енциалы действия в нейронах – когда вы долго сидите без движения, мышцы подергиваются, чтобы аккумулятор не разрядился[222]. Это еще один пример того, как механистический, детерминированный цикл регулирования может повысить вероятность недетерминированных событий. И снова мы упираемся в вопрос о том, много ли можно выжать из такой детерминированной неопределенности.
Шагнем еще дальше: а целые сети и цепи нейронов тоже активируются случайным образом? Раньше считали, что ответ положительный. Допустим, вы хотите узнать, какая область мозга реагирует на определенный стимул. Поместите испытуемого в сканер, подвергните его воздействию этого стимула и посмотрите, какие области мозга при этом активируются (например, миндалина обычно возбуждается в ответ на предъявление изображений испуганных лиц, что указывает на связь этой области мозга со страхом и тревогой). Но тут выясняется: чтобы оценить истинную реакцию на стимул, вам при анализе данных непременно придется вычитать базовый уровень активности в интересующей вас зоне мозга. Это называется фоновый шум. Интересный термин. Другими словами, вы просто лежите себе, ничего не делаете, и в это время в мозгу происходит случайное бурление, что опять-таки напрашивается на интерпретацию в духе индетерминизма.
Так думали до тех пор, пока некоторые смельчаки, в первую очередь Маркус Райхль из Медицинской школы Вашингтонского университета, не взялись изучать этот скучный фоновый шум. Который, конечно же, оказался чем угодно, только не шумом – не бывает такого, чтобы мозг «ничего» не делал, – и теперь этот феномен известен под названием «сеть пассивного режима работы мозга». И, что неудивительно, в основе ее работы лежат конкретные механизмы, она тщательно регулируется и служит определенной цели. Одна из таких целей действительно интересна своей контринтуитивностью. Если спросить испытуемых в сканере мозга, о чем они думают, то окажется, что сеть пассивного режима работы очень активна, когда они мечтают, то есть находятся в состоянии так называемого блуждающего ума. Работа сети контролируется, прежде всего, длПФК. Первое, что здесь приходит в голову, – строгая длПФК подавляет сеть пассивного режима, заставляя вас вернуться к работе, когда вы отвлекаетесь на мечты об отпуске. Оказалось, что все наоборот: экспериментально стимулируя длПФК, мы повышаем активность сети пассивного режима работы мозга. Праздный ум – вовсе не игрушка дьявола. Это состояние, к которому время от времени взывает самая близкая к суперэго часть вашего мозга. Зачем? Есть предположение, что, витая в облаках, мы подключаем к решению проблем свои творческие способности{257}.
Так что же нам думать обо всем этом спонтанном поведении нейронов? Вернемся к сценарию «покажите мне»: если свобода воли существует, покажите мне нейрон или нейроны, которые инициировали поведение при полном отсутствии какого-либо влияния со стороны других нейронов, энергетического состояния нейрона, гормонов, любых событий окружающей среды, начиная с внутриутробной жизни, генов и так далее. И никакая спонтанная активация отдельного синаптического пузырька, синапса, нейрона или сети нейронов таким примером не станет. Ни одно из этих событий не является по-настоящему случайным – таким, чтобы его можно было напрямую увязать с квантовыми эффектами; все это примеры того, как нечто исключительно механистичное в мозге определяет момент, когда приходит время проявить недетерминированность. Какие бы квантовые эффекты ни возникали в нервной системе, они не помогут ответить на вопрос, почему какой-то человек бессердечно – или героически – жмет на спуск.
Это подводит нас ко второй большой проблеме, а именно к представлению, будто квантовая механика подразумевает, что наш макроскопический мир не может быть детерминированным, а свобода воли в нем живет и процветает. Эта проблема не связана с такими техническими деталями, как дырявые синапсы, мышечные веретена и квантово запутанные синаптические пузырьки; она предельно проста. И, на мой взгляд, фатальна.
Предположим, что с масштабированием все утряслось – неопределенность на квантовом уровне не погашается шумом и инициирует макроскопические события на десятки порядков мощнее. Предположим, что работу всех областей мозга, и поведение заодно, лучше всего можно понять на квантовом уровне.
Трудно себе представить, на что это было бы похоже. Мог бы каждый из нас стать облаком суперпозиций и придерживаться 50 противоречащих друг другу моральных кодексов одновременно? Могли бы мы нажимать и в то же время не нажимать на спуск при ограблении винного магазина, и только после приезда полиции, когда макроволновая функция сходила бы на нет, нам становилось бы ясно, жив кассир или мертв?
