Как только я услышал про сатисфакцию, я кинулся на улицу Чкалова, где он жил. Но пока я бежал к нему, он совершенно про меня забыл. Когда я вкатился в его кабинет, он встал с кресла, обсыпанный пеплом по жилету, протянул мне коротко руку и сказал:
– Здравствуй, голубчик, я без тебя соскучился.
И мы расцеловались. Вдруг он вспомнил и сказал:
– Тебя я ведь поцеловал по ошибке. Тебя целовать не за что. Ты очень неважно повел себя в Детгизе. Зачем тебе понадобилось там меня изображать? Там ведь совсем далеко не все хорошие люди, только об этом никому не надо говорить. Ты, может быть, хотел выслужиться перед новым директором? Так имей в виду, этот директор ни тебя не уважает, ни меня не уважает, ни себя не уважает. О тебе ужасно сказал. Про тебя сказал: «Ваш Андроников макака порядочный, в клетку посадить – большие деньги можно брать». Я был оскорблен за тебя! Как можно поставить себя в такое положение? Мне передали твой рассказ. Дурацкий рассказ. Ты знаешь что, я не знаю, как теперь быть. Как наши отношения сложатся.
Я говорю:
– Самуил Яковлевич, если тебе этот рассказ не нравится, так к черту этот рассказ, я его не буду никогда показывать. И на этом дело кончится.
– На это ведь можно очень обидеться. Ты меня не за того принял. Ты думаешь, я тебя для того позвал, чтобы запретить тебе. Ступай!.. Вернись!.. Я хотел помочь тебе сделать рассказ поэнергичнее, помускулистее, поинтереснее. С чего он начинается?
– Самуил Яковлевич, я не могу показывать тебя тебе одному. Мне нужна аудитория.
– А когда ты меня аудитории показываешь, я тебе не нужен! Нет, уж ты наберись храбрости, уж подыми забрало, уж разговаривай благородно, глядя в глаза. Ты уж не трусь, не увиливай. С чего начинается рассказ?
Я говорю:
– Он начинается с реплики Толстого.
– Какой реплики?
– Толстой за дверью говорит: «Подождите меня одну минутку, я сейчас вернусь. Я только поговорю с этим, с Маршаком».
– Можно перебить тебя? Отвратительная фраза. Лживая. Толстой меня очень боится и очень уважает. Он всегда называет меня Маршачище, Самуилище, Сам-с-Усам и другие, какие-то весьма подобострастные прозвища дает. По фамилии он меня никогда не называет. А ты перед фамилией делаешь еще какую-то отвратительную загогулину. Ты, как малоопытный автор, не знаешь, что первая фраза чаще всего должна быть отброшена, вторая бывает интересней и энергичней. Попробуй начать со второй.
– Вторая не годится.
– Ну откуда ты знаешь? Еще не пробовал. Приехал, посоветоваться хочешь, просишь помочь, а уже знаешь без меня. Произнеси ее.
Я говорю:
– Толстой входит в комнату, говорит: «Маршааак…».
– Это действительно плохая фраза. Но я-то что говорю?
– Ты говоришь: «Алексей Николаевич, мы ведем здесь очень важное заседание, решаем принципиальные вопросы развития детской литературы. Здесь не пробирная палатка. Ты, кажется, дверью ошибся».
– Не мог я так сказать. Я, наверное, сказал: «Ступай к черту, Толстой. Ты как слон в посудной лавке».
– Но ты же этого не говорил!
– Но ведь и ты не фотограф. Ты же претендуешь быть художником. Так ты уж рассказывай правду отношений. А дальше что?
Я показал.
– Не знаю, как быть, просто не знаю. Толстой у тебя замечательный. Просто какой-то фламандский тип. Сочный, достоверный, живой. А я у тебя не получился. Знаешь, может, попробовать сделать из этого рассказа монолог Толстого?
– Ну что ты, – говорю. – Весь смысл исчезнет. Здесь важно, как ты замечательно вышел из положения.
– Нет, знаешь, все-таки не похоже. Тебя это должно огорчать. Ты же человек со слухом. Неужели из нашей многолетней дружбы ты усвоил только голос петуха, да еще какого-то придушенного петуха? Как тебе кажется – похоже?
– Мне кажется, что похоже. Иначе я не показывал бы.
– Но люди-то что говорят?
– Говорят, что похоже.
– А ты думаешь, у тебя нет своих подхалимов? Вот они и стараются. Ты знаешь, как в Древней Греции решали споры? Если сами не могли решить, выходили за ворота, останавливали путника, просили его решить спор, его устами и говорили боги. Он и решал, кто прав, а кто – нет. Я уверен, если бы сюда вошел человек, совершенно непредубежденный, он бы сказал, что это очень непохоже и неинтересно.
В это время зазвонил телефон. Маршак встрепенулся:
– Стоит ли брать трубку, прервут ведь очень важный разговор, от которого зависят наши отношения.
– Ну, не бери.
– Нельзя не брать. Я послал статью о детской литературе в «Известия» этому Андронову. Между прочим, очень хороший человек, очень благородный. Настоящий литератор, настоящий товарищ. Он очень много нам помогает. Я должен взять трубку. Вдруг он.
– Ну, возьми.
– А вдруг – не он?
– Ну, тогда извинись и скажи, что не можешь разго– варивать.
