дорастает; действительно, поначалу этот процесс полностью ему неподконтролен, но по мере взросления и научения он начинает контролировать все больше и больше своих поступков, выборов, мыслей, установок и так далее». Это логичный вывод из деннетовского заявления о том, что везение и невезение со временем уравновешиваются: «Да возьмите же себя в руки! У вас было достаточно времени, чтобы принять на себя ответственность и решение догнать остальных участников марафона»{103}.
Похожего мнения придерживается и видный философ Роберт Кейн из Техасского университета: «Свобода воли, на мой взгляд, подразумевает нечто большее, чем просто свободу действий. Она касается самоформирования. Вопрос о свободе воли следует ставить следующим образом: как вы стали тем человеком, каким сейчас являетесь?» Роскис и Шадлен пишут: «Есть все основания полагать, что на субъекта можно возложить моральную ответственность даже за неосознанные решения, если эти решения обусловлены установками, в которых субъект себя проявляет [другими словами, актами свободной воли в прошлом]»{104}.
Не все версии этой идеи подразумевают постепенное обретение свободы воли в прошедшем времени. Кейн считает, что «выбор того, каким человеком ты будешь», случается в моменты кризиса, на крупных развилках, в моменты, как он говорит, «самоформирующих действий» (он даже описывает механизм, с помощью которого это якобы происходит – мы его вкратце коснемся в главе 10). Психиатр Шон Спенс из Шеффилдского университета, напротив, считает, что эти моменты «у-меня-была-свобода-воли» случаются не в кризис, но во времена максимального благополучия{105}.
Независимо от того, была ли эта отнесенная в прошлое свобода воли медленным процессом созревания или возникала в кризисные либо, напротив, благоприятные моменты, проблема с ней очевидна. Прошлое когда-то было настоящим. Если функция нейрона в настоящий момент заложена в его нейронном окружении, во влиянии гормонов, в развитии мозга, в генах и так далее, то вы не можете уехать на неделю, а потом сказать, что функция нейрона, какой она была неделей ранее, вовсе ничем не обусловлена.
Разновидность той же идеи – утверждение, что у вас может не быть свободы воли в настоящем в отношении настоящего, но у вас есть свобода воли в настоящем в отношении того, кем вы станете в будущем. Философ Питер Цзе, который называет это свободой воли второго порядка, пишет, что мозг способен «культивировать и создавать новые варианты выбора для себя в будущем». Не любой мозг, конечно. Тигры, отмечает Цзе, не обладают подобной свободой воли (например, не могут выбрать для себя вегетарианство). «Человек, напротив, несет определенную ответственность за то, что решил стать тем выбирающим, каким сейчас является». Соедините это с ретроспективным взглядом Деннета, и у нас получится нечто сродни идее, что где-то в будущем у вас будет свободная воля, сформированная в прошлом, – я буду тем, кто в прошлом свободно выбрал себя будущего{106}.
А еще вместо свободы воли «только не тогда, когда вы смотрите» нам предлагается свобода воли «только не там, куда вы смотрите» – ну да, вы показали, что свобода воли не исходит из той области мозга, которую вы изучаете, но, может, она исходит из той области, которую вы не изучаете. Роскис пишет: «Возможно, что недетерминированное событие в другом месте системы высшего уровня влияет на возбуждение [нейронов в области мозга X], тем самым делая всю систему в целом недетерминированной, даже если связь между [активностью нейронов в области мозга X] и поведением детерминирована». А нейробиолог Майкл Газзанига выносит свободу воли целиком за пределы мозга: «Ответственность существует на другом уровне организации: на социальном, а не в нашем детерминированном мозге». Здесь я вижу две серьезные проблемы: во-первых, нельзя утверждать, что свобода воли и ответственность существуют только потому, что на социальном уровне все говорят, что они существуют, – это центральная мысль моей книги. Во-вторых, социальность, социальное взаимодействие, социальные взаимоотношения организмов друг с другом – это такой же конечный продукт биологии, взаимодействующей с окружающей средой, как и форма носа{107}.
Добавьте сюда вызов из главы 3 – покажите мне нейрон, прямо здесь и прямо сейчас, который вызвал наблюдаемое поведение, независимо от каких бы то ни было сиюминутных или исторических биологических влияний. У вас не получится ответить: «Ну, мы не можем, это случилось раньше». Как и ответить: «Это обязательно произойдет, но не сейчас». Не годится и ответ: «Это происходит прямо сейчас, но не здесь, а вот тут; нет, не тут, а вон там». Здесь черепахи в каждой точке пространства и в каждый момент времени; в процессе, каким прошлое перетекает в настоящее, здесь нет трещин, куда можно было бы втиснуть свободу воли.
Теперь мы переходим, пожалуй, к самой важной теме этой половины книги – искажению, позволяющему видеть свободу воли, которой не существует.
У Като и Финна (имена изменены) дела идут прекрасно: в драках они прикрывают друг друга, а по части секса каждый служит товарищу вторым пилотом. У обоих сильный характер, и, когда они объединяются, на пути у них лучше не становиться.
