Время нажимать кнопки! Как в этот момент повлияют на мозг унаследованные вами варианты тех или иных генов? Возьмем, к примеру, нейромедиатор серотонин – различные профили передачи серотонинового сигнала у людей помогают объяснить индивидуальные различия, связанные с настроением, уровнем возбуждения, склонностью к компульсивному поведению, навязчивым мыслям и реактивной агрессии. И как индивидуальные различия генных вариантов влияют на то, что серотониновый сигнал будет передаваться по-разному? Напрямую: белки, которые синтезируют серотонин, белки, которые удаляют его из синапса, и белки, которые его разрушают[65], могут кодироваться разными вариантами генов, а еще есть генные варианты, которые кодируют десяток с лишним разных типов серотониновых рецепторов{86}.
Та же история и с другим нейромедиатором, дофамином. Если не вдаваться в подробности, индивидуальные различия в передаче дофаминового сигнала имеют отношение к вознаграждению, предвкушению, мотивации, зависимости, отложенному вознаграждению, долгосрочному планированию, склонности к риску, поиску новизны, вниманию к деталям и способности сосредоточиться, то есть к вещам, определяющим наше мнение, скажем, о том, мог ли кто-то выбраться из отчаянного положения, если бы взял себя в руки. Каковы генетические источники дофаминергических различий между людьми? Генетические варианты, связанные с синтезом, расщеплением и удалением дофамина из синапса[66], а также с разными типами дофаминовых рецепторов{87}.
Дальше можно перейти к нейромедиатору норадреналину. Или к ферментам, которые синтезируют и расщепляют гормоны и рецепторы к ним. Да к чему угодно, что имеет отношение к работе мозга. Как правило, у каждого активного в мозге гена существует множество вариантов, и у вас не спрашивали, какой вы хотели бы унаследовать.
А если посмотреть с другой стороны, например, на людей с идентичным вариантом гена, но живущих в разных условиях? Вы увидите то, о чем было сказано выше, а именно кардинально разные эффекты генных вариантов в зависимости от среды. Например, один из вариантов гена, белок которого расщепляет серотонин, повышает риск антисоциального поведения… но только в том случае, если в детстве вы подвергались жестокому обращению. Один из вариантов гена дофаминового рецептора делает вас более или менее щедрым в зависимости от того, росли вы в условиях надежной родительской привязанности или нет. Этот же вариант связан со слабой способностью откладывать вознаграждение… если вы росли в бедности. Один из вариантов гена, управляющего синтезом дофамина, связан с гневом… но только если в детстве вы подвергались сексуальному насилию. Один из вариантов гена, отвечающего за рецептор окситоцина, связан с тем, что вы будете менее чутким родителем… но только если сами пережили в детстве жестокое обращение. И так далее (многие из этих взаимосвязей наблюдаются и у других приматов){88}.
Вот это да! Каким же образом среда заставляет гены работать по-разному, и даже диаметрально противоположным образом? В самом первом приближении, разные условия провоцируют разные эпигенетические изменения в одном и том же гене или генном переключателе.
Таким образом, у людей есть разные версии всей этой генной кухни, и все они работают по-разному в зависимости от обстоятельств детства. Если говорить о цифрах, то в геноме человека насчитывается около 20 000 генов, из которых примерно 80% (16 000) активны в мозге. Почти у всех этих генов имеется по нескольку вариантов (то есть они полиморфны). Значит ли это, что в каждом из этих генов полиморфизм наблюдается только в одном месте соответствующей ему последовательности ДНК, и здесь-то и кроется разница между разными людьми? Нет, на самом деле у каждого гена (части последовательности ДНК) в среднем около 250 таких полиморфных локусов… что в сумме дает индивидуальную вариативность, равную примерно 4 млн локусов в последовательности ДНК, кодирующей гены, которые работают в мозге[67]{89}.
Опровергает ли генетика поведения свободу воли? Не сама по себе. Как нам уже известно, гены – это потенциал и уязвимость, а не неизбежность, и влияние большинства этих генов на поведение относительно слабое. И все-таки это влияние существует – благодаря генам (которые вы не выбирали), взаимодействующим с обстоятельствами детства (которое вы тоже не выбирали){90}.
