– Все вокруг только об этом со мной и говорят. Жоара только и говорит, что о тебе.
– Ну так поговорите с Жоарой о чем-нибудь другом.
– Да мне вообще все это надоело. Все.
– Ты хочешь, чтобы я вернулась в Израиль, что ли?
– Да нет, но это так тяжело.
– Слушай, он исчезнет, и все будет спокойно.
– Я очень надеюсь.
– Я тоже.
Теперь надо было еще успокаивать Карин, непонятно по какой причине. Я работала до вечера, сидя в мамином кабинете, солнце заливало квартиру. Иногда солнце – это все же приятно.
Я вышла в магазин за продуктами и поразилась разнице. Даже по сравнению с Рамат-Ганом супермаркет в Ганей-Авив был отстойным, а по сравнению с французскими торговыми центрами – просто третий мир. Совсем скудный выбор жутковатых продуктов, многие из которых стояли на полу. Помнится, что этот супермаркет казался мне вполне шикарным, когда я здесь жила двадцать лет назад, а теперь на это было больно смотреть. И ведь совсем ничего не изменилось.
Вечером я поехала в Рамат-Ган и встретилась с девчонками. Мы сидели в каком-то ободранном баре, пили интересный новый коктейль, девчонок становилось все больше, и нам было очень весело. Мы обсуждали, кто с кем развелся, кто подсел на антидепрессанты, какие в городе сплетни. Было здорово вдруг побывать в компании друзей, говорить на своем языке, быть душой компании, не быть иностранкой. Мы здорово поддали, и я пошла ночевать к Ольке. Было так хорошо сидеть у подружки в гостях и впервые за долгое время чувствовать себя на равных. Никто не презирал меня на работе, ребята ко мне хорошо относились, но я не всегда понимала, о чем говорят, не могла шутить или смеяться вместе со всеми. Близко я общалась только с Карин, а с ней общение было совсем не на равных, и его уж точно нельзя было назвать дружеским. Домой поехала на такси. Светило яркое израильское солнце, от которого я уже отвыкла. Я вернулась к родителям и села за работу. Заодно написала Гаэль, узнать, как там животные.
– Я там не ночевала, – сказала мне Гаэль.
– Как же так? А как же Мишка? Она же там одна.
– Она лаяла прошлой ночью, мне мешало, так что мне неохота там ночевать.
Я расстроилась, написала Карин, чтобы узнать, могу ли я попросить Жоару пожить у меня, посмотреть за собакой и кошками. Мне было противно просить у нее разрешения, но я не могла допустить, чтобы животные остались там совсем одни.
– У тебя там грязно и воняет, твой дом отвратителен, – заявила мне Карин. – Жоаре ни к чему там быть и незачем возиться с твоей собакой.
– Пожалуйста… Собака не может быть там совсем одна, собаки – они не как коты, им нужен кто-нибудь.
– Ладно, ты можешь попросить Жоару ее выводить.
Через пару часов мне стал писать Жоффруа, он зашел в квартиру, чтобы что-то взять. Он решил сообщить мне, как ужасно мерзко со мной жить, какая я грязная свинья и как он счастлив наконец расстаться со мной. И что как только он устроится, он обязательно заберет Мишку от нас. Я ответила, что Мишку он никуда не заберет. У меня не было сомнений, что он и не собирался ее забирать, а если бы забрал, то она оставалась бы с ним до ближайшего вокзала, на котором он бы бросил ее.
Также он мне сообщил, что он едет в Бордо, ему не нравится у Гая, и там его уже ждут. Вечером мне позвонил Гай и спросил, куда подевался Жоффруа.
– Он уехал в Бордо.
– Что за фигня? Он что, дурак?
– Не знаю, пусть едет куда хочет.
– Нет проблем, я только хочу, чтобы было ясно, что я его не выгонял. На улице очень холодно, и завтра будет еще холоднее.
– Гай, что мы можем сделать? Видимо, ему не понравилось, что ты не разрешаешь курить траву. Брось.
– Да, я не согласен, я не собираюсь держать и содержать его здесь пожизненно, а только при условии, что я вижу прогресс в поиске работы и что он не обдалбывается с утра до вечера.
– Я с тобой совершенно согласна, ты прав, не заморачивайся.
– Блин, идиот какой-то. Не люблю я эти мутные игры.
– Гай, он – не нормальный человек, как ты и я, мы не можем знать, что происходит в голове у таких людей.
– Ладно, фиг с ним. Как ты там?
– Я в порядке, насколько это возможно.
– Ну и хорошо, держись, увидимся.
– Да, спасибо тебе за все. Пока.
Вечер я провела со своим бывшим мужем. Мы обсуждали все, что случилось. Он был знаком с Жоффруа, насколько можно быть знакомым с человеком, который не говорит ни на одном известном тебе языке. В момент, когда Дима услышал, как Жоффруа относился к Роми, он сказал, что тут даже обсуждать нечего и его надо, конечно, выгнать нафиг.
После этого я была у своей сестры, мы долго обсуждали ситуацию, и я призналась, что отношения с Карин ненамного лучше. Я описала ей наше общение, и сестра сказала:
– Да, это мерзко, на самом деле. Попытайся держаться от нее подальше. Не ссорься, просто постарайся не напрягать своими проблемами и не делиться с ней. Может, ее это все напрягает.
