6. Больше зависать с Амалией и её компанией, активно обсуждать других. Дашка мне пыталась объяснить, что нужно не только стоять рядом и хлопать ресницами, а говорить что-то в тему. Ну, например, обсуждали они русичку, что она сорвалась и так орала, что потом скорую пришлось вызывать. А мне было жаль Валентину Игоревну, поэтому я молчала.
– Ну, как бы тебе объяснить, Мила, – не унималась потом Дашка, – в компании ты можешь сказать одно – то, что от тебя ждут. А думать – другое.
– Как это другое? И зачем?
Но Дашка лишь отмахнулась от моего вопроса как от назойливой мухи.
7. Не ходить вместе с родителями.
– Тебя что, до сих пор папа провожает до школы? – спросила как-то Амалия в классе.
– Ну… он просто на работу шёл. По пути было…
Ну, вы поняли. Это не модно и не круто. Хотя мне и приятно лишних десять минут поговорить с папой, обняться на прощание и снова почувствовать себя маленькой, когда каждое утро мама или папа помогали донести рюкзак до школы.
А может, всё дело в том, что я просто не хочу взрослеть? Не хочу становиться крутой, модной, популярной? А просто хочу оставаться самой собой! С наклеенными феечками на пенале, резинкой с божьей коровкой и обычным рингтоном на телефоне. Хочу просто дружить и общаться, и неважно, десять у меня подруг или только одна! Хочу просто улыбаться вахтёрше тёте Свете и радоваться свежей булочке в столовой, хотя «в этом нет ничего необычного». Хочу читать книги и не прятать их в сумку при других одноклассниках. Хочу рассказывать сказки про Деда Мороза и то, что я верю в исполнение желаний, если их загадать под бой курантов.
А как же тогда «быть крутой»?
– Знаешь, Дашка, мне кажется, я уже крутая. И ты крутая тоже! – сказала я на следующий день подруге и вручила мой «Дневник».
Дашка пролистала, посмотрела на перечёркнутые пункты и вопросительно посмотрела на меня.
– Дарю! Когда-нибудь, может быть, я воспользуюсь этими пунктами, но сейчас просто буду собой. Такой, какая я есть.
Дашка продолжала смотреть на меня как на существо инопланетное. Я пересела за парту к Васильке и спросила первой у Вовчика, который сидел перед нами, как дела. Он повернулся и улыбнулся. А мне было легко, спокойно и радостно, что быть крутой на самом деле проще, чем кажется!
Вера Вайджанти. Вчера ты был шпрот, а сегодня – анчоус
Я – подросток? Ненавижу это слово. Вот «росток» – да. Я видела, как росток пробивает асфальт. В нём сила жизни, стремление вверх. А под-росток – это что?! Что-то под ростком? Меньше, слабее, ничтожнее?
«Тинейджер» – и то понятнее: «сотиин, фотиин»… и так до возраста девятнадцать.
Ладно, знаю я, что подросток – от слова «подрос». А я вот не подросла. Маленькая и щуплая. На физкультуре стою последняя.
В классе я за второй партой, сзади сидят Олег и Витёк. Они меня постоянно достают. То к спине моей приклеют бумажку с какой-нибудь идиотской надписью, то ржут, то шпыняют… И, конечно, просят списать или что-то решить на контрольных. Мол, отличница же, давай и другим помогай.
Я на них обычно не обижаюсь. Списать даю и решаю за них, когда есть у меня такая возможность. Олег мне вообще нравится. Красивый парень. Тёмные волосы, синие глаза, смуглая кожа, и прищур такой прикольный.
Он многим девчонкам нравится. Подруга моя, Светка, вообще в него влюблена безответно. Страдает вовсю. Постоянно пишет ему нежные письма, но не отправляет. Даёт мне почитать, а потом удаляет. Так что я в курсе её любовного помешательства. Там Пушкин отдыхает.
Мама меня «отдала на плаванье». Потому что «заморыш ты какой-то, маленькая, слабенькая, болеешь часто, надо спортом заниматься».
Олег с Витькой как узнали про это, тут же стали звать меня «шпрот». А за ними и остальные. Мне сначала как-то обидно было, а потом привыкла, откликаюсь.
Честно говоря, мне не очень нравится этот вид спорта. Закрытое помещение, какой-то запах. Да и с моим ростом тут успехов не добиться. Вон, мощные девчонки: один раз махнула рукой – и уже далеко. А мне четыре раза для этого же махнуть надо. Одно слово – «шпрот».
Но мне очень нравится, что в бассейне вода всегда синяя-синяя. Почти как небо в ясный день.
Папа у меня врач-хирург, а мама – учительница. Она меня специально в другую школу отдала, не в ту, где сама работает. Мама отдаёт свою жизнь чужим детям. И разговоры у неё всё только про её учеников и их проблемы. Меня даже не спрашивает, как у меня дела в школе. «Ну ты же отличница, тебе всё легко».
Раньше мы с папой много времени проводили вместе, говорили обо всём на свете. А теперь… очень редко. Он всё время на работе, мы почти не видимся. Приходит он поздно, когда меня мама уже загоняет в мою комнату: «Я понимаю, что ты уже большая, но всё равно спать надо ложиться вовремя». Я, конечно, не сплю. Долго туплю в телефоне. Мама и не проверяет. Она кормит папу и расспрашивает его, как прошёл день. Я их частенько подслушиваю, сидя на полу в темноте возле кухни, глядя на радужные пятна от витражной кухонной двери. Папа рассказывает ей про пациентов, тяжёлые операции, про сложные взаимоотношения в коллективе. От звука его голоса у меня становится тепло-тепло внутри… Тогда я ускользаю в свою комнату незамеченной и спокойно засыпаю. Главное – не спалиться, не уснуть там, под дверью.
