стали ли они подонками. Как заставить испытуемых засомневаться в свободе воли? Можно, конечно, заставить их потратить 20 лет на изучение нейробиологии, поведенческой генетики, теории эволюции и на всякий случай этологии. Метод эффективный, но непрактичный. Самая популярная альтернатива – подготовить участников исследования, попросив их прочесть убедительный текст, где обсуждается отсутствие свободы воли. В этом качестве часто используют отрывок из вышедшей в 1994 г. книги Фрэнсиса Крика «Удивительные гипотезы: наука в поисках души» (The Astonishing Hypothesis: The Scientific Search For The Soul). Крик, тот самый Крик, что вместе с Уотсоном открыл структуру ДНК, в поздние годы увлекся проблемами мозга и сознания. Жесткий детерминист и превосходный писатель, Крик кратко и ясно излагает научные аргументы в пользу идеи, что мы – это всего лишь сумма своих биологических составляющих. «Вы не более чем кучка нейронов», – заключает он{274}.
Попросите испытуемых прочесть отрывок из книги Крика. Контрольная группа пусть читает отредактированный вариант, где утверждается обратное (то есть «Вы – это гораздо больше, чем какая-то кучка нейронов»), или отрывок скучного и не вызывающего сильных чувств текста[236]. Затем испытуемые заполняют анкету с вопросами типа «Насколько вы согласны с утверждением, что люди должны нести полную ответственность за любой свой неправильный выбор?». Это нужно для того, чтобы убедиться: манипуляция сработала{275}.
Что происходит в мозге, когда вы экспериментально ослабляете веру людей в свободу воли? Во-первых, снижается то, что лучше всего описать как интенциональность, то есть усилия, которые люди вкладывают в свои действия. Это можно продемонстрировать при помощи электроэнцефалографии (ЭЭГ), позволяющей регистрировать волны мозговой активности. Вернемся к эксперименту Либета. За секунду до того, как испытуемый решает пошевелить пальцем, ЭЭГ регистрирует характерный волновой паттерн, исходящий, по всей видимости, из моторной коры. Но первый признак предстоящего двигательного акта обнаруживается в виде волны, возникающей несколькими секундами раньше; ее назвали «ранний потенциал готовности». Он, похоже, возникает в пре-ДМО (дополнительная моторная область), шагом выше в цепи нейронов, инициирующей движение, и интерпретируется как сигнал о намерении, которое затем переходит в действие (вспомните находку Либета, которую мы обсуждали в главе 2: ранний потенциал готовности возникает еще до того, как испытуемые осознают, что собираются что-то сделать; тут-то и начинаются бесконечные споры). Когда людей заставляют чувствовать себя беспомощными и ни на что не способными, подсовывая им нерешаемую головоломку, ранний потенциал готовности ослабевает. То же самое происходит, когда людей вынуждают меньше верить в свободу воли, причем чем слабее вера, тем слабее становится волна (но размер волн в моторной коре не изменяется) – это выглядит так, будто люди меньше стараются и меньше фокусируются на задаче{276}.
Еще одна характерная ЭЭГ-волна, которая называется сигналом негативности рассогласования (ERN), возникает, когда мы понимаем, что совершили ошибку. Это видно на примере задачи «да/нет», когда на экран компьютера выводится один из двух стимулов (скажем, красная или зеленая точка) и вам нужно быстро нажать на одну кнопку и запретить себе жать на другую. Точки сменяют друг друга с сумасшедшей скоростью, и, когда люди делают ошибку, из префронтальной коры поступает сигнал: «Ой, я все запорол», после чего наблюдается небольшая задержка ответа, как если бы теперь испытуемые, пытаясь добиться правильной реакции, уделяли задаче больше внимания и прилагали больше усилий: «Да ладно, я могу и лучше». Вселите в участников чувства беспомощности и безуспешности, и их ERN-волна ослабнет, а задержка ответа сократится (действительная частота появления ошибок не изменится). Заставьте людей меньше верить в свободу воли – и получите тот же эффект. Такие ЭЭГ-исследования показывают: когда люди меньше верят в свободу воли, они вкладывают меньше усилий в свои действия, не так внимательно отслеживают ошибки и меньше переживают по поводу результатов{277}.
Теперь, когда мы убедились (с помощью анкеты или ЭЭГ), что нам удалось внушить испытуемым сомнения в существовании свободы воли, пришло время выпустить их в ничего не подозревающий мир. И они помчатся, гонимые амоком? Похоже, что так.
