Как бы там ни было, основная масса исследований, описанных в этой обширной литературе, поддерживает представление, будто люди, решившие, что бога, который следил бы за их поступками, не существует, – это люди испорченные. Атеисты, если сравнивать их с верующими, не так честны и добросовестны, меньше жертвуют на благотворительность как в экспериментах, так и в реальной жизни и меньше времени уделяют волонтерству. Дело закрыто. Теперь вопрос только в том, кто раньше слетит с катушек – люди, которые не верят в бога, или те, что не верят в свободу воли.
Что нам сейчас нужно сделать, так это разложить по полочкам результаты таких исследований. Поскольку реальная картина совершенно иная и тесно связана со скептицизмом в отношении свободы воли.
Первый вопрос, с которым надо разобраться, вряд ли вызовет затруднения. Что вы делаете, когда хотите узнать, склонны ли ваши испытуемые к благотворительности, – наблюдаете за их действиями или же спрашиваете, как часто они жертвуют на добрые дела? Если спрашиваете, то узнаете лишь, насколько ваши испытуемые хотят казаться хорошими. Бо́льшая часть соответствующей литературы основана на «самоотчетах», а не на эмпирических данных, но, как оказалось, верующие сильнее атеистов озабочены своей моральной репутацией, поскольку такая личностная черта, как стремление к социальному одобрению, встречается в этой среде чаще{289}. Это, несомненно, отражает тот факт, что моральное поведение верующих должно вписываться в рамки, принятые в тесной социальной группе, к которой они принадлежат. Более того, социальное принятие сильнее беспокоит тех верующих, что живут в религиозных странах{290}.
Но если наблюдать за тем, что люди делают, а не слушать, что они говорят, то окажется, что между теистами и атеистами нет никакой разницы по части донорства крови, размера чаевых или соблюдения правил «системы доверия»; то же самое касается и альтруизма, готовности прощать или проявлять благодарность. Более того, нет никакой разницы в агрессивности и мстительности в экспериментальных условиях, когда испытуемым разрешено мстить за нарушение норм (например, ударив нарушителя током){291}.
Итак, если наблюдать за тем, что люди делают, а не за тем, что они говорят, разница в просоциальности между теистами и атеистами по большому счету исчезает. Урок для тех, кто хочет понять разницу между верующими и неверующими в свободу воли, очевиден. Исследования, изучающие реальные поступки людей в экспериментальных условиях, не выявляют различий в этическом поведении этих двух групп.
Вернемся к проблеме самоотбора: по сравнению с атеистами верующие люди с большей вероятностью будут женщинами старшего возраста и замужними; их социально-экономический статус окажется выше, а социальные связи – шире и прочнее. Это целое минное поле запутанных переменных, поскольку, независимо от религиозности, все эти черты ассоциируются с более высоким уровнем просоциального поведения{292}.
Принадлежность к стабильной сети социальных связей, похоже, действительно важна. Например, высокие показатели благотворительности и волонтерства, свойственные верующим людям, зависят не от того, как часто они молятся, а от того, как часто они посещают свои дома молитвы, – и атеисты, которые демонстрируют ту же степень вовлеченности в жизнь сплоченной общины, показывают тот же уровень добрососедства (аналогично, если проконтролировать участие в жизни сообщества, это значительно снизит разницу в показателях депрессии среди теистов и атеистов). Как только вы начинаете контролировать переменные пола, возраста, социально-экономического статуса, семейного положения и социальной принадлежности, бо́льшая часть различий между теистами и атеистами исчезает{293}.
Актуальность этого момента для проблем свободы воли очевидна: степень веры или неверия в свободу воли и то, с какой легкостью можно экспериментально это поменять, вероятно, тесно связана с переменными пола, возраста, образования и так далее и как раз эти переменные могут оказаться наиболее важными предикторами склонности впадать в амок.
Верующие люди, как правило, становятся просоциальнее атеистов, когда вы им напоминаете об их религиозности. Это можно сделать в явной форме, задав вопрос: «Вы считаете себя верующим?» Еще интереснее, когда эти люди становятся просоциальнее после того, как им напомнили об их религиозности исподволь, – попросите, к примеру, расшифровать слова из списка, включающего религиозные термины (в отличие от списка, где нет таких слов), или перечислить десять заповедей (в отличие от десяти книг, прочитанных в школе). Еще можно попросить испытуемого пройтись по кварталу, в котором есть церковь (или ее нет), или включить фоном религиозную или светскую музыку в помещении для тестирования{294}.
