После этого дело резко сдвинулось с мертвой точки: 9 декабря 1988 г. Тори появился в телевизионной передаче «Шоу Фила Донахью». В те годы среди ведущих дневных ток-шоу Донахью не было равных, а кроме того, один из его близких родственников болел шизофренией – факт, который не афишировался. Среди гостей шоу был Лайонел Олдридж, знаменитый игрок Green Bay Packer, который, когда славные дни побед Суперкубка по американскому футболу остались позади, заболел шизофренией, не сразу получил верный диагноз и какое-то время жил на улице. Теперь он уже успешно лечился, как и другие гости шоу, которые, наряду со зрителями в зале, рассказывавшими свои истории, выглядели вполне нормальными. А потом выступил Тори, подчеркнувший, что шизофрения – это биологическое заболевание. Оно «никак не связано с тем, как к вам относилась мать. Это такая же болезнь, как рассеянный склероз, как диабет». Она возникает не из-за того, что вас в детстве не любили. Тори продемонстрировал снимки мозга пары близнецов: одного – больного шизофренией, второго – здорового. Увеличенные желудочки мозга со всей наглядностью подтверждали: картинка стоит тысячи слов. В завершение Тори с похвалой отозвался о NAMI.
В последующие дни NAMI получала по «дюжине мешков писем в день» от семей больных шизофренией. Число членов организации превысило 150 000 человек, пожертвования лились рекой, и NAMI превратилась в мощную лоббистскую силу: организация ратовала за просвещение общественности в вопросах природы заболевания, призывала к изменению учебных программ медицинских школ, к отделению психиатрии от психоанализа и к сдвигу в сторону биологической психиатрии[307], добивалась финансирования следующего поколения молодых исследователей. Тори и Флинн неоднократно появлялись в ток-шоу Донахью и у Опры Уинфри, а телекомпания PBS пригласила их для участия в съемках документального фильма. Знаменитости начали рассказывать о борьбе с психическими заболеваниями, которую вели они сами или члены их семей. Фильм «Игры разума» (A Beautiful Mind, 2001), посвященный судьбе нобелевского лауреата Джона Нэша, который всю свою взрослую жизнь боролся с шизофренией, получил премию «Оскар».
И где-то по дороге скончался, наконец, миф о шизофреногенных матерях, отцах и семьях. Ни один уважающий себя психиатр больше не говорил им, что это их токсичность спровоцировала шизофрению у близкого человека, и не подвергал больных психоанализу по методу свободных ассоциаций, чтобы вытащить на свет божий материнские грехи. Ни в одной медицинской школе такому больше не учили. Почти никто этому больше не верил. Как ни досадно, мы все еще не до конца понимаем механизмы болезни и не добились больших успехов в разработке новых, более эффективных методов лечения. Наши улицы кишат бездомными, выброшенными из лечебниц больными, шизофрения по-прежнему разрушает семьи, но по крайней мере родственникам больных больше не внушают этого чудовищного чувства вины. Вину мы из уравнения вычли{352}.
Естественно, общая картина не настолько идеальна. Некоторые влиятельные психоаналитики отреклись от своих взглядов в статьях, опубликованных в специализированных журналах, а кое-кто даже взялся за исследования, подтвердившие, что психоаналитические подходы не помогают справиться с болезнью. Однако, к разочарованию членов NAMI, с которыми мне довелось беседовать, ни одно авторитетное лицо от психоанализа и не подумало извиниться (вспоминается колкость Макса Планка: «Наука движется похоронами»). Эта горечь чувствуется и 43 года спустя в блестящем остросоциальном очерке Тори «Фантастическое судебное заседание по реальному делу», который был опубликовал в 1977 г. в журнале Psychology Today. Автор представляет, как мог бы выглядеть суд над психоаналитическим истеблишментом, обвиняемым во вреде, который причинен матерям больных шизофренией. «Ни один суд со времен Нюрнбергского процесса не привлекал такого внимания публики», – докладывает он с воображаемого судебного заседания, которое при большом стечении народа проходит на вашингтонском стадионе. Судья оглашает приговор: «Подсудимые умышленно, при отсутствии научных доказательств, обвиняли родителей пациентов с шизофренией… в болезни детей, тем самым причиняя им огромную боль и страдания, вселяя в них чувство вины». В числе осужденных – Фромм-Райхман, Кляйн, Бейтсон и Теодор Лидз, которые заявляли, что родители шизофреников «нарциссичны» и «эгоцентричны». Все они были признаны виновными и приговорены к десяти годам чтения собственных сочинений. В конце автор едко комментирует: «Родственники рыдали в голос. Никто не ожидал такого сурового приговора». Элеонора Оуэн, святая женщина, отнеслась к этому иначе. Несмотря на ярость, которой питалась ее правозащитная деятельность и которая в итоге помогла сдвинуть горы, несмотря на стыд и вину, которыми идеологи, проповедующие не подтвержденную фактами псевдорелигию осуждения, нагружали ее и таких, как она, Элеонора все равно утверждала: «Злодеев тут не было»[308]{353}.