Пока мы разговаривали, Жоффруа стал писать, что он извиняется за свои слова и на самом деле без нас с Роми он никто. В этом я была с ним совершенно согласна. Я не отвечала на сообщения, и тогда он стал звонить. Я ответила, несмотря на то, что мне совсем не хотелось с ним разговаривать. Он рыдал в трубку. Оказалось, что ему негде ночевать, и он остался на улице.
Я не чувствовала жалости и вообще ничего, кроме отвращения и недоумения. Ночью я не могла спать. Поездка в Израиль не помогла мне успокоиться, я была в таком же постоянном стрессе и не могла спать так же, как дома, но все же среди своих было легче.
Следующим вечером я встретилась со своей подругой Настей. Несколько лет назад в Настиной жизни случилась жуткая история – ее парень оказался психически нездоровым и очень любил наркотики и драмы. Когда Насте все это надоело и она предложила расстаться, парень начал преследовать ее. Настя не воспринимала эту ситуацию всерьез – не пряталась от него и не меняла квартиру, она была уверена в том, что рано или поздно он угомонится и отстанет от нее. Но вышло иначе: однажды он под каким-то предлогом зазвал ее к себе, а когда Настя зашла в его квартиру, то увидела его висящим на проводе под потолком. Настя долго не могла прийти в себя после всего этого, и с тех пор у нее на запястье татуировка с его именем.
Мы обсуждали мою нынешнюю жизнь, и Настя спросила, не хочу ли я быстро сменить квартиру, так, чтобы он нас не нашел. Я сказала, что это практически невозможно и что я не думаю, что настолько все страшно. Во время нашей беседы Жоффруа снова стал звонить. Он звучал довольно вменяемо.
– Я тут получил очень хорошее предложение о работе, и есть шанс, что меня туда примут, но только я не могу ночевать на улице все это время. Я очень хочу попасть на интервью. Можно мне вернуться домой? Я поживу у тебя до первой зарплаты и уеду, если меня туда примут, а если нет – уеду в Бордо. Я не буду мешать тебе и Роми. Пожалуйста.
Затем мне позвонил Гай и сказал, что Жоффруа снова просится к нему пожить.
– Смотри, если он там останется, есть шанс, что ты от него избавишься, потому что у него просто не будет денег сюда доехать, да и ему здесь нечего делать. Его дочки в Бордо. Но с другой стороны, если он останется на улице, он уже не выкарабкается. Работа, которую ему предлагают, находится очень далеко отсюда, так что он все равно уедет.
– Так это предложение о работе реальное? Не выдумка?
– Да нет, он мне переслал его по мейлу, выглядит и правда неплохо.
Я сказала, что подумаю и перезвоню. Тем временем Жоффруа переслал мне приглашение на собеседование в фирму. Искали техника в исследовательскую компанию, которая сотрудничала с самой крупной электрокомпанией во Франции. На секунду надежда на то, что мы сможем жить как нормальные люди снова затеплилась, но Настя выразительно посмотрела на меня. Не выдержав ее взгляда, я стала рассматривать происходящее вокруг… Мы сидели в кафешке в самом сердце Тель-Авива. Снять квартиру где-то неподалеку стоило бешеных денег. Вокруг сновали толпы молодых людей, они собирались стайками возле баров, шумели и веселились. Но какая же это помойка! Сидя на симпатичном балкончике за бокалами вина, мы упирались чуть ли не лбами в полуразрушенную измалеванную уродливыми граффити стену, асфальт был весь побит. Рядом торчала какая-то страшная бензоколонка. Все выглядело как после бомбежки. Совсем неподалеку находился более симпатичный район Керем Атейманим, его маленькие улочки и домики были похожи на европейские, во всяком случае, так могло показаться, если очень долго не бывать в Европе. Но Керем Атейманим – это всего несколько улиц, а основной фон – помойка.
– Решать тебе, – сказала Настя, – но я бы не пускала его домой, а смылась бы подальше. Я всю жизнь жалею, что не убралась подальше тогда и мне пришлось пережить все это.
– Я понимаю, но мне совсем никак не переехать. У меня же ребенок.
– Тем более.
На этом мы попрощались.
Мне было хорошо с друзьями и семьей, хотя я чувствовала себя как человек, вышедший из больницы, не совсем вменяемый и адекватный. Все вокруг относились ко мне тоже как к немного больной. Даже мама стала мягкой и доброй и почти не отпускала колкостей.
Я не могла решить, что мне делать. Мне было ясно, что возвращение Жоффруа к Гаю проблемы не решит. Я чувствовала вину и стыд за то, что притащила это отребье к своим друзьям, а теперь оно еще и будет доставать Гая у него дома. К тому же Гай совсем не заслуживал участи того, кому придется выставить на улицу человека в мороз. Ведь я и сама не могла решиться обречь Жоффруа на жизнь бомжа, каким бы он ни был дерьмом, тем более в такую погоду. Я позвонила Жоффруа и сказала, что он может вернуться домой на время.
– Спасибо, спасибо, ты очень добрая, – зачастил он униженно, точно так, как это делают попрошайки на улице, если дать им монетку. Меня чуть не стошнило.
Последнюю ночь в Израиле мы с Роми провели у Нинель. Ее просторная, экстравагантно и со вкусом обставленная квартира находилась на семнадцатом этаже новой высотки в Рамат-Гане. Нинель было очень непросто сохранить эту квартиру в личной собственности – пришлось преодолевать превратности судьбы вроде идиота мужа, который наделал долгов у нее за спиной, хлипких работ, не