В совокупности эти исследования показывают, что предварительные религиозные установки пробуждают в религиозных людях лучшие черты, делая их более сострадательными, щедрыми, честными, устойчивыми к искушению и усиливая самоконтроль. В таких исследованиях самые эффективные неявные предварительные установки заставляют испытуемых вспомнить о божественной награде и наказании (интересно, расшифровка какого слова побудит их вести себя лучше: «аннеег» или «йар»){295}.
Наконец-то мы добрались до сути. Когда верующие не думают о своих религиозных принципах, они погружаются в то же болото аморальности, что и атеисты. Но напомните им о вещах действительно важных, и у них тут же отрастает нимб.
Здесь мы сталкиваемся с двумя большими осложнениями. Первое – во многих подобных исследованиях неявные религиозные установки и атеистов делают более просоциальными. В конце концов, не нужно быть христианином, чтобы понимать, что в Нагорной проповеди есть хорошие моменты. Второе осложнение более информативно: в то время как просоциальность верующих подстегивается религиозными предварительными установками, просоциальность атеистов с той же силой подстегивается правильно подобранными светскими установками. Мысль «Я лучше буду паинькой, а иначе попаду в неприятности» можно внушить расшифровкой слов «амьрют» и «яицилоп». Просоциальность атеистов стимулируется еще и возвышенными светскими концепциями, такими как «гражданственность», «долг», «свобода» и «равенство»[247]{296}.
Другими словами, напоминания, в том числе неявные, об этических позициях, моральных принципах и ценностях в равной степени пробуждают порядочность в теистах и в атеистах. Разница в том, что просоциальность этих двух групп опирается на разные ценности и принципы и, соответственно, возникает в разных контекстах.
Очевидно, в таком случае решающее значение имеет вопрос, что именно у этих групп считается высокоморальным поведением. Работа психолога Джонатана Хайдта из Нью-Йоркского университета делит моральные основы на пять групп: подчинение авторитету, преданность группе, нравственная чистота, справедливость и неприятие вреда. Его важное исследование показало: политические консерваторы и глубоко верующие люди склонны особенно высоко ценить подчинение, лояльность и чистоту. Левые и нерелигиозные, напротив, больше озабочены справедливостью и неприятием вреда. То же самое можно описать в терминах научной философии. К моральным дилеммам можно подходить деонтологически, считая, что моральность поступка должна оцениваться независимо от его последствий («Мне все равно, сколько жизней это спасет, так поступать все равно нельзя»). Деонтологический подход противопоставляется консеквенциалистскому («Ну, я обычно против Х, но благо, которое принесет Х в этом случае, перевешивает»). Так кто у нас деонтологи – теисты или атеисты? Зависит от обстоятельств. Верующие склоняются к деонтологии в вопросах подчинения, верности и чистоты: не подчиниться приказу – плохо всегда, как и предать свою группу или осквернить святыню. Однако, как только дело доходит до вопросов справедливости и неприятия вреда, атеисты склонны быть такими же деонтологами, как и верующие{297}.
Различия в ценностях проявляются и в другом. Религиозные люди склонны помещать добрые дела в личный, частный контекст, что объясняет, почему верующие американцы больше жертвуют на благотворительность. Атеисты, напротив, чаще считают добрые дела коллективной ответственностью, и это объясняет, почему именно они чаще поддерживают кандидатов, выступающих за перераспределение богатства в целях сокращения неравенства. Итак, когда вы пытаетесь решить, кто больше склонен к антисоциальному поведению, атеисты будут выглядеть бледно, если вопрос звучит так: «Какую часть своих денег вы готовы пожертвовать бедным?» Но если вопрос звучит так: «Какую часть своих денег вы готовы отдать в виде высоких налогов на расширение социальной помощи бедным?» – вывод окажется другим{298}.
Как это касается верующих и неверующих в свободу воли? Это очевидно: все зависит от того, какую установку давать и к каким ценностям обращаться. С большой долей уверенности можно предсказать следующее: дайте неявную предварительную установку, попросив испытуемых исправить ошибки в предложении «Капитам совей сдубы», и вы сильнее повлияете на верующих в свободу воли, причем так, что они продемонстрируют больше самоконтроля. Напротив, предложите испытуемым фразу «Жретва осбтоятельств», и скептики свободы воли проявят больше снисходительности к чужим грехам и в меньшей степени захотят кого-то наказывать.