Теперь, возвращаясь к вопросу о страшных, охваченных амоком скептиках свободы воли, уточним один крайне важный момент. Вопрос о разнице между верующими и неверующими в свободу воли – это неправильный вопрос.
Посмотрите на эту U-образную кривую:
Слева (А) находятся люди, твердо убежденные, что свободы воли не существует, и точка; в углублении (В) – те, чья вера в свободу воли пластична, а справа (С) – те, чья вера в свободу непоколебима.
Вернемся к «искушению» Криком. Выборка испытуемых-добровольцев в изученных нами экспериментах практически наверняка состояла из людей категории В или С, учитывая, как редко встречаются личности, отвергающие свободу воли целиком и полностью. Так что же показывают все эти исследования в совокупности?
– Прежде всего, когда верующие в свободу воли читают о том, что ее не существует, в среднем они начинают верить в нее чуть меньше, причем глубина падения веры отличается большой вариабельностью, отражая тот факт, что есть люди, которых не убедишь такими аргументами. В целом испытуемых, чью веру удалось поколебать, можно отнести к категории В, остальных – к категории С.
– Чем сильнее удалось поколебать веру в свободу воли, тем больше вероятность, что испытуемый поведет себя неэтично в эксперименте.
Другими словами, когда дело касается убеждений о природе человеческой субъектности и ответственности, с катушек слетают люди категории В, а не С. Все эти материалы не освещают вопрос, который нас интересует больше всего, а именно различаются ли по своим моральным качествам категории А и С.
Насколько мне известно, этот вопрос изучался только в одном исследовании; провели его психолог Дэмиен Крон, который тогда работал в Мельбурнском университете в Австралии, и философ Нил Леви, чьи идеи мы уже обсуждали. Их испытуемые твердо верили в свободу воли или говорили, что уже давно и прочно в нее не верят. В этом действительно отличном исследовании даже изучались причины, по которым те или иные испытуемые отвергали веру в свободу воли: среди них были выделены научные детерминисты (одобряющие такие утверждения, как «Будущее определяется генами»[251]), которым противопоставлялись детерминисты-фаталисты («Будущее предопределено судьбой»). Другими словами, эти скептики свободы воли пришли к своим убеждениям разными эмоциональными и когнитивными маршрутами. Объединяло их то, что все они уже очень давно отказались от веры в свободу воли{306}.
Так что же показало исследование? Скептики свободы воли (всех мастей) и верующие в нее ничем не отличались друг от друга по этичности поведения. И вот открытие, которое наконец расставило все точки над i, – люди, которые определяли себя прежде всего через свои моральные ценности, оказались самыми честными и щедрыми независимо от того, верили они в свободу воли или нет{307}.
Та же картина наблюдается, когда речь идет о морали и религиозной вере. Категория А – атеисты, чей путь к этому убеждению был тернистым: «Потеряв веру, я пережил момент самого глубокого одиночества в своей жизни» или «После стольких лет проще всего было бы остаться, но я тогда бросил семинарию». Категория С? Это люди, для которых вера – хлеб насущный, а не тортик по воскресеньям[252], с ней они сверяют каждый свой поступок, знают, кто они такие и чего от них ждет Господь[253]. И есть категория В, в которую попадают как апатеисты, для которых заявить, что они не верят в Бога – все равно что сказать, что они не катаются на лыжах[254], так и люди, для кого религия – привычка, условность, ностальгия, пример для детей. Из 90% американцев, относящих себя к верующим, в эту категорию попадает, вероятно, половина, учитывая, что примерно половина не посещает религиозные службы на регулярной основе. И что очень важно, когда дело касается этичности поведения, убежденные теисты и убежденные атеисты похожи друг на друга больше, чем на людей из категории В{308}.
Например, крайне религиозные и крайне нерелигиозные люди показывают одинаковые результаты в тестах на добросовестность, обгоняя тех, кто входит в третью группу. В экспериментальных исследованиях подчинения (обычно это варианты классического исследования Стэнли Милгрэма, изучавшего, насколько охотно испытуемые подчиняются приказу ударить другого человека током) самую высокую степень послушания демонстрировали «умеренно» религиозные испытуемые, а вот «истово верующие» и «истово неверующие» были равно неподатливы. В другом исследовании врачи, согласившиеся заботиться о малообеспеченных пациентах в ущерб личным доходам, в непропорционально большой степени оказывались либо горячо верующими, либо убежденными атеистами. Более того, в ряде классических исследований было показано, что люди, которые рисковали жизнью, спасая евреев в годы холокоста, те, что не могли смотреть в другую сторону, непропорционально часто были либо истово верующими, либо абсолютно неверующими{309}.
