Мы плясали и скакали под разухабистые и смешные песни группы «Ленинград». Впервые за долгое время мне было по-настоящему весело. Ребята выкладывались на все сто и заводили публику по максимуму. Иногда у меня в голове возникала противная мысль: вот же талантливые люди и умеют работать, а я – бессмысленная и жалкая бестолочь, потребляю плоды их труда, и никуда не гожусь, и ничего на свете этом не умею.
Домой я вернулась поздно, Гай предложил встретиться, но я отказалась, слишком устала. Я это отмечаю здесь лишь потому, что это был едва ли не единственный раз, когда я отказалась от встречи с ним. Он-то отказывался от моих приглашений гораздо чаще.
Мари все-таки назначила встречу в понедельник, так что в выходные мы с Гаем обсуждали, как мне нужно с ней держаться и что именно говорить.
– Может быть, она и милая, но она вовсе не хочет тебе добра, ей плевать, – объяснял Гай.
– Да, я знаю. Я думаю, что я ей все расскажу про Карин и весь этот бардак. До сих пор я надеялась, что она не будет мне мстить и поэтому не хотела разводить эту грязь, все же она очень много сделала для меня. Мне совесть не позволяла, а теперь уже терять нечего.
– Да, ты совершенно права.
В понедельник Мари спросила меня:
– Я хочу прояснить, как прошла твоя встреча с Педро, что ты поняла из вашего разговора.
Я рассказала Мари, как прошла встреча и что я из этого ровно ничегошеньки не поняла. Объяснила, что работа по моим проектам постоянно откладывается, видимо потому, что они не так важны, как другие.
– Педро сказал, что о тебе плохие отзывы.
– Что это значит – «плохие отзывы»? – не поняла я.
– Я не могу сказать от кого. Я хочу разобраться, что, собственно, произошло. Ведь все было так хорошо, как до этого дошло?
И мне пришлось рассказать все, что произошло с Карин, включая оскорбительные сообщения, сохраненные у меня в телефоне.
– Я знаю, что вы больше не подруги, – сказала Мари. – Дай мне время, я изучу ситуацию, и мы посмотрим, можем ли мы как-то реорганизоваться, чтобы вы не работали вместе. Кроме того, мне нужно будет спросить о тебе у Лоранс.
Я вернулась в офис, рассказала Лоранс о беседе с Мари и предупредила ее, что ей предстоит беседа обо мне. Бедняга Лоранс не знала, куда себя девать.
Вечером я пришла забирать Роми от Гая. На улице было по-весеннему светло. Мы сидели на крылечке и курили.
– Я должен тебе кое в чем признаться, – сказал он.
– Давай.
– До того как мы с тобой начали встречаться, я переспал с Гаэль.
– ?
– Я знаю, что я дурак. Я совсем не горжусь этим.
– Ну ладно, ты мне ничего не должен, и это было раньше.
– Наверное, не надо, чтобы она знала, что происходит между нами. Она расскажет Карин и будет только хуже.
– Ты со всеми подругами своей бывшей жены переспал? Так, для справки интересуюсь.
– Нет, ну перестань. Я с тобой ничего не начинал, пока думал, что вы подруги. Заметь, когда ты здесь была из-за отключенного электричества – тоже.
– Да ладно. Проехали. Я не буду ей говорить.
Но Гаэль выпытывала у меня информацию о Гае каждый раз, когда мы ехали на работу. Однажды я сказала ей, что у меня сильно задерживаются месячные. Она скорчила хитрое лицо и сказала, что все понимает. Я соврала, что это было еще в Израиле, когда я ездила в отпуск, но она мне не поверила.
На работе мы пошли обедать вместе с Лоранс. Я видела, что ей как-то не по себе.
– Ты хочешь мне что-то сказать?
– Да… послушай… мне кажется, тебе нужно искать другую работу.
– Почему ты так говоришь?
– Потому что я говорила с Мари.
– И она так сказала?
– Нет, но я чувствую… Она попросила меня написать о тебе, но только отрицательные вещи.
– Понятно.
Аппетит у меня сразу пропал.
Когда мы вернулись в офис, от Гая пришла эсэмэска: «Зря ты все рассказала Гаэль».
Я перепугалась, что теперь и он не станет со мной общаться и я останусь совсем одна, и ответила: «Я не понимаю, о чем ты». «Неважно, я сам виноват».
Вечером я пришла к нему за Роми, и мы вышли на крыльцо:
– В чем дело вообще? – спросила я.
– Гаэль позвонила мне сегодня и стала говорить, что это отвратительно, что я потерял в ее лице прекрасную женщину и ей очень неприятно теперь.
– А ты ей что сказал?
– Что она ошибается, и между мной и тобой ничего нет.
– А что было между ней и тобой? Не будет же она вот так кипятиться из-за одного раза.
– Ну неважно… Просто это задело ее чувства, а она действительно очень хороший человек.
– Ну заебись теперь! А ты в курсе, что я тоже живой человек и, можешь себе представить, у меня тоже есть чувства?! Или вы тут белые господа с чувствами, а я – чернавка, которую себе можно спокойно ебать, потом ебать других, но чувств у меня быть не может? Охуеть просто! – я встала и собралась уходить. – Да, и пока вы тут занимаетесь своими важными проблемами и разбираетесь, кто кого ебал в чувства, меня увольняют и я уезжаю в Израиль. Идите вы все на хер.
