С потрясающей отчетливостью этот дуализм компатибилистов проявился в случае Джерри Сандаски, футбольного тренера из Пенсильвании, серийного растлителя малолетних, которого в 2012 г. приговорили к 60 годам тюрьмы. Вскоре после этого на CNN вышла статья под провокационным заголовком «Заслуживают ли педофилы сочувствия?» (Do Pedophiles Deserve Sympathy?). Психолог Джеймс Кантор из Университета Торонто проанализировал нейробиологию педофилии. Неудачное сочетание генов, эндокринные аномалии в процессе внутриутробного развития, травмы головы в детстве – вот что повышает ее вероятность. Можно ли предположить, что все решает нейробиология, что существуют люди, обреченные стать педофилами? Безусловно. Кантор делает правильный вывод: «Человек не выбирает, быть ему педофилом или нет».
Но затем он делает достойный олимпийской медали прыжок через ложную дихотомию компатибилизма размером с Гранд-Каньон. Может ли статься, что по этой причине Сандаски заслуживает меньшего порицания и наказания? Нет. «Человек не выбирает, быть ему педофилом или нет, но может выбрать не растлевать детей» (курсив мой. – Р. С.){109}.
Приведенная ниже таблица формализует эту дихотомию. Слева – биологические данные, которые, по мнению большинства, неподвластны нашему контролю. Конечно, мы об этом помним не всегда. Мы хвалим и выделяем хориста, который никогда не сфальшивит благодаря абсолютному слуху (это биологическая, наследуемая черта)[85]. Мы превозносим баскетболиста за удачный бросок, упуская из виду, как ему в этом помог рост 2,2 м. Мы чаще улыбаемся привлекательным людям, чаще голосуем за них на выборах и реже осуждаем их за преступления. Да, да, смущенно соглашаемся мы, когда нам на это указывают, – конечно, они не выбирали форму своих скул. Обычно мы хорошо помним, что биологические данные – те, что в таблице слева, – от нас не зависят{110}.
Справа – свобода воли, которую вы якобы проявляете, выбирая, что делать со своими биологическими данными – вы, сидящий в бункере в мозге, но не в бункере мозга. Ваше «я», видимо, сделано из наночипов, старых радиоламп, обрывков древнего пергамента со строками воскресных проповедей, сталактитов назидательного голоса вашей матушки, прожилок серы, заклепок здравого смысла. Из чего бы ни состояло ваше истинное «я», это точно не студенистый биологический мозг, фу.
Правая часть таблицы, если рассматривать ее как свидетельство существования свободы воли, – это вотчина компатибилистов, питательная почва осуждения и похвалы. Мысль, что сила воли состоит из нейронов, нейромедиаторов, рецепторов и тому подобного, выглядит такой трудной и нелогичной. Кажется, есть объяснение проще: сила воли – это то, что происходит, когда на эту вашу небиологическую сущность просыпается волшебный порошок.
Но – и это один из самых важных моментов в книге – правую часть таблицы мы контролируем так же слабо, как и левую. Обе стороны в равной степени есть сумма неподвластной нам биологии, взаимодействующей с неподвластной нам средой.
Если мы хотим понять биологию правой части таблицы, пришла пора сосредоточиться на самой интересной части мозга – лобной коре, о которой мы уже немного поговорили в прошлых главах.
Лобная кора – это самая молодая часть мозга; у нас, приматов, она пропорционально больше, чем у других млекопитающих; если посмотреть на варианты генов, характерные только для приматов, непропорционально большой процент из них экспрессируется именно в лобной коре. Лобная кора человека пропорционально больше и/или сложнее устроена, чем у любого другого примата. Как было сказано в предыдущей главе, созревает она последней; формирование лобной коры заканчивается только на третьем десятке; возмутительно поздно, учитывая, что бо́льшая часть мозга полностью включается в работу уже в течение первых лет жизни. Из этой задержки вытекает одно из основных ее следствий: на протяжении четверти века лобную кору формирует среда. Лобная кора – одна из самых энергоемких частей мозга. Там есть нейроны, которые не встречаются больше нигде. А самая интересная часть лобной коры – префронтальная кора (ПФК) – пропорционально даже больше, чем остальная часть лобной коры, и в процессе эволюции появилась позже всего[86]{111}.
Напомню, что ПФК отвечает за исполнительные функции и принятие решений. Об этом мы узнали в главе 2, где на верхушке цепи либетовских команд сидела ПФК, принимавшая решение за 10 секунд до момента, когда испытуемые впервые ощущали намерение. Причем основная специализация ПФК – принятие трудных решений под давлением искушения: откладывание вознаграждения, долгосрочное планирование, контроль побуждений, регулирование эмоций. ПФК заставляет вас поступать правильно, когда это труднее всего. Вопрос крайне актуальный для той ложной дихотомии между природными данными, которые вручает вам судьба, и тем, как вы ими распоряжаетесь.