Вот он, наш жизненно важный повод для оптимизма, подсказка, что небо не обязательно рухнет на землю, если люди перестанут верить в свободу воли. Есть люди, которые долго и упорно размышляли, скажем, о том, как привилегии или невзгоды первых лет жизни влияют на развитие лобной коры, и пришли к выводу: «Свободы воли не существует, и вот почему». И есть люди, которые долго и упорно размышляли о том же самом и решили: «Свобода воли все равно существует, и вот почему». Сходства между ними в конечном итоге больше, чем различий, а настоящий контраст наблюдается между ними и теми, чей ответ на вопрос об истоках морали: «Да какая разница!»
12Древние механизмы внутри нас: как происходят изменения?
Перед этой книгой стоит задача заставить людей думать иначе о моральной ответственности, похвале и порицании, об идее, будто мы, люди, обладаем свободой воли. И не только думать иначе, но и иначе к таким вещам относиться. А самое главное – в корне изменить свое поведение.
В этом же – изменить поведение – заключается цель самых разных воздействий, которым мы подвергаемся. Это совершенно точно относится к большинству речей, лекций, книг – изменить, скажем, ваши электоральные предпочтения, представление о том, какой была Вселенная в первые семь дней своего существования, или же приверженность идее, что пролетарии всех стран когда-нибудь объединятся и сбросят свои оковы. У межличностных взаимодействий часто та же цель – убедить, уговорить, склонить, заставить, отговорить, вдохновить, соблазнить. И, конечно же, нельзя не вспомнить про попытки заставить вас изменить свое поведение таким образом, чтобы плясать от радости до конца своих дней, – если вы, конечно, купите рекламируемый товар.
Все это способы заставить вас и всех остальных изменить свое поведение.
В этой точке мы упираемся в важнейший вопрос. Главный вопрос предыдущей главы был таким: «Если люди перестанут верить в свободу воли, не погрузится ли мир в аморальный хаос?» Вопрос, на который мы будем искать ответ в этой главе, звучит следующим образом: «Если свободы воли не существует, как вообще что-то может измениться?» Как, дочитав это предложение до конца, вы решаете изменить свое поведение и полакомиться пирожным? Если мир детерминирован на том уровне, который нас интересует, разве все уже не предопределено заранее?
Ответ следующий: не мы меняем свою психику. Наша психика – конечный продукт всех предшествующих биологических состояний – изменяется под влиянием обстоятельств. Да уж, совершенно неудовлетворительный ответ, который несовместим с нашими интуитивными представлениями о собственном устройстве.
Поэтому задача этой главы – примирить факт отсутствия свободы воли с тем фактом, что изменения происходят. Для начала мы посмотрим, как преобразуется поведение организмов, устроенных намного проще человека, – меняется на уровне генов и молекул, после чего плавно перейдем к изменениям в поведении людей. Надеюсь, это поможет прояснить один крайне важный момент: когда наше поведение меняется, дело не в том, что биологические темы и мотивы этих изменений подобны тем, что наблюдаются у простых организмов. Дело в том, что в обоих случаях работают одни и те же молекулы, гены и нейронные механизмы. Когда вы начинаете с предубеждением относиться к чужакам, поскольку их обычаи отличаются от ваших, биологические механизмы, изменяющие ваше поведение, подобны тем, которыми обладает и морской слизень, подвергающийся ударами током со стороны изучающего его биолога. Слизень, изменяя свое поведение, уж точно не проявляет никакой свободы воли. Примечательно и, вероятно, важнее всего то, что древность и универсальность биологических механизмов, изменяющих поведение, дают нам основания для оптимизма.
Начнем с морского моллюска, а именно с аплизии калифорнийской (Aplysia californica) – его еще называют калифорнийским морским зайцем. Этот гигантский слизень может достигать более полуметра в длину. Нейроученые его обожают, поют ему дифирамбы, а все потому, что в ХХ в. на нем было проведено одно из самых важных, красивых и вдохновляющих исследований в области нейронауки.
На поверхности тела аплизии расположены жабры, один из ключевых для ее выживания орган. Если легонько коснуться области, окружающей жабры (она называется сифоном), аплизия, защищаясь, на некоторое время втянет жабры внутрь тела.
Схема нейронных связей, лежащая в основе этого рефлекса, незамысловата: сифон пронизан сенсорными нейронами (SN), в которых в ответ на прикосновение возникают потенциалы действия. Активировавшись, сенсорные нейроны передают возбуждение моторным нейронам (MN), которые и втягивают жабры.