– Счастье, – едва слышно выдыхает она.
– Оно самое, – подтверждаю я. – Теперь уже заякорилось на полочке. Не сдвинуть.
– Спасибо.
Мой телефон в рюкзаке звякает напоминалкой.
– Ой, – вскакиваю я. – У меня же ещё куча дел. Всё! Побежала!
– Приходи завтра, Счастье! – кричит мне во весь голос Людочка.
– Приду! – ору я на весь коридор.
Анна Старостина. 10К
«Купи хлеб, полей цветы. Доброе утро!)) Целую, мама».
В каком месте оно доброе? И не утро, а почти обед. Хорошо хоть лето…
Жарко, есть неохота. Да и хлеба нет, бутеры не с чем делать. Йогурт – фу…
Зачем разводить цветы, если ты их поливать не успеваешь? Такое было кайфовое место «для подумать» на подоконнике, а теперь там фикус. А мне – фигус…
Теперь с хлебом проблему решить. Хвала создателю велосипеда: едешь, ветерок, можно руль отпустить и чувствовать себя велотавром. «Ветром умылся, пылью оделся», – откуда это? Видимо, сам придумал…
О, Женёк! И, как всегда, с улыбочкой. Чему человек радуется в такую жару?
– Привет. Какие планы на сегодняшнюю жизнь?
– Здоров. Никаких. Буду праздновать каникулы. В заливе, говорят, плотва клюёт. Закинем?
– Да ну, идти лениво. Хотя… Может, ты лодку у бати спросишь?
– Э-э-э-э…
– Лодка? Мальчики, у вас есть лодка? А покатаете? – зефирный голосок заставил обернуться: девчонка прищурилась, словно не просила, а взвешивала – стоит ли с такими балбесами в одну лодку садиться. Рядом ещё одна делала вид, что она «мимопроходила».
– Э-э-э-э…
– Канэшн! Ща Санёк с батей договорится, и прокатим. Да, Сань? – Женька толкнул меня в бок, что означало: давай, действуй, чё ты как шлепок майонезный.
– Ладно, сейчас позвоню, спрошу.
Я честно надеялся, что отец скажет: «Ага, вам баловство, а мне убирать» – и не даст. Но он неожиданно легко согласился:
– Бери, чего дома сидеть. Мотор в гараже. Вы ребята уже крепкие, сами справитесь.
Эх, если бы я знал, чем это закончится… Вот чуяло сердце – не надо с девчонками связываться.
Встретиться договорились через полчаса на мостике. Всех же дома с покупками ждут.
– Жень, ты их хоть знаешь?
– Ты чё, динозавр, это Катька-москвичка! А вторая – подруга её, не помню, как зовут. Лина? Лика? Не, не помню.
– Сам ты динозавр. Я не обязан всех дачников знать. Пойдём, поможешь лодку тащить, она ещё советская, килограммов семьдесят будет. Может, успеем вернуться, пока народу на пляже мало.
Старая отцова посудина купаться не хотела. Женька ржал, что мы неандертальцы и тащим в пещеру тушу мамонта. Да, похоже.
Девочки уже стояли на берегу. Та, которая Москвичка, накрутила на голове какую-то немыслимую причёску (и когда успела?), вторая обмахивалась бейсболкой. Я сделал вид, что мне пофиг, кого я буду катать на своей «крутой яхте». А Женька паясничал: типа как жестока вульгарная крапива к его голым икрам.
И тут случился первый облом. Только мы собрались отчалить, Женьке позвонила бабушка и попросила срочно приехать. Якобы для «трудового подвига». Ага, как же. Подвиг наверняка предстоял «едовой», но с Ниной Васильевной лучше не спорить. Проверено временем и нервами. Женька попытался уговорить нас подождать его на берегу, но я прикинул, что за час-полтора мы обернёмся, выгружу дачниц, и дальше спокойно с ним порыбачим. А если ждать, а потом ещё катать… Да и что с ними делать на берегу?
Итак, трое в лодке, не считая божьей коровки на руке у «подружки». Как хоть её зовут, а то неудобно…
– Лиса, посади мне коровку на плечо, я вот так повернусь, а ты сфоткаешь.
Лиса? Странноватое имя. Как и она.
Старый мотор медленно толкал нас вперёд с драндулетным треском… Я делал вид, что ничего не слышу.
Овальная часть реки перед плотиной больше походила на озеро. Пляж медленно отступал назад, выставив мостик, как указательный палец. Люблю этот момент – отлучение от земли, иллюзия свободы…
А девочки резали пространство на кадры: Катя позировала, Лиса фоткала со всех сторон. Сначала меня это бесило, потом стало забавлять. Катя делала губы «уточкой», поправляла волосы, брызгала водой. В какой-то момент я даже залюбовался. И сам (САМ, Карл!) предложил отвезти их на старую плотину. Там правда классно – маленький зелёный мыс, поросший старыми вётлами, со всех сторон вода. Идеальное место для фотосессии.
На обратном пути мотор поперхнулся, потом чихнул, закашлялся и ушёл в глубокий обморок. Катя как раз сняла майку, чтобы сделать ещё фото в купальнике.
Здравствуй, птица обломинго. Вёсла-то я не взял.
Первой забеспокоилась Лиса, после того как я безуспешно раз двадцать подёргал стартёр.
– Что делать будем? Как теперь возвращаться?
Если бы я знал… Мотор сдох, вёсел нет. Течение летом слабое, толку никакого. Выход один – грести руками.
Девочки принялись помогать. Катя – поджав губы, Лиса – со смехом и глупыми шуточками, типа «тише едешь, ближе утонешь». Причалить здесь и идти пешком не вариант: берег, издалека уютный, вблизи ощетинивался валежником и корягами. Катя начала ныть, что у неё устала спина, сгорели плечи и вообще зачем она поехала. Можно подумать, это я к ней приставал: покатай меня, Катя, на лодке!
