– Так.
Лэнг гнул свою линию. «По вашим словам, Барбаре Стэнли требовалось иссечение диаметром два сантиметра, так?»
– Именно это я ей предписал.
– И тем не менее вы не сказали доктору Хохману (терапевту Стэнли), что ей нужно иссечение размером два сантиметра, правильно?
– Правильно.
– И вы хотите, чтобы присяжные поверили, что вы сказали об этом Барбаре Стэнли?
– Я хочу, чтобы присяжные поверили в правду – а именно: я сказал Барбаре Стэнли, что ей требуется иссечение размером два сантиметра.
Лэнг заговорил громче. «Вы должны были сказать это Барбаре Стэнли, разве не так?» Он практически назвал Рида лжесвидетелем.
«Я неоднократно говорил об этом Барбаре Стэнли! – протестовал Рид. – Но она отказывалась». Рид пытался сдерживать раздражение, а Лэнг делал все возможное, чтобы дискредитировать его.
– Доктор, сколько статей в журналах вы опубликовали за всю свою карьеру? – спросил Лэнг в другой момент.
– Три, – сказал Рид.
Лэнг поднял брови и пару секунд стоял с раскрытым ртом. «За двадцать лет вы опубликовали три статьи?»
– Доктор, вы много занимаетесь косметической медициной, не так ли? – спросил он через некоторое время.
Я не мог понять, поддаются ли присяжные инсинуациям Лэнга. От его допроса у меня мурашки пошли по коже. Я легко мог представить себя обороняющимся на трибуне ответчика в бессчетном количестве случаев, которые закончились плохо, и я не записывал подробности каждого разговора с пациентом. Лэнг был 60-летним лысым громогласным коротышкой. Он постоянно расхаживал туда-сюда и закатывал глаза в ответ на протесты Рида. Он вел себя беспардонно и неучтиво. Практически стереотип адвоката по делам о халатности – за исключением одного момента, и как раз по этой причине я пришел на это конкретное заседание: раньше Барри Лэнг был врачом.
В течение 23 лет он был успешным практикующим хирургом-ортопедом, опытным специалистом в педиатрической ортопедии. Он даже выступал в качестве свидетеля-эксперта от имени других хирургов. Затем сменил курс, поступил на юридический факультет, оставил медицинскую практику и погрузился в новую карьеру, выступая в тяжбах против врачей. Наблюдая за ним, я задавался вопросом, пришел ли он к другому пониманию ответственности врачей, чем все мы?
Я отправился на встречу с Лэнгом в его офис в центре Бостона, на десятом этаже здания по адресу Стейт Стрит, дом 1, в самом сердце финансового квартала. Он тепло приветствовал меня, и я обнаружил, что мы разговариваем скорее как коллеги-врачи, а не потенциальные противники. Я спросил, почему он бросил медицину и стал адвокатом по делам о халатности? Ради денег?
В ответ Лэнг рассмеялся и сказал, что решение заняться юридической практикой «оказалось финансовой катастрофой». В самом начале он ожидал хоть каких-то гонораров. «Я решил, что возьму несколько дел и, если они будут перспективными, врачи быстро уладят их, чтобы разделаться с ними. Но нет. Я был невероятно наивен. До суда никто никогда ничего не улаживает. Неважно, насколько сильны твои доказательства. Они всегда думают, что правы. Кроме того, ситуация может измениться со временем. А выбирая, заплатить сейчас или заплатить позже, что бы вы предпочли?»
Он занялся адвокатской практикой, сказал он, так как думал, что у него хорошо это получится, думал, что сможет помогать людям, и потому, что после 23 лет работы в медицине, устал от нее. «Когда-то было: “Сегодня две замены бедренного сустава – ура!” – вспоминал он. – Потом стало: “Сегодня две замены бедренного сустава – о-ох”».
Когда я говорил с его женой, Джанет, она сказала, что была потрясена его решением сменить профессию. С того дня, как они познакомились, будучи студентами-выпускниками Сиракузского университета в штате Нью-Йорк, всегда хотел быть только врачом. После окончания медицинского колледжа в Сиракузском университете и ортопедической ординатуры в Темплском университете в Филадельфии он создал оживленную ортопедическую практику в Нью-Бедфорде, штат Массачусетс, и вел насыщенную и разнообразную жизнь. Даже когда он записался на вечерние курсы юридического факультета на юге Новой Англии, всего в нескольких кварталах от своей практики, она ничего не заподозрила. Как она выразилась, муж «постоянно учился». Один год ходил на уроки английской литературы в местном колледже. Другой год – посещал занятия по иудаизму. Лэнг научился управлять самолетом и вскоре уже принимал участие в соревнованиях по высшему пилотажу. Юридический факультет тоже начинался как очередное увлечение. «Это просто из спортивного интереса», – сказал он.
Однако по окончании он сдал экзамен на право заниматься адвокатской практикой и получил лицензию. Лэнг стал сертифицированным государственным защитником и время от времени брал дела неимущих клиентов. В то время ему было 50 лет. Он достаточно долго занимался ортопедической практикой и скопил кучу денег, а юриспруденция начала казаться гораздо увлекательней медицины. В июле 1997 года Лэнг передал свою практику потрясенным партнерам, «и на этом все закончилось», – сказал он.