В тот день я, как обычно, ехала после школы на плаванье. Правда, это не простая тренировка была, а соревнования. От автобуса до бассейна нужно идти по довольно безлюдному скверу. Навстречу шли трое мальчишек, по виду немного старше меня. Вдруг слышу, один говорит: «А давайте эту малявку пощупаем!» Сразу же тот, что повыше, подскочил ко мне сзади и стал крепко держать, а остальные хватали меня… за запретные части тела, тискали. Уж не знаю, как мне удалось быстро вырваться (наверное, тот, что держал, тоже стал участвовать). Бежала до бассейна изо всех сил. Тело в местах прикосновения их поганых рук горело огнём. Сердце колотилось, как сумасшедшее. Меня всю трясло…
В раздевалке на скамейке я обмякла, как тряпочка. Чувствовала себя раздавленной, уничтоженнной. Тренерша наша, увидев, что я ещё не готова, крикнула: «Что ты сидишь, Филатова?! Быстро марш в душ!» Под душем полились слёзы, а вода была такой же температуры, как и они. Я стояла под душем собственных слёз, и они не кончались. И тут я вспомнила папины слова: «Никогда не сдавайся! Слышишь, доченька? Оленька! Никогда. Пока ты сама не сдашься, тебя ничто не одолеет».
И я не сдалась. Я проплыла дистанцию. И с хорошим результатом. Не подвела команду. Я плыла, как ошалелая. Казалось, что чем быстрее я плыву, тем лучше смывается с меня и уходит навсегда вся эта гадость.
Больше я никогда не ходила на плаванье. Нет, я никому ничего не рассказывала. Но мамины слова, что нужно идти на тренировку, невольно вызывали у меня настоящую истерику. Так и не добившись объяснений, она оставила меня в покое.
С тех прошло много времени. Вот уже девятый класс подошёл к концу. Я окончила с отличием. И зря мама думает, что это легко.
Иду домой после вручения аттестатов. И что-то пусто так в переулке. Вдруг появляются две мужские фигуры, на лицах маски. Моё сердце остановилось.
И тут я чувствую запах роз. На меня сыплются розовые лепестки. Настоящие. Олег и Витёк снимают маски, хохочут, прыгают вокруг, продолжая вытряхивать из полиэтиленовых пакетов мне на голову лепестки (сколько клумб ободрали эти охламоны?), при этом распевая: «Вчера ты был шпрот, а сегодня анчоус. Тара-а-а – та-та-та – тара-ра-ра – та-та». Потом повесили на меня картонку на верёвочке с кривой надписью печатными буквами: «АНЧОУС» – и испарились.
Перед сном я распустила волосы, и на простынку упал лепесток. Он был таким тёмно-бордовым, бархатным и восхитительно нежным, что я расплакалась. От счастья, наверное.
После девятого многие уйдут, будут учиться в каких-то колледжах или онлайн. А я, конечно, пойду в десятый. Папа хочет, чтобы я стала учительницей, а мама – чтобы врачом. Вот такие смешные. А я пока не знаю, чего хочу.
Иногда мне кажется, что жизнь – это компьютерная игра. И настоящие мы сидим где-то за какими-то неземными компьютерами. И играем, играем. То умираем в этой игре, потеряв все очки от унижения или боли, то вновь бежим вперёд; а получив от других тепло, понимание, дружбу переходим на новый уровень. Мы приобретаем опыт и меняем аватарки. Вчера ты был шпрот, сегодня – анчоус, а завтра, быть может, – птица. В синем-синем небе.
Юлия Ситнова-Депланш. Дружище Ван Гог
Знаете, что общего у меня и Ван Гога? Он считал себя полным неудачником. Прям как я! Только вот на самом деле он Талантище, а я нет. Упс… здесь наша похожесть с Винсентом заканчивается. А вообще про него столько всего говорят. По ходу он был тот ещё перец! Но, с другой стороны, кто знает, чему можно верить?! Вот даже про его знаменитое ухо сейчас пишут, что, возможно, он уже и не сам его… того, ну, вы поняли! Что это друг, Поль Гоген, помог! Нифига себе дружище! Наверное, поэтому у меня друзей и нет. Бабушка целыми днями трындит на ухо: «Иди погуляй! Развейся с друзьями». А мне и дома хорошо. Комп, чипсы, плед до подбородка. Чего ещё нужно? Хочу – читаю, хочу – уроки делаю или киношку смотрю.
– Иди погуляй!
– Не хочу, ба! Я занята.
Ну вот, что я говорила! И так – каждый день. И кому надо со мной гулять?! Кожа да кости. Мышь серовидная. Это я ещё любя. Ну ладно, так уж и быть… признаюсь, я бы сходила погулять, но одной не хочется. Когда ты одна по улице идёшь, все на тебя пялятся, как на прокажённую, и оценивают. Презрительно так. Типа могла бы и накраситься или одеться постильнее, тогда, может, и не одна сейчас шла бы. Бли-и-и-и-ин! Вот помру старой девой, погребённая под пустыми коробками от пиццы и толстым-толстым слоем пыли! Не поминайте лихом, или как там говорят. Ладно вам носовые платки доставать! Рано ещё. Это же не конец.
Вчера бабушка меня удивила. Подарила мне футболку с … Ван Гогом. Крутая такая. На спине синими буквами «Ван Гог» написано, а спереди «Винсент» и его картина знаменитая, где старая ферма нарисована. И вот сижу я вчера, смотрю на неё, на ферму эту… На траву зеленющую, на небо, на деревья. И вдруг так захотелось пойти погулять! Аж до мурашек. На улице как раз жара. Можно прям в новой футболке и даже без куртки.