.
Ученые изучали и другую грань наших сложных взаимоотношений с истиной. Если чьи-то действия привели к умеренно неблагоприятному исходу, то искренне подчеркнув, что человек контролировал ситуацию – «Подумай, все могло быть гораздо хуже, хорошо, что у тебя все было под контролем», – вы ослабите его стрессовую реакцию. Но если его действия привели к катастрофическому исходу, то, слукавив и подчеркнув обратное – «Да никто бы не смог вовремя затормозить – этот ребенок выскочил на дорогу просто из ниоткуда», – вы совершите поистине гуманный поступок.
Правда может быть даже опасной для жизни. Пациент отделения скорой помощи балансирует на грани жизни и смерти, поскольку 90% его тела покрыто ожогами третьей степени; он собирается с силами, чтобы еле слышно спросить, живы ли его близкие. В такой ситуации медики, как правило, всерьез сомневаются, стоит ли сообщать пациенту ужасную правду. Как отмечают некоторые эволюционные биологи, единственное, что позволило человечеству выжить, учитывая нашу способность понять, как эта жизнь устроена, так это развитие способности к самообману[358] – куда, безусловно, входит и вера в свободу воли{399}.
Несмотря на это, я, конечно, считаю так: мы должны храбро взглянуть в лицо тому факту, что у наших кораблей нет капитанов. Но что ни говори, у такого подхода имеется ряд серьезных недостатков.
Первое, что вызывает тревогу, – это опасность сорваться с катушек, о которой говорилось в главе 11. Для Жилберто Гомеса «[отказ от представления о свободе воли] оставляет нас с непостижимой картиной мира людей, в которой не существует ни ответственности, ни моральных обязательств. Если кто-то не мог поступить иначе, то не может быть и речи о том, что он должен был поступить иначе». Майкл Газзанига не желает отвергать свободу воли и ответственность, поскольку «[люди] должны нести ответственность за свои действия – за свое участие. Без этого правила ничего не будет работать» (единственное, что в таком случае сдерживает поведение, – это отказ окружающих иметь дело с человеком, который слетел с катушек особенно неприятным образом). Согласно Дэниелу Деннету, если бы мы не верили в свободу воли, «не было бы ни прав, ни возможности обратиться к властям для защиты от мошенничества, воровства, изнасилования, убийства. Короче говоря, никакой морали… Неужели вы хотите вернуть человечество к описанному [английским философом XVII в. Томасом] Гоббсом естественному состоянию, где жизнь беспросветна, тупа и кратковременна?»{400}
Между тем Деннет возводит напраслину на нейробиологов с настойчивостью, достойной лучшего применения, рассказывая свою притчу о «гнусном нейрохирурге». Этот хирург делает пациенту операцию, а после нее – ну потому что, а почему бы и нет? – он лжет, будто в ходе операции вживил ему в мозг чип, который лишил пациента свободы воли, и теперь управлять его поведением будет хирург и его друзья-ученые. Не обремененный более чувством ответственности за свои действия, не сдерживаемый нормами доверия, которые составляют общественный договор, человек становится преступником. Вот что делают нейробиологи, заключает Деннет, когда «гнусно» и «безответственно» лгут людям о том, что у них нет свободы воли. Из-за них, помимо страха смерти и бессмысленности жизни, человека теперь мучает еще и страх, что за его спиной в очереди в «Старбакс» может стоять тупой и злобный убийца.
Как мы уже знаем, отказ от веры в свободу воли не заставляет людей пускаться во все тяжкие; ни в коем случае, если они достаточно образованны, чтобы знать, откуда берется поведение. Проблема в том, что для этого необходимо образование. Но и оно ничего не гарантирует. В конце концов, большинство американцев воспитаны в вере в свободу воли и думают, что она налагает на них ответственность за их действия. К тому же многих из них учили верить в морализующего бога, гарантирующего, что любые их поступки повлекут за собой последствия. И тем не менее по уровню насилия США дадут фору любой западной стране. Мы уже и так бегаем, охваченные амоком. Так, может, пора подвести черту и, основываясь на тех открытиях, о которых написано в главе 11, как минимум согласиться, что отказ от веры в свободу воли хуже нам уже не сделает.
У отрицания свободы воли есть и еще один минус. Если ее не существует, то вы не должны ждать похвалы за свои достижения, вы ничего не заслуживаете и ни на что не имеете особого права. Деннет это чувствует – если мы отменим свободу воли, то мало того, что улицы заполонят насильники и убийцы, так еще и «никто не будет заслуживать приза, за который добросовестно боролся и выиграл». О, это беспокойство, что все ваши победы окажутся пустыми. По моему опыту, будет довольно трудно убедить людей, что безжалостный убийца не заслуживает осуждения. Но убедить их, что и они сами не заслуживают похвалы за то, что перевели старушку через дорогу, будет гораздо труднее[359]. Эта связанная с отрицанием свободы воли проблема, хотя и кажется надуманной, вполне реальна; к ней мы еще вернемся{401}.