В качестве разминки давайте посмотрим, как выглядят «правильные поступки» в когнитивной сфере. Если вам нужно сделать что-то по-новому, не так, как вы делали это раньше, именно ПФК мешает вам скатиться к привычному образу действий. Посадите человека перед компьютером и скажите ему: «Правило такое: загорается синий свет, нажимайте левую кнопку; красный – правую». Позвольте испытуемому проделать так несколько раз, чтобы освоиться. «А теперь поступайте наоборот: синий свет – правая кнопка; красный – левая». Пусть он теперь привыкнет к новому правилу, после чего вернитесь к первоначальному. Каждый раз, когда правило меняется, задача ПФК – подсказывать: «Помни, синий теперь означает…»
А теперь быстро перечислите месяцы в обратном порядке. ПФК активируется, подавляя заученный ответ: «Помни, сейчас нужно говорить сентябрь–август, а не сентябрь–октябрь». Чем сильнее активируется лобная кора, тем лучше человек справляется с заданием.
Эффективный способ оценить функции лобной коры – это посмотреть, как они работают у людей с поврежденной ПФК (после некоторых типов инсульта или при деменции). Такие люди испытывают большие трудности с подобными «обратными» задачами. Сделать правильно слишком трудно, если правильно – это не так, как всегда.
Итак, ПФК отвечает за соблюдение нового правила или нового варианта правила. Следовательно, зона ответственности ПФК может изменяться. Как только новое правило перестает быть новым, его выполнение становится задачей других, более автоматизированных мозговых структур. Не многим из нас нужно подключать ПФК, чтобы не справлять нужду нигде, кроме туалетной комнаты; но года в три было иначе.
Для «правильных» действий от ПФК требуется два разных умения. Она должна отдавать строгий приказ «делай так» по нейронному пути, связывающему ПФК с лобной корой, а потом с дополнительной моторной областью (ДМО из главы 2) и моторной корой. Но еще важнее сигнал «а так не делай, даже если привык». Первостепенная задача ПФК, та, что важнее даже отправки возбуждающих сигналов в моторную кору, – это торможение мозговых структур, отвечающих за привычные действия. Вспомнив главу 2, отметим, что именно ПФК – ключевой аргумент, доказывающий, что у нас нет ни свободы воли, ни сознательной свободы вето{112}.
Очевидно, что венец миллионов лет эволюции лобной коры – это вовсе не перечисление месяцев задом наперед. Это социальные функции – например, притормозить поступки, совершить которые эмоционально проще. ПФК – центр нашего социального мозга. Чем больше средний размер социальной группы у приматов, тем больший процент мозга отводится ПФК; чем шире у человека круг интернет-общения, тем больше соответствующая подобласть ПФК и обширнее ее связи с лимбической системой. Так где причина и где следствие? Это социальность вида способствует увеличению ПФК или большая ПФК способствует социальности? По крайней мере, частично верно первое: возьмите обезьян, живущих поодиночке, объедините их в большие, сложные социальные группы, и через год ПФК увеличится у всех; более того, самый значительный рост покажет ПФК той особи, что окажется на вершине иерархии[87]{113}.
Нейровизуализационные исследования показывают, что именно ПФК придерживает эмоциональные области мозга, помогая нам поступать (и думать) правильно. Поместите добровольца в сканер мозга и показывайте ему изображения лиц. Удручающий, легко воспроизводимый эксперимент: стоит показать лицо человека другой расы, и примерно у 75% испытуемых возбуждается миндалина – область мозга, отвечающая за страх, тревогу и агрессию[88]. Меньше чем за десятую долю секунды![89] После чего ПФК делает самое трудное. У большинства испытуемых через несколько секунд после активации миндалины в игру вступает ПФК и вырубает ее. С небольшим запозданием подключается лобная кора: «Не думай так. Я не такой». А кто те люди, у которых ПФК не отключает миндалину? Эти открыто и недвусмысленно исповедуют расизм: «Да, я именно такой»{114}.
В другом эксперименте испытуемый в сканере мозга играет в онлайн-игру с двумя другими людьми – каждый из них представлен символом на экране; вместе они образуют треугольник. Они перебрасываются виртуальным мячом: участник нажимает одну из двух клавиш, определяя, кому отправить мяч; двое других перекидывают мяч друг другу и возвращают испытуемому. Так продолжается некоторое время, все довольны, а затем, о нет, двое других перестают подавать испытуемому мяч. Это кошмар средней школы: «Они не хотят со мной дружить». Мгновенно возбуждается миндалина, а также островковая кора, область, связанная с отвращением и страданием. Но проходит немного времени, и ПФК подавляет активность этих зон: «Взгляни со стороны: это всего лишь глупая игра». Однако у некоторых людей ПФК возбуждается сильнее, миндалина и островок не