Это ставит перед нами принципиальный вопрос, над которым бьются ученые всех мастей. Если бы в основе нашего поведения лежала квантовая неопределенность, оно было бы случайным. В важном эссе 2001 г. «Свобода воли как проблема нейробиологии» философ Джон Сёрл писал: «Квантовый индетерминизм не поможет нам решить проблему свободы воли, поскольку этот индетерминизм вносит случайность в базовую структуру Вселенной, а гипотеза, что некоторые наши действия осуществляются свободно, совершенно не равна гипотезе, будто некоторые наши действия осуществляются случайно… Как нам перейти от случайности к рациональности?»[223] Или, как часто отмечает Сэм Харрис, если бы квантовая механика действительно имела какое-то отношение к свободе воли, то «каждую мысль и каждое действие по всей видимости можно было бы объяснить фразой „я не знаю, что на меня нашло“». Вот только, добавлю я, вы не смогли бы этого произнести, а просто издавали бы нечленораздельные звуки, поскольку мышцы вашего речевого аппарата сокращались бы случайным образом. Как подчеркивают Майкл Шадлен и Адина Роскис, независимо от того, верите вы в совместимость свободы воли с детерминизмом или нет, с индетерминизмом она не совместима точно[224]. Или, повторяя блестяще сформулированную мысль одного философа, «случайность так же неумолима, как и необходимость»{258}.
В спорах о том, является ли поведение продуктом субъектности, нас не интересует случайное поведение типа такого, как если бы мать Тереза вдруг ни с того ни с сего набросилась с ножом на прохожего и отняла у него бумажник. Нам интересны цельность и непротиворечивость поведения, которые составляют наш моральный облик. А также те соответствующие способы, какими мы пытаемся примирить все свои разнообразные внутренние противоречия[225]. Мы хотим понять, как Мартин Лютер мог гнуть свою линию и говорить: «На том стою и не могу иначе», когда сборище церковников-отморозков, ради забавы сжигавших людей на кострах, приказывали ему отречься от своих убеждений. Мы хотим понять тех пропащих людей, которые изо всех сил пытаются выправиться, но снова и снова принимают самоубийственные, импульсивные решения. Именно поэтому старые друзья на похоронах часто произносят надгробные речи, свидетельствующие о цельности личности покойного: «Уже в начальной школе она была из тех, кто…»
Даже если квантовые эффекты вдруг так увеличатся в объеме, что сделают наш макромир таким же недетерминированным, как и микромир, этот механизм не породит той свободы воли, к которой стоит стремиться. Если только вы не придумаете способа поставить случайность квантовой неопределенности на службу той цельности, какую мы собой представляем.
Как раз этот вопрос обсуждают сторонники свободы воли, уповающие на квантовую неопределенность. Дэниел Деннет так описывает эту точку зрения: «Кем бы вы ни были, вы не сможете повлиять на недетерминированное событие – весь смысл квантовой неопределенности в том, что квантовые события никакому влиянию не поддаются, – так что вам придется каким-то глубоко личным образом поставить их себе на службу или объединить с ними усилия, воспользоваться ими» (курсив мой. – Р. С.). Или, говоря словами Питера Цзе, ваш мозг «должен уметь применить эту случайность для обработки информации»{259}.
В размышлениях, как использовать случайность, поставить ее себе на службу или объединить с ней усилия – так, чтобы личность не потеряла своей цельности, – можно пойти по одному из двух путей. В модели «фильтрации» случайность, как обычно, генерируется индетерминистически, но субъектное «я» устанавливает на высшем уровне фильтр, пройти через который и управлять поведением может лишь часть добравшейся до него случайности. В рамках модели «вмешательства» все наоборот: это ваше субъектное «я» добирается до самого низа и вмешивается в квантовую неопределенность, порождая якобы свободно выбранное поведение.
Фильтрация
Биология дарит нам как минимум два фантастических примера такого рода фильтрации. Первый – это эволюция: случайные мутации в ДНК обеспечивают генотипическое разнообразие, а фильтром служит естественный отбор, определяющий, какая мутация пройдет сквозь него и закрепится в генофонде. Другой пример касается иммунной системы. Предположим, вы подхватили вирус, с которым ваш организм раньше не сталкивался; следовательно, в его аптечке нет к нему антител. Иммунная система перетасовывает гены, чтобы случайным образом создать гигантский массив самых разных антител. В этот момент начинается фильтрация. Каждому новому антителу предъявляется кусочек вируса, чтобы понять, насколько хорошо оно на него реагирует. Это жест отчаяния, производимый в надежде, что хотя бы какое-то из этих случайно созданных антител сможет одолеть вирус. После того как победители определятся, все прочие типы антител будут уничтожены – этот процесс называется положительным отбором. Теперь остается проверить отобранные антитела на предмет того, не навредят ли они организму: а именно не начнут ли уничтожать какие-то его клетки, которые случайно имеют сходство с предъявленным фрагментом вируса. Проверьте каждое перспективное антитело на то, как оно реагирует на фрагмент «себя»; найдите такие, что его атакуют, и избавьтесь от них и от клеток, которые их произвели, – это называется отрицательным отбором. Теперь у вас есть набор антител, которые атакуют новый вирус и не вредят вам