.
Поначалу не все верили, что с Дороти действительно случился припадок. Один местный житель утверждал, что Брунс «не выглядела так, будто у нее припадок… Она все повторяла: "Хелло, хелло, что случилось? Что случилось?" Если у тебя припадок, ты в отключке. А она была в сознании». Но это действительно был эпиприпадок; когда приехала полиция, Брунс все еще тряслась, изо рта у нее шла пена, а в следующие несколько часов у нее было еще два приступа{332}.
И несмотря на все то, о чем говорилось пару страниц назад, Брунс предъявили обвинение в непредумышленном убийстве и убийстве по неосторожности; восемь месяцев спустя, в ожидании суда, она покончила с собой{333}.
Почему в этот раз все вышло иначе? Почему никто не сказал: «Это не она, это ее болезнь»? Потому что случай Брунс был совсем не похож на гипотетический пример, который мы разбирали выше, где припадок ни с того ни с сего случился у абсолютно здорового человека. У Брунс в анамнезе было множество припадков, ее болезнь оказалась устойчивой к фармакотерапии (у нее диагностировали также рассеянный склероз и болезнь сердца; она перенесла инсульт); а за два месяца до трагедии три доктора предупреждали ее, что садиться за руль для нее небезопасно. И все же она это сделала.
Имеются и другие примеры. В 2009 г. Оврин Скарлетт был осужден за убийство; он не принимал противосудорожные лекарства, у него случился припадок, и он насмерть сбил двух пешеходов на Манхэттене. В 2017 г. таксист из Нью-Йорка Эмилио Гарсия признал себя виновным в убийстве; он не принимал лекарства, во время движения у него случился припадок – погибли два пешехода. В 2018 г. Говард Унгер был осужден за непредумышленное убийство; он не принял таблетки, сел за руль и, когда у него начался приступ, потерял управление и убил трех пешеходов в Бронксе[283]{334}.
Знаете, если вы отнесетесь серьезно хотя бы к одной из страниц этой книги (а я так и делаю), вам станет ясно, к чему я веду. На каждой из развилок этим людям приходилось принимать решение – могу ли я вести машину, если не выпил таблетки? Это такое же решение, как и любое другое: жать ли на спуск, вливаться ли в бесчинствующую толпу, прикарманить ли чужую вещь, отказаться ли от вечеринки ради учебы, сказать ли правду, броситься ли в горящее здание, чтобы кого-то спасти. Все как обычно. И мы знаем, что это решение такое же чисто биологическое, как и коленный рефлекс (это когда нога дергается вверх, если ударить по нужной точке на коленке). Конечно, эта биология гораздо сложнее, особенно в той ее части, что касается взаимодействия с окружающей средой. Итак, вы находитесь на развилке: «Сесть за руль, не приняв лекарств, или сделать трудную, зато правильную вещь?» Возвращаемся к главе 4. Сколько нейронов в вашей лобной коре и насколько хорошо они работают? Как ваше заболевание и медикаменты, которые вы принимаете, влияют на ваши суждения и функции лобной коры? Может, ваша лобная кора сегодня вялая и заторможенная, поскольку вы пропустили завтрак и уровень сахара в крови упал? Повезло ли вам с воспитанием и образованием настолько, что вы узнали о влиянии низкого уровня сахара в крови на принятие решений и работу лобной коры, и настолько, чтобы ваша лобная кора была такой функциональной, что смогла подтолкнуть вас к решению позавтракать? Какой уровень половых гормонов был у вас в то утро? Не нарушил ли работу лобной коры пережитый в предыдущие недели или месяцы стресс? Нет ли у вас вялотекущей токсоплазменной инфекции? Может, в какой-то период вашего отрочества таблетки действовали хорошо и вы наконец могли делать то единственное, что позволяло чувствовать себя нормальным перед лицом разрушительной болезни, а именно водить машину? Каким был ваш неблагоприятный или, наоборот, немыслимо счастливый детский опыт? Злоупотребляла ли ваша мать алкоголем во время беременности? Какой вариант гена, кодирующего дофаминовый рецептор D4, вам достался? Какое поведение поощряла культура, к которой принадлежали ваши предки: соблюдение правил и заботу о других или риск? И так далее. Мы возвращаемся к таблице из главы 4: «эпиприпадки» и «решение сесть за руль, не приняв лекарств» – равно биологические события, равно продукт нервной системы, сформированной факторами, над которыми вы не властны.