Но думаю, главное не в этом; самая большая проблема, с которой мы сталкиваемся, пытаясь принять факт отсутствия свободы воли, разворачивает байку про гнусного нейрохирурга под другим углом. Операция завершена, и хирург лжет пациенту, что свободы воли у того больше нет. Но вместо того, чтобы банально свернуть на преступную дорожку, пациент погружается в глубокое беспокойство и теряет волю к жизни, лишившейся вдруг всякого смысла. В коротком рассказе «Чего от нас ждут» Тед Чан, черпая вдохновение в либетовских экспериментах, описывает устройство под названием «Предсказатель», состоящее из кнопки и лампочки. Как только вы пытаетесь нажать на кнопку, лампочка вспыхивает… за секунду до этого. Что бы вы ни делали и как бы ни пытались не думать о том, чтобы нажать кнопку, какую бы стратегию ни применяли в попытках застать прибор врасплох, лампочка вспыхивает за секунду до нажатия. И в момент между вспышкой и якобы свободно принятым решением нажать на кнопку ваши будущие действия – это уже предрешенное прошлое. Результат? Опустошение. «Некоторые люди, понимая, что их выбор не имеет значения, вообще отказываются выбирать. Подобно легиону писцов Бартлби[360], они больше не совершают спонтанных поступков. В конечном итоге треть игроков с Предсказателем оказываются в больнице, потому что перестают питаться. Их конечным состоянием является акинетический мутизм, разновидность комы наяву»{402}.
В пропасти, зияющей при осознании, что «это случилось из-за того, что случилось раньше, а то случилось в связи с тем, что произошло до этого…», нет места смыслу и цели. Этот ужас преследует не только философов, но и каждого из нас. Райан Лейк из Университета Клемсона пишет, что отказ от веры в свободу воли сделает невозможными ни искренние сожаления, ни извинения, лишив нас «важнейшей составляющей наших отношений с другими». Питер Цзе пишет: «Я нахожу отрицание [одним из ведущих инкомпатибилистов] моральной ответственности глубоко нигилистическим взглядом на человека, его выбор и жизнь в целом». Философ Роберт Бишоп из Колледжа Уитон, анализируя рассуждения Деннета, приходит к выводу, что тот «убежден: утешительная перспектива, им предлагаемая, – единственный способ для каждого из нас сохранить здоровый, позитивный взгляд на жизнь и проживать ее, не утратив смысла». Жизнь, прожитая «как если бы», – это взгляд сквозь очки, окрашенные свободой воли{403}.
Вот что за угроза над нами нависла. Эволюция, хаос, эмерджентность приняли в нас совершенно неожиданный оборот: мы – биологические машины, которые знают, что они – машины, и их эмоциональные реакции на это знание ощущаются ими как реальные. Но ведь они и вправду реальны. Боль мучительна. А счастье делает жизнь прекрасной. Я безжалостно заставляю себя не дрогнув принимать все последствия балансирования на башне из черепах, и иногда мне это даже удается. И все же, к моему стыду и радости, мне ни на миллисекунду не удается отвоевать у себя последний крошечный плацдарм нерациональности. Верить, что с машиной может случиться что-то «хорошее», – бессмысленно, нелепо и нелогично, но я уверен на все сто: если люди испытывают боль реже, а счастье – чаще, это хорошо.
И все же, несмотря на все эти минусы, я убежден: мы должны признать, что свободы воли не существует. Может показаться, что мы прямо сейчас приближаемся к главному разочарованию этой книги, такому же привлекательному, как диета из саранчи: «Так мир устроен. Смиритесь». Конечно, если у вас на руках пациент ожогового отделения на грани жизни и смерти, может, и не стоит пока говорить ему, что никто из его семьи не выжил. Но в остальном нам лучше знать правду, особенно правду о свободе воли – вера может поддержать, но ничто не опустошает так сильно, как открытие, что все это время вы верили в то, чего нет. Мы считаем себя разумными, так давайте докажем это. Решено.
Однако «Крепитесь, свободы воли не существует» – здесь вообще не главное.
Может, вас покоробит осознание, что частью своего жизненного успеха вы обязаны привлекательным чертам лица. Или что самодисциплина, которой вы так гордитесь, всего лишь функция от условий, в которых формировалась кора вашего мозга в период внутриутробного развития. Что кое-кто любит вас лишь из-за того, скажем, что так работают его окситоциновые рецепторы. Что ни в вашем существовании, ни в существовании других машин никакого смысла нет.
Если вас это тревожит, это означает одну очень важную вещь: вам несказанно повезло. Вы достаточно привилегированны, чтобы наслаждаться жизненным успехом, в котором нет никакой вашей заслуги, чтобы окутывать себя мифами о свободе выбора. Это, черт возьми, с большой вероятностью означает, что вам не только повезло отыскать любовь, но и из крана у вас на кухне течет чистая вода. Это не ваш город некогда был процветающим местом, а теперь заводы закрыты и работать негде; это не вы росли в районе, где было практически невозможно «сказать наркотикам нет», а полезных вещей, которым можно было бы сказать «да», там не было; это не ваша мать, будучи беременной, работала на трех работах, чтобы наскрести денег на аренду, и стук в вашу дверь – это не иммиграционная служба. Когда вы встречаете незнакомца, ваш островок и миндалина не возбуждаются из-за того, что вы изгой. И если вам понадобится помощь, вас не проигнорируют.