Вернемся к кнопкам Либета. Какое отношение имеет культура, к которой вы принадлежите, к намерению, которое вы собираетесь реализовать? Огромное. Поскольку с момента рождения вы подчинялись универсальному принципу, который гласит, что в набор ценностей любой культуры входят и способы заставить ее наследников затвердить эти ценности и передать их дальше, стать «таким же, как люди, от которых вы произошли». В результате на строении вашего мозга сказывается и то, кем были ваши предки и какие исторические и экологические обстоятельства подтолкнули их к изобретению ценностей, которые вас окружают. Если бы владыкой мира стал вдруг какой-нибудь нейробиолог с туннельным зрением, антропологию определяли бы как «изучение способов, какими разные группы людей пытаются повлиять на строение мозга своих детей».
Разные культуры порождают кардинально разные модели поведения с устойчивыми паттернами. Один из наиболее изученных контрастов касается индивидуалистических и коллективистских культур. Первые подчеркивают вашу автономию как человека, личные достижения, уникальность, потребности и права личности; это эгоцентричная картина мира, где все ваши поступки – только ваши. Коллективистские культуры, напротив, превыше всего ценят гармонию, взаимозависимость и конформизм, поведение личности там определяется потребностями сообщества; самое главное, чтобы сообщество гордилось вашими поступками, поскольку вы – один из них. В большинстве исследований, посвященных этим контрастам, сравниваются жители Соединенных Штатов, образцово индивидуалистической культуры, с людьми, принадлежащими к хрестоматийно коллективистским культурам Восточной Азии. Разница налицо. Жители США чаще используют местоимения первого лица, определяют себя в личных терминах, а не в терминах взаимоотношений («я юрист», а не «я родитель»), их воспоминания вертятся вокруг событий, а не социальных связей («лето, когда я научился плавать», а не «лето, когда мы подружились»). Попросите испытуемых нарисовать социограмму, то есть диаграмму, где кружки, соединенные линиями, изображают их самих и значимых в их жизни людей. Американцы обычно помещают себя в самый большой круг в центре, а вот круг жителя Восточной Азии, как правило, не больше других и расположен отнюдь не посередине. Цель американца – выделиться, опередив всех остальных; цель жителя Восточной Азии – не выделяться[68]. Из этой разницы вытекают существенные различия в том, что считается нарушением нормы и что с этим нужно делать{91}.
Разумеется, это говорит о разнице в работе мозга и тела. В среднем у людей из Восточной Азии дофаминовая система вознаграждения возбуждается сильнее, когда они смотрят на спокойное – в противовес взволнованному – лицо; у американцев все наоборот. Покажите испытуемым изображение неоднозначной сцены. За какие-то миллисекунды жители Восточной Азии просканируют и запомнят всю ее целиком; американцы сосредоточатся на человеке в центре изображения. Заставьте американца рассказать, как на него повлияли другие люди, и у него повысится уровень глюкокортикоидов; у восточного азиата гормон стресса выделится, если ему придется рассказывать, как он повлиял на других людей{92}.
Откуда берутся эти различия? Американский индивидуализм традиционно объясняют следующим: (а) мы не просто нация иммигрантов (по данным на 2017 г., около 37% жителей США – иммигранты в первом или во втором поколении), но и иммигрировали не случайно; по сути, иммиграция – это процесс фильтрации, отбирающий людей, готовых оставить позади свой мир и свою культуру, осилить изматывающий путь в страну, выстраивающую барьеры, чтобы помешать их въезду, и работать на самой непрестижной работе, если им все-таки удастся в эту страну попасть; и (б) бо́льшая часть истории Америки – это расширение на Запад, заселенный суровыми индивидуалистами – первопроходцами. В то же время восточноазиатский коллективизм обычно объясняется через экологию, диктующую средства производства, – десять тысячелетий возделывания риса требовали упорного коллективного труда, без которого невозможно было бы превратить горы в террасы рисовых чеков, совместных усилий при посадке и сборе урожая всех и каждого по очереди, коллективного строительства и обслуживания огромных древних ирригационных систем[69]{93}.
Интересное исключение, подтверждающее правило, – северные районы Китая, где экосистема не благоприятствует выращиванию риса и жители тысячелетиями заняты гораздо более индивидуалистическим возделыванием пшеницы. Фермеры из этого региона и даже их внуки, обучающиеся сейчас в университетах, такие же индивидуалисты, как и жители Запада. В одном необычном исследовании было показано: китайцы из рисовых регионов предпочитают приспосабливаться к препятствиям или обходить их (в данном случае они обходили два стула, поставленные экспериментаторами у них на пути в кофейне «Старбакс»), тогда как люди из пшеничных регионов устраняли препятствия (например, раздвигали стулья)