В районной системе здравоохранения всего 99 врачей». Он обратился к карте. «Случаи полиомиелита, – продолжил он, – группируются в треугольнике между деревнями вокруг Сиругуппы, маленького городка, полного трущоб, примерно в 60 километрах отсюда».
Панкадж выдал задания. Он будет проверять ход подчистки по крайней мере в Аппарахолли, в деревне Сириджере, где появился полиомиелит, в двух городских районах с горячими случаями и на шахте в Читрадурге, куда вакцинаторам может быть особенно сложно получить доступ, потому что дома находятся на территории, принадлежащей частной компании. Он распределил оставшиеся деревни среди членов группы и попросил их приехать после него для второй проверки в Аппарахолли и в городские районы. После этого группа разделилась. К 8:30 мы с Панкаджем уже были в пути.
У нас был арендованный внедорожник «тойота» с жующим бетель водителем, который после часа езды по дороге с колдобинами сообщил нам, что аккумулятор разряжен. «Каждый раз при выключении двигателя, – сказал он, – нам придется толкать машину, чтобы снова завести ее». Впрочем, Панкаджа это только развеселило.
Земля за окнами была выжжена жарким солнцем, а коричневые холмы напоминали кожу пустынных ящериц. Муссон в этом году не пришел. Зеленели всего несколько полей с капельным орошением. Дорогу в 55 километров до Сириджере, деревни из скучившихся глинобитных хижин, мы одолели примерно за два часа. На улице валялся мусор и повсюду играли дети с запыленными лицами. Панкадж велел водителю остановиться возле случайной вроде бы группы хижин. На каждой двери мелом был нанесен номер, буква П и дата. Номер соответствовал номеру дома. «П» означало, что вакцинаторы приходили, обнаружили всех детей младше пяти лет, которые жили в том доме, и вакцинировали их – в тот самый день, согласно написанной дате. Панкадж достал планшет с листами бумаги и зашагал к одной из хижин. Он спросил молодую женщину, стоявшую в дверях, сколько детей живет в доме. «Один», – ответила она. Он попросил показать ему ребенка. Когда она нашла его, Панкадж взял его за руку и заметил метку, сделанную черными чернилами на ногте его мизинца – именно так вакцинаторы помечают детей, которые получили капли вакцины полиомиелита. Есть ли кто-то еще в поле? У родственников? «Нет», – сказала она. Он спросил, делали ли ее мальчику другие плановые прививки до сегодняшнего дня. «Нет», – повторила она. Слышала ли она о случае полиомиелита в городе? – Слышала. Слышала ли она о группе вакцинации до того, как вакцинаторы пришли к ней? – Не слышала. Он поблагодарил ее, записал всю информацию на бланке и пошел дальше.
Обойдя несколько домов, Панкадж сказал, что до сих пор вакцинаторы делали все правильно. Но он был обеспокоен: никто не знал о приезде вакцинаторов в тот день. Кроме развешенных баннеров (мы видели пару, когда въезжали в деревню), вакцинаторы должны были использовать громкоговорители – моторикши с динамиками, воспроизводящими записанные объявления о предстоящей вакцинации, чтобы о кампании узнали неграмотные. Без такого предупреждения некоторые могли отказаться впускать постучавшихся к ним вакцинаторов.
Обойдя еще несколько хижин, мы натолкнулись на группу вакцинаторов – социального работника в сандалиях, синем сари и с цветком в волосах и молодую студентку колледжа, волонтера, тоже с цветком в волосах и висящей у нее на плече сумкой-холодильником с вакцинами. Они стояли перед хижиной, которую пометили «Х», а не «П», – хозяйка дома сказала, что у нее трое детей, но одного сейчас не было дома и сделать прививку ему не получилось. Панкадж попросил вакцинаторов открыть сумку-холодильник. Он проверил хладоэлементы, лежащие в ней, – они были по-прежнему заморожены, несмотря на жару. Он проверил отдельные флаконы с вакциной – пока еще свежие. На каждом флаконе серо-белая метка. Известно ли им, что она означает? «Что вакцина все еще хорошая», – сказали они. «А как она выглядит, когда срок действия вакцины истекает?» – «Белый внутри метки становится серым или черным». Правильно. Панкадж двинулся дальше.
Мы отправились в дом, где был недавний случай полиомиелита. Девочке было полтора года, и она совсем не разговаривала. Беременная мать с трехлетним мальчиком, жмущимся к ней, положила девочку на спину, чтобы мы ее осмотрели. Обе ножки были безжизненными. Поднимая их по очереди, я не ощутил сопротивления в тазобедренных, коленных, голеностопных суставах ребенка. С тех пор как она заболела, прошло всего четыре недели. Практически наверняка она все еще была заразна.
Панкадж нашел троих детей, которые приходили к ним в гости. У каждого он проверил руки. Никто из них пока не получил вакцины.
