваю руку – лист прохладный, шершавый. Жарко-то как, ужа…
Так, стоп! Девять вдохов.
Сзади врезается Алиса:
– Мам, ну ты чего застряла?
– Будь внимательна, дорогая. Смотри прямо перед собой.
В принятии я беру её за худенькие плечи и хочу обнять. Но нет, отстраняю, чтобы помахать Алёше.
– Сынок, ты включён в происходящее вокруг? Так… Алиса, а где твой брат? Что-то его не видно…
С замиранием сердца я вытягиваю шею и смотрю вниз. Вглядываюсь в пропасть, подёрнутую утренним туманом.
– Мам, ну иди уже… Сзади Лёха, где ещё-то?
Дочь смотрит на меня волком. Подростки такие подростки!
– Алёша, наверное, на что-то отвлёкся или те розовые цветы мне собирает, – догадываюсь я.
Дочь фыркает и вставляет наушники.
Я ускоряюсь – опять эти проклятые камни под ногами! Поднимаю один – в форме сердца. Подарю мужу потом, когда дойдём. Если, дойдём, конечно.
– Пупс, не убегай так далеко!
Муж оборачивается – не могу разглядеть, хмурится он или что? Ничего. Я первой улыбнусь ему и помашу рукой.
– А-а? – Пупс сплёвывает в колючие кусты. – Пошевеливайтесь, время эфира не за горами!
Мужлан, ему подписчики дороже, чем родная семья.
Так, ладно. Я буду мыслить позитивно. Из выгоревших кустов доносится стрёкот цикад – он словно перемещается мне прямо в голову. Разглядываю ладонь на фоне утреннего солнца. Звуки природы – это чистый дзен. Ну надо же, какая стрекоза голубая! Фокусируюсь на прекрасном, фоку…
Сзади пререкаются дети, или мне это только кажется?
– Не ругайтесь! – кричу я не оборачиваясь.
Так, всё внимание на себя. Мои вибрации доведут нас до вершины. Всего-то ничего осталось!
Кто молодец?
Кажется, я.
И чё он раньше не пропал? Вот она – идеальная жизнь без придурка младшего брата. Наконец-то! Можно вместо его идиотских приколов слушать музыку и жить как нормальный человек.
Хорошо, что мама пока не заметила Лёхину пропажу. А то начнутся эти просветлённые сопли в сахаре: «Куда пропал мой любименький Алёша?! Кто же мне теперь будет дарить розы и улыбаться по утрам? От вас-то с отцом не дождёшься! Так, – вдох-выдох, – я в гармонии, я в балансе! Сыночек, где же ты?»
Буэ!
Папе-то вообще пофиг. Вон, улетел уже на самый верх со своей селфи-палкой. Он бы не заметил, даже если б мы все втроём пропали. Не! Он бы заметил и обрадовался: конечно, такой инфоповод! Это ж сколько хайпа, лайков, комментов и новых подписчиков! Пфф, терпеть не могу его ужимки во время прямых эфиров! Хочется в эти моменты сквозь землю провалиться и сменить фамилию. Чтобы никто не знал, что я тоже Сухоносова. Хотя он сам уже её сменил. Как удобно! Кайфожоров он – ага, конечно!
Надо придумать, как маме рассказать про Лёху. Так, чтобы она или в обморок грохнулась, или хоть на недельку забыла про все свои медитации, ресурсность, аскезы… Может, сказать, что его гадюка ужалила? А потом он стал синеть, распухать, корчиться в жутких судорогах, скатился к краю обрыва, исцарапав себе лицо, и… упал на самое дно пропасти – там ему и место! – разбившись в лепёшку, которую даже и узнать нельзя! Его лицо стало похоже на сырой бифштекс. Да! Мама со своим веганством точно бифштекс заценит!
Я вместо этого чёртова похода могла сейчас сидеть дома и смотреть видосы нормальных блогеров. Или гулять со Златкой и обсуждать Пашку… Не мог папа что-то получше восхождения с рюкзаками придумать? Жара ещё эта! Хоть бы Лёха там сгорел до угольков! Где бы он щас ни был.
Я разуваюсь и подставляю стопы солнцу. Вдыхаю аромат цветущих рододендронов. Передо мной бликует озеро, больше похожее на качественный рендер, чем на картинку в реале.
– Ты не забодался ещё с ними? – косится на меня Лена. У неё разноцветные дреды, и она каждый день удит окуней здесь, у понтона.
– Ну, как тебе сказать… – улыбаюсь я.
