[301]. Доказательства от обратного тоже подтверждают эту идею: побочное действие препаратов, которые резко усиливают дофаминовый сигнал, включает в себя симптомы, напоминающие симптомы шизофрении; это так называемый амфетаминовый психоз. Подобные открытия резко повысили популярность дофаминовой гипотезы, которая и в наши дни убедительнее всего объясняет причины болезни. Благодаря им удалось резко снизить число больных шизофренией, обреченных прозябать в психиатрических заведениях на приличном удалении от «нормальных» людей. Времена закрытых психиатрических лечебниц ушли в прошлое{350}.
По идее, все это должно было немедленно положить конец шизофреногенным наговорам. Высокое кровяное давление снижается при помощи препарата, который блокирует рецепторы к нейромедиатору другого типа, и мы делаем вывод, что проблема с самого начала заключалась в избытке этого нейромедиатора. Но симптомы шизофрении можно ослабить при помощи препарата, который блокирует дофаминовые рецепторы, а представления не меняются: суть проблемы по-прежнему токсичная мать. Примечательно, что именно к такому выводу пришли психоаналитики, которые верховодили в американской психиатрии. После упорной борьбы с внедрением медикаментозного лечения и поражения в ней они согласились на компромисс: на самом деле нейролептики основную проблему шизофрении не решают – лишь действуют как седативное средство, успокаивая пациентов, чтобы можно было психодинамическими методами прорабатывать с ними травмы, нанесенные материнским воспитанием.
Подонки от психоанализа даже изобрели глумливый, уничижительный термин для семей (то есть матерей) пациентов с шизофренией, которые пытались уйти от ответственности, наивно поверив, что это заболевание мозга: диссоциативно-органические типы. В 1958 г. вышла книга венского психиатра Фредерика Редлиха, который на протяжении 17 лет возглавлял факультет психиатрии Йельского университета, «Социальный класс и психическая болезнь: социологическое исследование» (Social Class and Mental Illness: A Community Study). Он написал ее в соавторстве с социологом из Йеля Августом Холлингсхедом, и эта книга все подробно объяснила. Диссоциативно-органические типы принадлежат, как правило, к низшим классам, это плохо образованные люди, для которых вера в «биохимическое расстройство» сродни вере в сглаз – простое, ложное объяснение для тех, кому не хватает мозгов понять Фрейда[302]. Причиной шизофрении оставались плохие родители, и психоаналитический консенсус сохранялся десятилетиями{351}.
Прорыв произошел в конце 1970-х гг. на стыке правозащитной деятельности, нейровизуализации, влияния СМИ, денег и замалчивания случаев шизофрении в семьях сильных мира сего.
В некотором смысле все началось с убийства. В начале 1970-х больной шизофренией юноша в состоянии бреда убил двоих человек в городе Олимпии, штат Вашингтон. Катализатором дальнейших событий стала местная жительница по имени Элеонора Оуэн, мать, сестра и тетя больных шизофренией. Она не поддалась типичному для близких больного побуждению погрузиться в стыд и вину, которые не отпускают их никогда, но особенно невыносимыми становятся, если редкий случай насилия со стороны больного шизофренией подтверждает стереотип. Оуэн связалась с семью местными жителями, близкие родственники которых страдали от этого заболевания, а затем они пришли к родным убийцы, чтобы предложить им поддержку и утешение.
Оуэн и компания почувствовали, что этот поступок придал им сил, а стыд и вину сменила ярость. Антипсихотическая революция опустошила психиатрические больницы, выпустив на свободу хронически больных пациентов с шизофренией, чье поведение нормальнее не стало. Согласно благородным планам, по всей стране должны были появиться клиники психического здоровья, которые бы заботились о таких людях и помогали им вернуться в общество. Вот только финансирование поступало гораздо медленнее, чем требовалось, и не успевало за ростом числа выписываемых пациентов. В годы правления Рейгана финансирование прекратилось практически полностью. Выпущенные из психбольниц, если им везло, возвращались обратно в семьи; если не везло – оставались на улице. И ярость активистов была вызвана злой иронией ситуации: мы ж такие токсичные семьи, из-за нас эти люди и заболели и теперь нам же доверяют заботу о них, поскольку все эти бесполезные агентства не смогли придумать, что с ними делать? Более того, объединившим силы активистам удалось обнаружить истинный источник своего гнева – растущую убежденность в том, что идея шизофреногенной матери или семьи – полная чушь.
Несколько лет назад мне выпала возможность побеседовать с Оуэн. Мы проговорили с ней два часа; память ее и в 99 лет нисколько не ослабла. «На каком-то первобытном уровне я знала, что это не моя вина. Мной двигал чистый незамутненный гнев»[303]. Вскоре Оуэн и ее соратники основали Вашингтонскую группу защиты интересов душевнобольных – по сути, группу поддержки, которая осторожно пробовала свои силы в правозащитной деятельности.