– Стой, подожди, – он схватил меня за руку, пытаясь удержать, – не уходи. Я идиот, я не хотел тебя обидеть. Ты права совершенно, это я дебил и всех вокруг раню. Не уходи, пожалуйста.
– Ладно, – сказала я и осталась.
– Что там с работой?
Я пересказала ему разговор с Лоранс.
– Да, дело плохо.
Мы стали выяснять, каковы мои права в этой ситуации, и думать, что делать.
– Как бы ни было, их невозможно заставить работать с тобой, если они этого не хотят. Надо предложить им заплатить тебе компенсацию – не три зарплаты, как положено по минимуму, а шесть. Иначе ты пойдешь в суд, но, учти, суд может длиться долго, поэтому лучше попытаться договориться.
– Я схожу к адвокату по правам трудящихся.
– Ты как вообще? Очень переживаешь?
– Да, мне очень страшно, и я даже не знаю, как вернуться домой. У меня там ничего нет и работы тоже нет.
– Как-то все решится, подожди немного. Ты знаешь, ты самый сильный человек из всех, кого я когда-либо встречал.
– Я часто это слышу, наверное, это такое утешение для неудачников и для больных неизлечимой болезнью людей. Я не знаю, в чем это выражается. Я боюсь, и мне очень больно, так же, как и слабым. И меня бросает в панику, когда я думаю о том, как переезжать обратно со всем этим зверинцем.
– Я тебе помогу. Не бойся.
– А ты думаешь, что мне стоит вернуться?
– Если бы у меня не было здесь троих детей, которых я не могу забрать от матери, я бы вернулся завтра.
– Ну ты другое дело, ты не хотел уезжать, Израиль действительно твоя страна. А я приехала сюда не только для того, чтобы жить с Жоффруа и дружить с Карин. На них не заканчивается Франция.
– Тебе будет непросто найти другую работу, я менял работу всего несколько раз, и это был кошмар. Они не любят брать на работу иностранцев.
– Да ладно, у нас полно иностранцев работает. Посмотрим.
Через неделю Мари снова назначила мне встречу. Наверное, один из самых больших кошмаров нашего времени – это ожидание вот таких встреч. Я думаю, что хуже этого только ожидание врачебного диагноза. Меня трясло от страха, я не представляла себе, что я буду делать, оказавшись без работы в чужой стране с ребенком. Я с ужасом думала о том, что мамин сценарий «с котами и собаками на голову» претворяется в жизнь. Я просыпалась среди ночи с мыслью: «Боже, как же мне теперь вернуться домой? Что я здесь делаю совсем одна?»
Наконец, настал день этой самой встречи. Мари сделала то самое скорбное лицо, так хорошо знакомое мне, и у меня внутри все упало.
– У меня плохая новость для тебя.
– Я уже вижу.
К нам присоединился Педро, и я прошла с ними, как под конвоем, по коридорам офиса. Сотрудники вопросительно смотрели на меня, многие меня знали и любили.
Мы зашли в какой-то кабинет, они предложили мне сесть и закрыли дверь. Они спросили меня, знаю ли я трудовой кодекс Франции, и я ответила, что пока ничего не читала на эту тему. Они стали объяснять мне, что со всех сторон на меня поступают жалобы.
– У вас есть что-то конкретное? Какое-то конкретное письмо?
– Нет. Я не могу указать на какую-то конкретную промашку, но мы не можем продолжать с тобой работать, – сказал мне Педро. – Мы предлагаем тебе подумать о том, как нам лучше расторгнуть контракт.
Он и Мари говорили еще что-то официальным бюрократическим языком, но я довольно плохо понимала из-за шокового состояния, да и просто потому, что не знала терминологии.
– Ок. Мне нужно понять, могу ли я продлить визу, так как я развожусь и вы об этом знаете. Чтобы разобраться со всем и вернуться домой, мне нужно время. Я не могу катапультироваться, у меня в Израиле ничего нет. Возможно, мне понадобится ваша помощь в получении рабочей визы.
– Давай договоримся так, – предложила Мари, – ты выясни, что тебе нужно для получения рабочей визы, и скажи нам. Никому в офисе пока ничего не говори. В любом случае ты можешь отработать еще три месяца или прекратить работать и получить три зарплаты. В это время ты имеешь право встать на учет в бирже труда, чтобы получать пособие по безработице.
– Хорошо.
Мари спустилась со мной покурить.
– Это несправедливо, ты же понимаешь, что это все из-за Карин, – сказала я.
– Да, это ужасная несправедливость, и ты просто забудь это, как страшный сон. А вообще, ты ведь такой талантливый человек, ты знаешь пять языков, и, по-моему, тебе нужно писать книги или переводить, а не работать в этой области.
– Я бы с радостью, но кто же будет за это платить? Я так старалась здесь.
После этого я пошла домой, и все у меня перед глазами плыло. Должно ли это было быть таким сюрпризом и таким ударом для меня? Ведь это было и так ясно. Если честно, то я не жаловалась на Карин из-за того, что думала, что, может, она просто ревнует к Гаю. Я думала: «А вдруг она успокоится и отстанет от меня, а тут я пойду и буду все это рассказывать про нее на работе, а ведь она столько сделала для меня, и это будет ужасная подлость».