И все-таки как это трудно. Когда Гарсия не принял лекарства, в числе прочих погиб ребенок. Когда лекарства не принял Унгер, погибли девочка и ее дедушка, которые вышли за конфетами в Хеллоуин. Оказалось, что Скарлетт отказался пить таблетки, поскольку они «мешали ему наслаждаться алкоголем»; судья, оглашая приговор, сказал: «Это отвратительно». Я в смущении и замешательстве пытаюсь отыскать аргумент, который опирался бы на научное знание, изложенное в предыдущем абзаце и главе 4. Аргумент, объясняющий, что человека нельзя не только осуждать или наказывать за припадки, но и превращать его жизнь в ад из-за того, что он сел за руль, не приняв лекарств. Это так же несправедливо и с научной точки зрения необоснованно. Даже если он не принял таблетки, чтобы они не мешали ему опьянеть. Вот как мы должны думать, если собираемся учитывать уроки, которые преподносит нам наука, – мозг, который позволил человеку сесть за руль, не выпив лекарств, есть такой же конечный продукт всего, что случилось секунду, минуту, тысячелетие назад, всего, что не поддается сознательному контролю. То же самое касается мозга, который сделал своего обладателя добрым, умным или целеустремленным человеком{335}.
Этот многовековой вектор изменения отношения к эпилепсии подсказывает, что́ нам предстоит сделать, чтобы продвинуться дальше. Когда-то припадок в восприятии людей был связан с представлением о субъектности, автономности и свободно сделанном выборе присоединиться к приспешникам сатаны. Теперь для нас не составляет труда признать, что все это полнейшая чушь. И небо на землю не падает. Думаю, большинство из нас согласится, что мир стал лучше, когда страдающих эпилепсией людей перестали сжигать на кострах. И хотя я колеблюсь, стоит ли мне продолжать в том же духе – о нет, я сейчас отпугну читателя, который решит, что все это зашло слишком далеко, – но справедливости в мире станет больше, когда мы совершим тот же переход и изменим свое отношение к людям, которые садятся за руль, не приняв лекарств. Их тоже не стоит сжигать на кострах[284].
История эпилепсии меня несколько разочаровывает. Хорошо бы иметь возможность точно определить момент, когда врачи и правоведы XIX в. впервые начали вычеркивать из своих рассуждений мысль об ответственности. Хорошо бы отыскать идеальную статью в каком-нибудь французском медицинском журнале за 1860 г. и перевести ее. Но все это было слишком давно, и теперь мы никак не сможем узнать нечто очень важное: когда свое мнение об эпилепсии поменял обычный человек? Когда уже можно было обсуждать за обедом газетную статью, посвященную новому взгляду на эту болезнь? Когда начитанные подростки начали посмеиваться над своими невежественными родителями, которые все еще верили, что причина эпилепсии – мастурбация? Когда большинство осознало, что «эпилепсию вызывают демоны» – это такая же глупость, как и то, что «бурю с градом вызывают ведьмы»? Для нас важны только такие трансформации, и, чтобы понять, как они могут выглядеть, мы должны изучить новейшую историю еще одного трагического заблуждения.
Хотя любое психическое заболевание, какое ни возьми, собирает свою печальную дань, поверьте мне, вам точно не захочется заболеть шизофренией. Бытовала, конечно, идиотская фантазия в стиле нью-эйдж, будто бы этой болезни сопутствуют всевозможные скрытые благословения, будто шизофрения – это ярлык, который безумный мир навешивает на якобы здоровых людей, будто шизофрения – источник творческой энергии или подлинной, шаманской духовности[285]. Подобные заявления несут на себе ностальгический отпечаток новых 1960-х, заставляя вспомнить о любителях малиновых клёшей, готовых платить бешеные деньги за терапию первичным криком; однако подобные идеи развивали и люди, чья профессиональная квалификация делала их болтовню по-настоящему опасной[286],[287]. В шизофрении нет никаких скрытых даров и преимуществ; это болезнь, которая ломает жизнь пациентов и их семей{336}.
Шизофрения – это расстройство мышления. Если вы встретите человека, чья речь, разобранная на отдельные фразы, вроде бы осмысленна, но в целом бессвязна, и бесцельно перескакивает с предмета на предмет, и вам уже секунд через тридцать понятно, что с ним не все хорошо, велика вероятность, что это и есть шизофрения (а если перед вами бездомный, бормочущий себе под нос обрывки мыслей, то его, скорее всего, за неимением альтернативы просто выписали из соответствующего учреждения и выбросили на улицу). Шизофрения поражает 1–2% населения, независимо от культуры, пола, этнической принадлежности и социально-экономического статуса.
Примечательно, что для нарушения мышления при этом заболевании характерны устойчивые особенности. Больным свойственно скачкообразное мышление и свободные ассоциации, в ходе которых логическая цепочка, где за А должно следовать Б, а за ним В, может свернуть куда угодно; мысли больного мечутся, цепляются за звучание слов, но не за их смысл, отвлекаются на омонимы, перескакивают с одного на другое, следуя невнятной, искаженной логике. Спутанные мысли, ложные представления и параноидальный бред преследования, да плюс к этому еще и галлюцинации, по большей части слуховые: пациенты слышат голоса – неумолкающие, высмеивающие, угрожающие, требующие, унижающие.