Лиса предложила передохнуть, достала из сумочки ореховые батончики: ешь, капитан «Титаника». Сама смеётся, а глаза серьёзные. И синие-синие. Я вспомнил, что так и не позавтракал.
Гребём дальше. Да уж. Облажался по полной.
Катя стонала, что ей жарко и она чувствует, что приближается солнечный удар. Соорудил ей бандану из своей футболки. В голове вдруг зазвучало: «И за борт её бросает в набежавшую волну…»
И тут Лису осенило: сланцы! Ими грести эффективней, чем ладошками! Дело пошло веселее: в четыре руки мы двигались почти как на вёслах. Мостик приближался, а с ним и вершина моего позора: на берегу полно народа, все смотрят на нас, как мы, красные, потные, гребём разноцветными тапками. Я представил, как им там весело, как потом все будут потешаться и подкалывать, и Женька первый. Вон он, уже машет рукой на мостике. А второй… Вот гад! На телефон снимает!
Я поднажал, чтобы скорее уже закончился этот бесславный поход. Но тут Катька подпрыгнула и давай отплясывать и тапкой махать! Тик-токерша малахольная. Чтоб я ещё когда… И тут я вдруг ка-ак понял! Она же не машет, а отмахивается, слепень над ней летает. Вскочил, лодка покачнулась, Катька бултыхнулась, Лиса заорала: «Ты что, она плавать не умеет!» И я за ней – рыбкой. Подхватил, вынырнул, помог за борт уцепиться. Уффф… Речка у нас тихая, но глубокая. Струхнул, если честно. Смотрю на Катьку: футболка моя тю-тю, волосы сосульками, губы трясутся, а глаза как у панды – тушь потекла. Хотел сказать: «Лиса, фоткай», да передумал. Не по-джентльменски это.
Дотолкал «корвет» до берега. Странно, но никто не ржал, хотя было над чем.
Катя вылезла, процедила: «Спасибо, кэп» – и ушла не оборачиваясь. Тоже мне, пипа суринамская.
Зато Лиса протянула руку: «Классное приключение! Будет что вспомнить. Кстати, меня Василиса зовут».
И я неожиданно ляпнул: «Хочешь, завтра ещё прокачу? На вёслах».
Нет, ну не болван?
P.S. Женька видео тут же выложил, к вечеру оно набрало 10К просмотров.
Татьяна Павленко. Фа-ми-ля
– Мам, привет! – привычным движением ящерицы я проскользнул в свою комнату и плотно закрыл дверь.
Мама, как обычно, сидела в своём ноуте – опять какой-нибудь деплой или релиз, постоянно путаю эти их айтишные примочки. Ей вечно не до меня. Но сегодня это даже на руку.
С кровати уныло стекал переломанный пополам гитарный гриф. Как у Сальвадора Дали, честное слово! К горлу подкатил противный комок. Гитара моя, гитарочка… Не «Стратокастер», конечно, обычная «Ямаха», корпус весь в трещинах, но всё равно родная… В носу защипало. Я опустился на кровать, провёл пальцами по пружинистым струнам. Потом достал из шкафа большую спортивную сумку, с которой когда-то ходил на плавание. Немного подумав, сложил в неё джинсы, толстовку, зарядку для телефона и всякое такое. Гитару кое-как запихнул в чехол и сунул под кровать. Выглянул в окно – никого. Ну и отлично.
Наша квартира на третьем этаже, спрыгнуть с такой высоты нельзя – все кости переломаешь, а вот сумке ничего не будет: с глухим стуком она упала на траву прямо под окном. Я вышел в коридор.
– Мам, я в магаз, – громко шмыгая носом, я стал медленно завязывать шнурки на кроссовках.
Как же мне хотелось, чтобы мама оторвалась от ноута и подошла ко мне. Просто подошла. Спросила, как дела. Или зачем я иду в магазин. Или ещё чего-нибудь.
– Окей, – услышал я из её комнаты, – купи молока.
«Купи молока». Я не ответил. Ещё раз громко втянул носом его предательское содержимое, застегнул молнию на куртке и скрылся за дверью.
Едва я вышел, как холодный мартовский ветер тут же полез мне за шиворот. Чёрт, надо было заранее подумать, куда идти. К Лёхе нельзя, они с родителями и так в студии ютятся. К Найку не хотелось. К Марго? При этой мысли кровь в моих висках застучала так громко, что прохожие стали оборачиваться. Нет, к ней не пойду. Я поднял воротник и стал бесцельно кружить по району. В голове на повторе прокручивался вчерашний вечер.
– Одиннадцатый час, где тебя носит? – опять этот взгляд отца. Есть в нём что-то от быка, выходящего на арену для корриды. Ну и что, я тоже так могу. – Вечно где-то шляешься со своей гитаркой! Домой только пожрать и поспать приходишь. Матери бы помог по дому!
Я глотал каждое его слово, как недоваренный горох в супе. Ненавижу гороховый суп.
– Одна музыка на уме! Больше ни о чём думать не хочешь, да?
– Нет.
– Что ты сказал?
– Я сказал: «нет»! – Ногти больно впились в ладонь. Интересно, можно сжать кулаки настолько сильно, что ногти проткнут кожу до крови?
Отец молчал. Сверлил взглядом. Наверное, размышлял над тем, что означает мой ответ: «нет, не хочу» или «нет, хочу»?
Неужели это тот же самый человек, который смеясь подкидывал меня в воздух, когда я был маленький? Тот отец смотрел на меня такими глазами, как будто я – смысл всей его жизни. Фото на стене не даст соврать.