Лэнг решил: единственное, что он может предложить, – это свои медицинские знания, и попытался начать юридическую практику, защищая врачей. Но, поскольку у него не было опыта, крупные юридические фирмы, занимающиеся защитой по искам о врачебных ошибках, не хотели брать его, а компании, занимающиеся страхованием гражданской ответственности врачей, не посылали ему дел. Поэтому он арендовал небольшой офис и начал работать адвокатом, занимаясь исками пациентов по поводу врачебных ошибок. Несколько тысяч долларов в месяц у него уходило на рекламу на телевидении и в телефонном справочнике, где он фигурировал как «доктор права». После этого пошли звонки. Через пять лет после начала новой карьеры его дела наконец начали рассматриваться в суде. Это был восьмой год его адвокатской практики по делам о врачебных ошибках, и он добился мирового соглашения по крайней мере по 30 делам. Еще восемь были переданы в суд, и большинство из них он также выиграл. За две недели до суда над Ридом он выиграл дело, и присяжные присудили компенсацию в размере 400 тысяч долларов в пользу женщины, у которой во время операции на желчном пузыре был поврежден главный панкреатический проток, из-за чего ей потребовалось несколько операций для его реконструкции. (Лэнгу досталось более трети от этой суммы. Согласно закону штата Массачусетс, адвокаты получают до 40% от первых 150 тысяч долларов, 33,3% от следующих 150 тысяч долларов, 30% от следующих 200 тысяч долларов и 25% от сумм свыше полумиллиона.) Сейчас у Лэнга на рассмотрении было не менее 60 дел. Если когда-то у него и были проблемы с деньгами, они уже закончились.
Лэнг сказал, что получает от 10 до 12 звонков в день, главным образом от пациентов или их семей, некоторых направляют к нему другие юристы, которые не занимаются делами о врачебных ошибках. Большинство из них он отклоняет. Он хочет хорошее дело, а хорошее дело, по его словам, должно отвечать двум требованиям. «Первое – нужен врач, проявивший халатность. Второе – нужен врач, причинивший вред». Многие дела не удовлетворяют этим двум требованиям. «Однажды мне позвонил один чувак. Говорит: “Я прождал в приемном покое четыре часа. Других принимали без очереди, а мне было очень плохо”. Я говорю: “И что же случилось в результате?” “Ничего, но я не должен был ждать четыре часа”. Ну это же смешно».
Некоторые звонившие столкнулись с халатностью врачей, но практически без каких-либо последствий. В типичном случае женщина обращается к врачу по поводу уплотнения в груди, а ей говорят, причин для волнений нет. И все же, обеспокоенная, она обращается к другому врачу, ей делают биопсию, и она узнает, что у нее рак. «И вот она звонит мне и хочет засудить первого доктора, – сказал Лэнг. – Ну да, первый доктор проявил халатность. Но каков ущерб?» Ей вовремя поставили диагноз, и она прошла курс лечения. «Ущерба нет».
Я спросил его, каким должен быть потенциальный ущерб, чтобы он решил, что делом стоит заняться. «Это все интуитивно», – сказал он. Его расходы по делу обычно составляют от 40 до 50 тысяч долларов. Поэтому он бы никогда не взялся, скажем, за дело по стоматологии. «Назначат ли мне присяжные компенсацию в размере 50 тысяч долларов за потерю зуба? Ответ – нет». Чем больше ущерб, тем лучше. Как сказал мне другой адвокат: «Я ищу телефонный номер» – ущерб, исчисляемый семизначной цифрой.
Другой момент – какое впечатление произведет истец на присяжных. У кого-то может быть отличное дело на бумаге, но Лэнг выслушивает все с точки зрения присяжных. Достаточно ли ясно выражается этот человек? Не покажется ли другим, что он неразумный или странный? Действительно, ряд адвокатов, с которыми я беседовал, подтвердили, что характер истца, а не только причиненный вред бывает ключевым фактором при присуждении компенсаций. Вернон Гленн, крайне успешный судебный адвокат из Чарльстона, Южная Каролина, сказал мне: «Идеальный клиент – это тот, который соответствует социальному, политическому и культурному эталону, сложившемуся в том регионе, где ты находишься». Он рассказал мне о деле, которое у него было в округе Лексингтон, Южная Каролина, – консервативном, благочестивом христианском округе, в котором на выборах 2004 года 72% проголосовало за Джорджа Буша и присяжные в котором критически настроены к адвокатам, занимающимся делами о врачебной халатности.
Но его истцом была белая христианка 30 с чем-то лет с тремя маленькими детьми, которая из-за врачебной ошибки потеряла мужа – трудолюбивого 39-летнего автомеханика, который любил гонки серии NASCAR, в течение последних 20 лет голосовал за республиканцев и своими руками соорудил пристройку к коттеджу, в котором они жили. Во время рутинной операции на желчном пузыре врачи травмировали его кишечник, но не заметили этого (после того как его выписали из больницы, жена несколько раз звонила по поводу усиления боли, но ей просто порекомендовали дать ему больше обезболивающих), в конце концов он потерял сознание и умер. У женщины была правильная речь, она была привлекательной, но не настолько, чтобы смутить присяжных. Она не казалась обозленной или жаждущей мести, но явно скорбела и нуждалась в помощи. Если бы эта семья не говорила по-английски, если бы у мужа была длинная история психических заболеваний, или алкоголизма, или курения, если бы они судились в прошлом или имели судимость, Гленн, возможно, и не взялся бы за это дело. Он сказал, что «она была чертовски близка к идеальному клиенту». За день до суда ответчики согласились на выплату компенсации в размере 2,4 миллиона долларов.