Тем временем в Сан-Матео, штат Калифорния, собралась похожая правозащитная группа «Родители взрослых шизофреников»; свою первую победу они одержали, добившись для членов семьи больных шизофренией права принимать участие в работе всех окружных департаментов психического здоровья. В Мэдисоне, штат Висконсин, образовалась еще одна группа под руководством Гарриет Шетлер и Беверли Янг. Все они в итоге узнали друг о друге и уже в 1979 г. сформировали Национальный альянс по психическим заболеваниям (NAMI). Одним из первых сотрудников организации стала Лори Флинн, которая занимала пост ее директора с 1984 по 2000 г. У Лори, домохозяйки с некоторым опытом волонтерской деятельности, была дочь, которая блистала в школьных мюзиклах и как лучшая ученица готовилась произнести речь на выпускной церемонии, но шизофрения разрушила все ее мечты. Вскоре к ним с Оуэн присоединился Рон Хонберг, юрист и социальный работник, который в течение 30 лет руководил политической деятельностью NAMI, притом что его семьи шизофрения никак не коснулась. Им двигало чувство несправедливости: «Когда у чьего-нибудь ребенка обнаруживают рак, это одно дело. Но если ребенку диагностируют шизофрению, соседи не толпятся у дверей с кастрюльками с домашней едой»[304].
Они добились некоторых успехов, заставив законодательные органы ряда штатов принять меры к тому, чтобы лечение шизофрении покрывалось медицинской страховкой. Оуэн вцепилась в них мертвой хваткой. «Понятия не имею, как мне удалось их [законодателей] запугать, – вспоминала она позже. – Я была чудовищем. Мною двигала боль». Флинн называла членов группы «неукротимыми – в их милой среднезападной манере».
Дело резко сдвинулось с места, когда судьба свела NAMI с идеально подходящим сторонником, одновременно близким родственником больного шизофренией и экспертом мирового уровня в зарождающейся области биологической психиатрии. Э. Фуллер Тори, о котором я уже упоминал, решил стать психиатром, когда у его младшей сестры диагностировали шизофрению. Теория шизофреногенной матери казалась ему в корне неверной по той же самой причине, что и основателям NAMI. Многие из них фактически говорили: «Стоп-стоп, это что же получается? Моя мать воспитывала девятерых детей, но шизофреником воспитала только одного?» Тори стал язвительным критиком психоаналитической школы психиатрии. С дипломами Принстона, Макгилла и Стэнфорда он мог бы довольствоваться удобной и прибыльной частной практикой. Вместо этого он провел несколько лет, работая врачом сначала в Эфиопии, а потом в Южном Бронксе и в общине инуитов на Аляске. Позже он выполнял обязанности психиатра в Национальном институте психического здоровья и в больнице святой Елизаветы, старейшей государственной психиатрической клинике США. По ходу дела он превратился в яростного критика психодинамического засилья, написал превосходную книгу «Смерть психиатрии» (The Death of Psychiatry) и еще одну – «Фрейдистский обман» (Freudian Fraud), а также превосходную биографию Эзры Паунда, давнего пациента больницы святой Елизаветы… и еще 18 книг. Такая активность стоила ему как минимум одной должности, и в итоге он уволился из всех государственных учреждений, вышел из Американской психиатрической ассоциации, где доминировали сторонники психодинамического подхода, и основал собственный Институт проблем психического здоровья, который сосредоточился на изучении биологических причин шизофрении. Неудивительно, что он стал сотрудничать с NAMI.
Тори оказался для NAMI настоящей находкой. «Фуллер говорил за нас во времена, когда никто из медицинского сообщества этого делать не хотел, – вспоминала Флинн, – потому что он сам был одним из них». Он стал представителем NAMI, читал лекции и проводил занятия в группах по всей стране (в том числе заставил многих членов группы отказаться от непроверенных методов терапии, таких как лечение большими дозами витаминов). Тори – автор бестселлера «Шизофрения: В помощь врачам, пациентам и членам их семей». С 1995 г. книга выдержала пять изданий. Тори пожертвовал NAMI более 100 000 долларов из своих гонораров от продажи книги и убедил одного филантропа – вместо того, чтобы финансировать исследования самого Тори – нанять для NAMI лоббиста в Вашингтоне[305].
А затем на место встал еще один кусочек пазла – что, как я подозреваю, может иметь огромное значение для грядущих битв, которые нам еще предстоит вести, чтобы вынести вину за скобки наших размышлений о неблагополучном человеческом поведении. Это было событие, которое гарвардский биолог Брайан Фаррелл назвал бы случаем «заинтересованной знаменитости» – к делу подключились известные и/или влиятельные люди, чьи семьи пострадали от шизофрении. Среди них было аж два сенатора: демократ Пол Веллстоун (Миннесота) и республиканец Пит Доменичи (Нью-Мексико; Флинн вспоминает, что подумала: «Республиканец, отлично!»). Оба продвигали инициативы NAMI в Конгрессе, добиваясь повышения медицинской страховки для лечения шизофрении, и поддерживали организацию как могли (Хонберг вспоминает, как однажды арендовал грузовик, до отказа забил его бумажными петициями, призывающими увеличить федеральное финансирование исследований биологических причин психических заболеваний, а потом Доменичи помогал ему выгружать их на ступенях Капитолия)