Мы подтолкнули свой внедорожник, чтобы завести его, и отправились в ближайший к Сириджере медцентр, находившийся в нескольких километрах от деревни. Это было унылое, неокрашенное бетонное здание с тремя помещениями. Обрадованный нашему приезду, сотрудник центра встретил нас в дверях. Лет 40, в выглаженных брюках и рубашке с короткими рукавами, единственный выпускник колледжа в этих краях, он явно был настроен пообщаться с нами. Он предложил нам чай и попытался завести светскую беседу. Но Панкадж был настроен по-деловому. Не успели мы усесться, как он попросил: «Покажите мне ваш микроплан, пожалуйста». Он имел в виду план по жилым зонам, который составлял каждый местный сотрудник. Это ключевой элемент организации кампании.
Микроплан медицинского работника представлял собой пачку потрепанных листов бумаги с начерченными маркером картами и заполненными карандашом таблицами. На первой странице было указано, что он набрал 22 группы по два вакцинатора в каждой, чтобы охватить 34 144 человека. «Откуда вы знаете, что численность населения именно такая?» – спросил Панкадж. Медработник ответил, что у него есть данные переписи. Панкадж посмотрел на карту – деревни в том районе были разбросаны на расстоянии больше 16 километров друг от друга. «Как вы передаете вакцину вакцинаторам, которые находятся далеко?» – «На машине», – сказал медработник. «Сколько у вас машин?» – «Две», – ответил он. «Какие это машины?» – «Одна – скорая. Вторая – арендованный автомобиль». – «А как инспектор выезжает на места?» Пауза. Медработник порылся в микроплане. Нет ответа. Он не знал.
Панкадж продолжил. Двадцати двум группам потребовалось бы примерно 100 хладоэлементов в день, на весь период – 300. «Почему у вас бюджет только на 150 хладоэлементов?» – «Мы замораживаем их ночью, чтобы использовать на следующий день», – объяснил медработник. «Где?» Он показал Панкаджу морозильник. Панкадж открыл его и достал термометр, который показывал температуру выше нуля. «Электричество отключается», – объяснил медработник. «Какой у вас план на этот случай?» Есть генератор. Но после требования показать его, он был вынужден сознаться, что генератор на самом деле тоже не работает.
Панкадж не выглядит внушительно. У него мальчишеская копна густых черных волос с пробором почти по центру, и иногда они топорщатся. На мобильном телефоне вместо звонка у него мелодия из Джеймса Бонда. По дороге он обращает наше внимание на обезьян, мимо которых проезжаем. Шутит и смеется, запрокидывая голову. Но на работе он серьезен и собран. Он не говорит людям, правильно или нет они отвечают: держит всех в напряжении. Я порывался сказать медработнику, что у него все в порядке. Но Панкадж, казалось, намеренно не пытался заполнить паузы.
В Сиругуппе, где были выявлены два «горячих» случая, мы прошлись по округе вместе с еще одним медработником. Сиругуппа – это плотно заселенный городок, застроенный бетонными коробками многоквартирных домов с глухими стенами, пристройками с ржавыми крышами из гофрированного металла и примерно 43 тысячами жителей. Нам пришлось прокладывать путь по узким улочкам, кишащим буйволами, мотоциклистами, орущими козами и продавцами фруктов. Здесь есть электричество, заметил я: там и сям со столбов свисали провода, а из домов слышались звуки телевизора.
Два «горячих» случая, как выяснилось, были в небольшом мусульманском анклаве, образовавшемся там несколькими месяцами ранее. Проходя от дома к дому, Панкадж узнал, что практически никому из детей в этом анклаве не делали профилактические прививки. Некоторые семьи относились к нам с подозрением, односложно отвечая на вопросы или вообще пытаясь уклониться. Мы нашли одного мальчика, которого пропустили вакцинаторы. Панкадж опасался, что и других детей могли прятать. В прошлом году среди мусульман ходили слухи, что индийское правительство давало мальчикам какие-то капли, чтобы сделать их бесплодными. Считалось, что эти слухи были развеяны благодаря просветительской кампании и более активному участию мусульман в программе иммунизации. Но развеяны ли?
Позднее, проходя с местным доктором и группой вакцинации по деревне Балкунди, мы подошли к дому маленькой симпатичной женщины. На пальцах ног у нее были кольца, а на бедре – младенец. Еще один ребенок, мальчик примерно трех лет, стоял поблизости, пристально разглядывая нашу небольшую группу. Оба ребенка не были привиты, поэтому Панкадж спросил, можем ли мы дать им капли полиовакцины. Нет, сказала она. Она не проявляла ни злобы, ни страха. Панкадж спросил, знает ли она, что в ее округе был случай полиомиелита. Да, ответила она, но все равно не хотела, чтобы детям дали капли. Почему? Она не объяснила. Панкадж сказал окей, поблагодарил ее за потраченное время и направился к следующему дому.
«И это все?» – спросил я.
«Да», – сказал он.
Местный доктор, однако, задержался, и когда мы обернулись, то увидели, что он кричит на мать: «Ты что, тупая? Твоих детей парализует. Они умрут».
Это был единственный раз, когда я увидел, что Панкадж рассердился. Он вернулся и потребовал объяснений от доктора. «Почему вы кричите? – строго спросил Панкадж. – Раньше она, по крайней мере, слушала. А что теперь? Теперь она просто будет все игнорировать».
«Она же неграмотная! – вскричал доктор, ощущая неловкость из-за того, что его прилюдно отчитывают. – Она не знает, что лучше для ее ребенка!»