– А вдруг какой-нибудь дурацкий разговор отвлечет? Я все-таки попробую взять. Алло, кто говорит?.. Иона Иосифович, здравствуйте, голубчик! (В мою сторону: – Это Андронов.) Я послал вам статью, миленький. Получили, дорогой?.. Спасибо вам, милый… Очень обязан вам, голубчик. (Мне: – Прочел уже!) Вам понравилась статья?.. Это очень приятно, вы сможете продвинуть ее к вашему заведующему отделом. Он ведь, говорят, очень редко читает статьи вообще… Что?.. Да что вы! (Мне: – Прочел уже!) Ну, и что говорит?.. То есть как же не важно… Ах, послали уже к ответственному! Он когда сможет прочесть?.. Тоже прочел? Какой вы молодец! Вы наш настоящий друг. Вы нам всегда помогали. Еще в Ленинграде. Мы очень все вас уважаем. И любим. Вы настоящий человек. И как вы думаете, когда ответственный прочтет?.. В номер поставил?.. На какой день?.. (Мне: – На завтра!) Ну, это просто можете нас поздравить. Поздравить не только со статьей, а с настоящим другом, который у нас есть… Как прошла статья?.. Целиком?.. Ничто не вызвало возражений?.. Что?.. Сколько?.. Какие?.. Об этом не может быть речи. (Мне: – Сократили 12 строк.) Сокращенная статья не пойдет. Скажите, какие строки сокращены?.. Что значит – мелочь?.. (Мне: – Оказывается, сокращены «Туча по небу идет, Бочка по морю плывет». Без этого статьи нет.) Алло, товарищ Андронов, я прошу вас: возьмите статью и восстановите выброшенный текст… Я не буду разговаривать без этого. Я прошу вас… Что значит – статья в другой комнате? Пойдите в другую комнату и принесите ее сюда сейчас же. Восстановите… Что вы спорите? Алло, алло, алло… Странный какой-то. Куда он девался? Алло!..
Я говорю:
– Да ты же послал его за статьей.
– Алло.
И вдруг меня осенило. Я говорю:
– Самуил Яковлевич, хочешь – я поговорю с Андроновым твоим голосом?
– Это зачем?
– Ну, как путник на дороге, пусть он и решает, похоже или не похоже. Он же не знает нашего спора.
– Я не пойму, что ты задумал?
Я говорю:
– Ну вот, если он разберет, что это разные голоса, тогда, значит, я плохо изображаю. Не разберет, тогда, значит, хорошо.
– Я боюсь, как бы он не перепутал нас. У него слух не очень хороший.
Я говорю:
– А про слух не было условия.
– Я не пойму, что ты хочешь. Ну тогда все-таки попробуй, только не долго.
Я беру трубку и вдруг соображаю: боже мой! Сейчас я должен не только изображать Маршака чисто внешне, но нужно придумать какой-то текст, который был бы похож. Если я сгоряча придумаю текст, который его обидит, я никогда не восстановлю отношений. Ничего не придумал, а Андронов уже говорит:
– Самуил Яковлевич, я принес статью, оказывается, мы сократили 21 строчку. Я запомнил цифры не в том порядке.
Я говорю:
– Товарищ Андронов, здравствуйте.
– А… Кто говорит?
– Андроников.
– А… У Маршака в гостях сидите?
– Нет, у себя дома.
– То есть как у себя дома?! Я разговаривал с Маршаком.
– Нет, вы разговаривали со мной.
– Ерунда, у меня записная книжка открыта на букву «М». Я звонил Маршаку и разговаривал с ним.
– Я не знаю, куда вы звонили. Может быть, вы Маршаку звонили, но попали ко мне.
– Вы меня разыгрываете. Погодите, вы приходили к нам в «Известия» и показывали Маршака? Это действительно очень похоже. Но я никогда не думал, что это похоже в такой степени. Вы знаете, вы изображаете его еще лучше, чем он сам. Гениально. Это лучше, чем Маршак. Я умоляю вас, скажите еще хотя бы несколько слов.
Маршак говорит:
– Что ты так долго разговариваешь? Мне ведь о деле надо поговорить. Дай сюда трубку!
Я говорю:
– Ну погоди, дай мне поговорить.
– Дай трубку сюда! Товарищ Андронов, вы принесли статью или нет?
Я вдруг слышу, что в трубке заверещало… затрещало, каркнуло…
– Что вы хохочете, черт побери? Вы принесли статью или нет? Я требую, чтобы вы восстановили выброшенные 12 строк… Что с ним, что он хохочет? Перестаньте хохотать, черт побери! В чем дело, чего вы хохочете? (Ко мне.) Поговори с ним.
Я беру трубку.
– Аах-ха-ха-ха-ха! Ой, боже мой, до чего похоже! Невероятно! Я позову сейчас нашего зава. Он умрет. Поговорите с каждым из наших сотрудников. Это потрясающе хорошо.
– Дай трубку сюда. Дай сюда трубку! Товарищ Андронов, я не шутки шучу, я с вами говорю о деле. О литературе. Принесли статью или нет?..
Трубка завыла как сирена. Маршак швырнул трубку:
– Вот видишь, что ты наделал с твоими дурацкими изображениями?
Я говорю:
– А я ничего не изображал.
– Как не изображал?
– Так не изображал.
– А почему же он хохочет?
– Я не знаю.
– Ну, значит, ты меня разыграл?
– Нет, я тебя не разыгрывал.
– Погоди, в чем дело? Он принял меня за меня, или меня за тебя, или тебя за меня?…
Я говорю:
– Я ничего не знаю.
– Выходит, мы с тобой вдвоем его разыграли. Знаешь что, это, может, было бы весело, если бы речь шла не о деле. Попробуй позвонить ему и скажи, что пошутил.
Я говорю:
– Он теперь не поверит.
– Розалия Ивановна, будьте добры, поскорее соединитесь с «Известиями»… Господи, эта женщина создана для того, чтобы ходить медленно! Розалия Ивановна, очень вас прошу, сейчас же позвоните в «Известия» Андронову, скажите, что у нас в гостях товарищ Андроников, что он пошутил.