Серия исследований, начатых специалистом по поведенческой экономике Кэтлин Вос из Университета Миннесота, показывает, что скептики свободы воли начинают вести себя более асоциально. В экспериментах они чаще мошенничают с тестами и берут больше, чем им положено, денег из общего котла. Они реже помогают нуждающемуся в помощи незнакомцу и ведут себя агрессивнее (столкнувшись с холодным приемом, испытуемый получает возможность отомстить обидчику, отмерив количество острого соуса, которое тому придется съесть, – так вот, уничтожьте его веру в свободу воли, и он из мстительности почти удвоит объем соуса). Меньше веры в свободу воли – и испытуемый чувствует меньше благодарности к тому, кто оказал ему услугу, – за что благодарить, если поступок был продиктован простой биологической необходимостью? И если вам вдруг кажется, что эти скептики свободы воли просто получают свое маленькое нигилистическое удовольствие от мести – блюда, которое подают острым, то знайте, что эта экспериментальная манипуляция заставляет людей еще и ощущать меньше смысла в жизни и меньше чувства принадлежности. Более того, ослабление веры в свободу воли заставляет людей чувствовать, что они плохо знают самих себя, и ощущать отчуждение от своего «истинного я» в принятии решений морального характера. Это неудивительно, поскольку неверие в свободу воли в первую очередь заставляет вас принять тот факт, что львиная доля ваших поступков обусловлена скрытыми биологическими силами, о которых вы ничего не знаете, или ставит вас перед глобальной проблемой – где же «я» внутри этой машины[237]{278}.
Но и это еще не все. Ослабление веры в свободу воли ослабляет ощущение субъектности, как показано на примере такого любопытного феномена, как «интенциональное связывание». Испытуемые наблюдают за стрелкой, бегущей по циферблату (со скоростью один оборот в каждые три секунды). В любой момент по желанию они нажимают кнопку и оценивают, где в тот момент находилась стрелка. В другом варианте задания случайным образом подается звуковой сигнал, а испытуемые оценивают, где находилась стрелка в тот момент, когда это произошло. Затем объедините эти два варианта задания – испытуемый жмет на кнопку, и спустя долю секунды раздается звук. Теперь люди видят здесь субъектность, бессознательно считая, что звук вызван нажатием кнопки, воспринимают эти два события как интенционально связанные и недооценивают временную задержку между нажатием и звуком[238]. Ослабьте веру в свободу воли, и вы ослабите этот эффект связывания{279}.
Ослабление веры в свободу воли, вероятно, может даже помешать борьбе с зависимостью. Конечно же, экспериментов, где добровольцев превращают в наркоманов, а потом смотрят, станет ли им сложнее отказаться от этой пагубной привычки, если они начитались Фрэнсиса Крика, никто не проводил. Но можно предположить следующее. Люди обычно считают, что зависимость предполагает утрату свободы воли; более того, наркологи говорят, что алкоголики и наркоманы часто обнаруживают детерминистские взгляды на зависимость – такая сомнительная атрибуция позволяет им оправдывать себя. Вокруг этой тонкой грани ведется немало разговоров. Если выбор стоит между тем, чтобы считать зависимость болезнью, и тем, чтобы считать зависимого слабаком, который никак не может оторваться от бутылки, то первое – это огромный шаг в сторону гуманности. Но если выбор стоит между тем, чтобы считать зависимость болезнью, не подвластной воле человека, и такой, которая ей подвластна, то большинство практикующих врачей сочтут, что второе определение скорее поможет зависимому остановиться. Заметьте, однако, что в данном случае предполагается следующее: если зависимость несовместима со свободой воли, то она несовместима и с изменениями. Это далеко не так – дождитесь главы 13{280}.
Итак, подорвите веру человека в свободу воли, и он потеряет ощущение собственного «я» и смысл жизни, почувствует, что сам с собой не знаком, и будет испытывать меньше благодарности за чужую доброту. И, что самое для нас важное, он начнет вести себя агрессивно и непорядочно и не захочет помогать другим. Сожгите эту книгу, пока на нее не наткнулся кто-нибудь еще, а то, не ровен час, собьется его моральный компас!
Но, естественно, все гораздо сложнее. Для начала влияние на поведение, обнаруженное в этих исследованиях, весьма незначительно; чтение Крика не повышает вероятность того, что испытуемые не только будут жульничать при выполнении какого-то задания, но еще и украдут ноутбук исследователя по пути к выходу. Результатом был не амок, а скорее что-то вроде махонького такого амочка. Это отражает тот важный факт, что уничтожить веру в свободу воли, прописав испытуемому дозу Крика, как правило, невозможно. Его вера всего лишь станет чуть менее пылкой (важность, какую испытуемые придают своей свободе воли, не меняется)[239]. Это не удивительно – разве могут чтение отрывка из книги, сообщение, что «ученые ставят теперь под сомнение…», или даже просьба вспомнить момент, в котором свободы воли у вас оказалось меньше, чем вы надеялись, серьезно повлиять на базовое ощущение, что вы контролируете свою жизнь? Как правило, вера в свободу воли укореняется в нас уже к тому времени, когда мы узнаем о грехе чревоугодия из книжки «Очень голодная гусеница»