Были и другие истории успеха. Отношение к аутизму, например, претерпело похожие изменения. Когда-то его бездумно называли «детской шизофренией», но потом психиатр Лео Каннер ввел в обращение диагноз «ранний детский аутизм». Рассмотрев вероятность биологических, и прежде всего генетических, корней заболевания, он поначалу довольствовался расхожей идеей, что виноваты, конечно же, опять матери. В данном случае материнская токсичность предположительно заключалась в холодности и неспособности любить; Каннер припечатал виновниц хлесткой фразой, преследовавшей поколения родителей в ночных кошмарах: матери-холодильники. Затем все пошло по уже знакомой дорожке: десятилетия вины и стыда, а также растущее научное понимание, что концепция матери-холодильника не подкреплена никакими доказательствами. Далее – первые попытки семей отстоять свои интересы и отбиться от обвинений. И наряду с этим все бо́льшая осведомленность общественности о распространенности заболевания, которая мешала всерьез воспринимать обвинения в холодности, плюс участие заинтересованных знаменитостей. Теперь нам известно, что аутизм – это, увы, довольно частое расстройство нервно-психического развития, и родителей больше не обвиняют в аутизме детей. Более того, многие обладатели легких форм аутизма – раньше это называлось синдромом Аспергера, а теперь обозначается как «высокофункциональное расстройство аутистического спектра» (РАС) – не желают, чтобы их особенности патологизировали, называя «расстройством». Они говорят, что РАС следует рассматривать как крайний случай нормы человеческой социальности и это состояние несет в себе ряд когнитивных черт, которые выгодно отличают их от «нейротипичных» людей (то есть всех остальных)[309].
Удивительно похожая история – правда, с тремя интересными отличиями.
Первое связано с самим Каннером. Он был настолько авторитетным уже почившим белым мужчиной, насколько можно себе представить, – профессор Медицинской школы Университета Джонса Хопкинса, первый сертифицированный детский психиатр в стране, автор первого учебника по этому предмету. И, судя по всему, он был по-настоящему хорошим человеком. Еще один интеллектуал, успевший бежать из Европы, он помог спасти многих, оплачивая их переезд в США и поддерживая материально. Он неизменно занимал активную гражданскую позицию по вопросам психиатрического здравоохранения, участвовал в разработке и внедрении программ доступной психиатрической помощи. И что немаловажно, по мере накопления знаний он изменил свои взгляды на аутизм. В 1969 г. он совершил удивительный поступок – выступил на ежегодном собрании родительской правозащитной группы Американского общества аутизма и извинился: «Этим я оправдываю вас как родителей».
Но даже если Оуэн считала, что в истории с шизофреногенной матерью злодеев не было, в истории с матерями-холодильниками таковой, по моему мнению, имелся. Бруно Беттельхейм, австрийский интеллектуал психоаналитического направления, выжил в нацистском концентрационном лагере и перебрался в Америку, где умудрился стать признанным экспертом по причинам и лечению аутизма (а еще он был автором нашумевших книг: «О пользе волшебства», посвященной психодинамическим источникам волшебных сказок, и «Дети мечты», о воспитании детей в израильских кибуцах). Он основал при Чикагском университете Ортогеническую школу для детей с аутизмом и стал признанным новатором в сфере их успешного лечения. Его превозносили и почитали. Идею матери-холодильника он подхватил с таким ядовитым энтузиазмом, которому даже Фромм-Райхман или Кляйн могли бы позавидовать (Тори в своем очерке вывел Беттельхейма в роли обвиняемого). В своей очень популярной книге об аутизме «Пустая крепость» Беттельхейм писал: «В роли катализирующего фактора детского аутизма выступает нежелание родителя иметь этого ребенка». Другой его пассаж просто заставляет терять дар речи: «Хоть в лагерях смерти нацистской Германии, хоть в роскошной колыбели, но, подчиняясь бессознательному желанию смерти, исходящему от матери, которая внешне может казаться заботливой, – и там и там живой душой завладевает смерть»{354}.
Да и сам он был еще похлеще его пустой крепости аутизма. Он подделал свои европейские дипломы и степени. Занимался плагиатом. В его школе на самом деле было очень мало детей с аутизмом, а свои якобы успехи в лечении он сфабриковал. Он тиранил своих сотрудников (я слышал, как люди, которым довелось с ним пересекаться, язвительно называли его Бетто Бруталхейм), и достоверно известно, что бил детей. И конечно, он ни за что не извинялся. Только после его смерти посыпались статьи, книги и свидетельства тех, кому удалось уцелеть, испытав на себе его «мудрость»