Я смотрю, как они мчатся по полю. Като вырвался вперед, но Финн сокращает дистанцию. Они пытаются догнать и повалить газель, которая несется со всех ног. Като и Финн – павианы, преследующие добычу. Если они поймают газель, что более чем вероятно, Като примется за еду первым, поскольку он в иерархии доминирования – второй, а Финн – третий.
Финн все еще пытается догнать. И вдруг я замечаю, что его бег едва заметно изменился – это трудно описать в точности, но, наблюдая за Финном достаточно долго, я знаю, что будет дальше. «Идиот, ты все испортишь», – думаю я. Похоже, Финн решил: «Хватит с меня объедков! Хочу есть первым и все самое вкусное». Он прибавляет ходу. «Ну что за дураки эти павианы», – думаю я. Финн прыгает Като на спину, кусает и сбивает его с ног, чтобы первым вцепиться в газель. Естественно, сам он при этом спотыкается и летит кувырком. Павианы поднимаются, злобно глядя друг на друга, газели и след простыл; выгодному союзу конец. Като больше не хочет вступаться за Финна в драках, и вскоре Финн уступает свое место в иерархии Бодхи, номеру четыре, после чего его тузит уже номер пять, Чед.
Некоторые павианы просто так устроены. Потенциала у них хоть отбавляй – мощная мускулатура, острые клыки, – но в иерархии они не продвигаются, поскольку никогда не упустят возможности упустить возможность. Импульсивным поступком они разбивают коалицию, в точности как Финн. Не в силах удержаться, они бросают вызов альфа-самцу в борьбе за самку и получают отпор. Они не могут придумать ничего лучше, чем сорвать зло на первой подвернувшейся и очень неподходящей для этого самке, после чего ее взбешенные высокоранговые родичи изгоняют нарушителя из стаи. Первостатейные неудачники, способные противостоять чему угодно, кроме искушения.
И среди людей полно таких примеров, что всегда приводят на ум слова «растратить» и «промотать». Спортсмены, которые расходуют свои таланты на вечеринках. Одаренные дети, растрачивающие способности на наркотики[84] и праздность. Золотая молодежь, просаживающая семейные деньги на тщеславные сумасбродные проекты, – согласно одному исследованию, 70% семейных состояний пускает по ветру второе поколение наследников. Моты и транжиры, ничем не лучше Финна{108}.
Но есть люди, которые с потрясающим упорством и стойкостью преодолевают выпавшее на их долю невезение. Опра Уинфри, которой в детстве приходилось носить платья, сшитые из мешков из-под картошки. Харланд Сандерс, ныне известный как Полковник Сандерс, который, прежде чем озолотиться, безуспешно пытался продать свой рецепт жареного цыпленка в 1009 ресторанов. Марафонец Элиуд Кибет, который упал за несколько метров до финиша, но все равно до него дополз; кенийская бегунья Хайвон Нгетич, которая проползла последние 50 м марафонской дистанции; японская бегунья Рэи Иида, которая упала, сломала ногу и со сломанной ногой проползла 200 м, отделявшие ее от финишной черты. Нобелевский лауреат генетик Марио Капекки, беспризорничавший в Италии во время Второй мировой войны. И, конечно, слепоглухонемая американская писательница и активистка Хелен Келлер и ее учительница и секретарь Энн Салливан. Десмонд Досс, который сознательно отказался от военной службы и, будучи невооруженным санитаром, под вражеским огнем вынес с поля боя 75 раненых солдат в битве за Окинаву. Магси Богз, который при росте 160 см играл в NBA. Мадлен Олбрайт, будущий госсекретарь США, беженка из Чехословакии, которая подростком продавала бюстгальтеры в универмаге Денвера. Парень из Аргентины, работавший уборщиком и вышибалой, который трудился не покладая рук и стал папой римским.
Рассуждая о Финне и прочих транжирах или об Олбрайт, продававшей бюстгальтеры, мы как мотыльки тянемся к пламени самого укоренившегося мифа о свободе воли. Мы уже рассматривали версии частичной свободы воли – не сейчас, а в прошлом; не здесь, но там, где вы не ищете. Тут перед нами еще одна ее разновидность – да, у нас есть природные данные, таланты, недостатки и дефициты, не подвластные нашему контролю, но именно мы, мы, самостоятельные, свободные, хозяева своей судьбы, выбираем, что нам с этими данными делать. Да, вы не регулировали то идеальное соотношение медленно и быстросокращающихся волокон в мышцах ног, которое сделало вас прирожденным марафонцем, но именно вы преодолевали боль у финишной черты. Да, вы не выбирали унаследованный вами генный вариант глутаматного рецептора, который снабдил вас отличной памятью, но ваша лень и спесь – целиком ваша ответственность. Да, возможно, вы унаследовали гены предрасположенности к алкоголизму, но именно вы достойно сопротивляетесь искушению выпить.