Вспоминаю, как по папиной просьбе помогал ему ругаться с девушкой на стойке регистрации в аэропорту. Девушка никак не могла понять, что папин неподъёмный рюкзак поедет с ним в качестве ручной клади. Там всего-то самое необходимое: камера, колонки, ноут и стабилизатор, аудиоинтерфейс и звукоизолирующая подушка для блогеров. Вспоминаю бесчисленные розы, подаренные маме на день рождения Будды, Гуру Гобинда Синха и маминой морской свинки. Последние пару лет розы следовало дарить в горшках, потому что «рвать живое нельзя». Так постепенно горшки захватили подоконники, полки в ванной, столы – в общем, половину нашей квартиры. Ещё вспоминаю, как намазывал сестре пятки зубной пастой, пока она спала, и подбрасывал в пенал записки: «Ужасного дня!» или «Дай пятюню, двоечница!» Ну да, так себе развлекуха, зато для сестры это знаки внимания.
– Ясно, – зевает Лена. – Ангельское терпение. Божий ты человек, Алексей.
– Я вот думаю иногда, а какой я на самом деле? Когда не настраиваю отцу правильный свет для камеры, не сюсюкаю с мамой и не собачусь с сестрой? Чего я хочу, а не они?
– Ты поэтому с ними не пошёл, что ли?
– Ага. Вдруг понял: не буду я карабкаться в гору. Не хочу.
Перед легендарным первым восхождением в истории семьи папа выстроил нас в ряд, и мы пошли. Точнее, пошли мама и сестра. А я остался, маршируя на месте. Я думал сначала: посмеёмся, а что? Но они даже не заметили.
А потом ко мне подошла знакомиться Лена – с удочкой на плече. Она-то шутку заценила. С Леной мне легко как-то… сразу стало, подстраиваться не надо. А ещё рядом с ней можно сидеть и думать. О чём угодно. Она не говорит, что я «интровертный социофоб».
– О, по-моему, твои возвращаются! – Лена, прищурившись, смотрит на деревянные сходни, которые ведут к смотровой площадке «Адлер-1».
С каменистого холма, теряя кеды на ступеньках, несутся мама, папа и Алиса. Лица у них перекошены.
– Значит, уже отсняли бюджетный сериал «В Гималаях», – усмехаюсь я. – Ну, ладно, я пошёл, – встаю, отряхивая джинсы от сухой травы. – До связи?
– Ага, давай, – говорит Лена и подсекает окуня. – Я тебя наберу.
Инна Кривошеева. Раз, два, три…
– Пять, шесть, семь, восемь…
Восемь… Восемь вечера, между прочим! В животе урчит, молюсь, чтобы никто не слышал этот позорный звук. Где-то в портфеле – недоеденная шоколадка. Добраться бы до неё раньше, чем отброшу копыта.
– Раз, два, три…
Три раза за сегодня мне хотелось провалиться сквозь землю! Первый – от стыда, когда меня застукали с той самой запрещённой плиткой молочного шоколада в зубах. Второй – от страха, когда не знала, как рисуется система координат на математике. А третий – когда Матвея отправили к Лизе. Или меня – к Феде!
– Резче! Жёстче!
Куда уж жёстче?! Я и так на весь класс заявила Алевтине Александровне, что считаю это несправедливым! Я этого не заслужила!
– На середину!
Вот именно! Вместо меня на середине теперь будет Лиза! Вместе с Матвеем, между прочим! Нам на истории сегодня рассказывали про жён декабристов! Так вот, я, как жена декабриста, теперь иду во вторую линию к Феде! Только люблю-то я Матвея! Но уж кого-кого, а его во вторую точно никогда не сошлют… Головокружительный карьерный рост, ничего не скажешь. И голова действительно кружится. Чёртово адажио! Только бы добраться до спасительной шоколадки.
– Не бросаем, не бросаем. Держим!
Да не бросаю я! Не бросаю уже седьмой год. Не ем по-человечески, занимаюсь с утра до ночи. Пальцы вон убила все. Но не бросаю, держу! Сил держать всё меньше. Когда-то у меня была мечта. А сейчас? Вроде есть. А вроде уже и нет. Держу просто на автомате. Танцую так же, на автомате.
– Голову выше!
Выше? Да её в песок хочется спрятать! Тем более на адажио! Особенно когда знаешь, что у тебя перевес – 300 граммов, а запрещённая шоколадка так и манит. Спрятать голову, чтобы не видеть, как в первой линии по центру будет стоять Лиза. Лиза, а не ты! Конечно, она не ест шоколад, не поправляется, и шея у неё длинная! Зато у меня ноги длиннее! И кручу я лучше! Но кому нужны мои пируэты в шестом классе?! Правильно, никому.