– В здоровом теле дух, – говорит, – здоровый. – И снова смеётся.
После обливания вывел Суворов Прошку на луг. Побежал фельдмаршал.
– Догоняй! – закричал солдату.
Полчаса вслед за Суворовым Прошка бегал. Солдат запыхался, в боку закололо. Зато Суворов хоть и стар, а словно с места не двигался. Стоит и снова смеётся.
И началась у Прошки не жизнь, а страдание. То устроит Суворов осмотр оборонительным постам – и Прошка целые сутки в седле трясётся, то учинит проверку ночным караулам – и Прошке снова не спать. А тут ко всему принялся Суворов изучать турецкий язык и Прошку заставил.
– Да зачем мне басурманская речь? – запротивился было солдат.
– Как – зачем! – обозлился Суворов. – Турки войну готовят. С турками воевать.
Пришлось Прошке смириться. Засел он за турецкий букварь, потел, бедняга, до пятого пота.
Мечтал Прошка о тихом месте – не получилось. Хотел было назад попроситься в роту. Потом привык, привязался к фельдмаршалу и до конца своих дней честью и верой служил Суворову.
Настоящий солдат
Подошёл как-то Суворов к солдату и сразу в упор:
– Сколько от Земли до месяца[3]?
– Два суворовских перехода! – гаркнул солдат.
Фельдмаршал аж крякнул от неожиданности. Вот так ответ! Вот так солдат! Любил Суворов, когда солдаты отвечали находчиво, без запинки. Приметил он молодца. Понравился фельдмаршалу солдатский ответ, однако и за себя стало обидно. «Ну, – думает, – не может быть, чтобы я, Суворов, и вдруг не поставил солдата в тупик».
Встретил он через несколько дней находчивого солдата и снова в упор:
– Сколько звёзд на небе?
– Сейчас, ваше сиятельство, – ответил солдат, – сочту. – И уставился в небо.
Ждал, ждал Суворов, продрог на ветру, а солдат не торопясь звёзды считает.
Сплюнул Суворов с досады. Ушёл. «Вот так солдат! – снова подумал. – Ну, уж на третий раз, – решил фельдмаршал, – я своего добьюсь: поставлю в тупик солдата».
Встретил солдата он в третий раз и снова с вопросом:
– Ну-ка, молодец, а скажи-ка мне, как звали мою прародительницу?
Доволен Суворов вопросом: откуда же знать простому солдату, как звали фельдмаршальскую бабку. Потёр Суворов от удовольствия руки и только хотел сказать: «Ну, братец, попался!» – как вдруг солдат вытянулся во фрунт[4] и гаркнул:
– Виктория, ваше сиятельство!
– Вот и не Виктория! – обрадовался Суворов.
– Виктория, Виктория, – повторил солдат. – Как же так может быть, чтобы у нашего фельдмаршала и вдруг прародительница была не Виктория!
Опешил Суворов. Ну и ответ! Ну и хитрый солдат попался!
– Ну, раз ты такой хитрый, – произнёс Суворов, – скажи мне, какая разница между твоим ротным командиром и мной?
– А та, – не раздумывая, ответил солдат, – что ротный командир хотя бы и желал произвести меня в сержанты, да не может, а вашему сиятельству стоит только захотеть, и я…
Что было делать Суворову? Пришлось ему произвести солдата в сержанты.
Возвращался Суворов в свою палатку и восхищался:
– Помилуй Бог, как провёл! Вот это да! Вот это солдат! Помилуй Бог, настоящий солдат! Российский!
Сапоги
В чине генерал-анше́фа Суворов был направлен на финляндскую границу. Поручили Суворову следить за переустройством и вооружением тамошних крепостей.
Граница была большой. Крепостей много. Одному трудно.
На самом отдалённом участке Суворов передоверил наблюдение за работами какому-то полковнику. Тот, присмотрев день-второй, перепоручил это своему помощнику – майору. А майор, в свою очередь, – молодому поручику.
Через какое-то время Суворов вспомнил про отдалённую крепость. Приехал. Посмотрел – работы стоят на месте.
Разозлился Суворов, вызвал полковника.
– Что же это? – закричал. – Почему работы не движутся?
Испугался полковник ответственности и свалил всё на майора: мол, майор во всём виноват.
Суворов вызвал майора:
– Поручал вам полковник?
– Поручал. Так я же отдал приказ поручику.
Вызвал Суворов поручика:
– Получали приказ?
– Так точно, – ответил поручик. – Получал. Да не думал, что к спеху.
– Да, – произнёс Суворов, – вижу, виновных нет. – И приказал принести прут.
Испугались виновные офицеры – ну как ударит!
А Суворов схватил прут и давай хлестать свои сапоги. Хлещет и приговаривает:
– Не ленитесь! Не ленитесь! Это вы во всем виноваты. Если бы вы сами ходили по всем работам, этого бы не случилось.
Потом отбросил прут в сторону, сел на коня и уехал.
Перекрестились офицеры: беда миновала. Собрали солдат. Засучили рукава. Топоры в руки. За дело. Помогли сапоги. Раньше других была отстроена отдалённая крепость.
Ртищев-Умищев
Многие проступки мог простить Суворов своим солдатам и офицерам, а вот ответа «не могу знать» не прощал.
«Не терплю „немогузнаек“, – говорил Суворов. – От них лишь позор армии».
И вот как-то Суворов приехал в свой любимый Фанагорийский полк, решил устроить офицерам экзамены. Расселись офицеры рядком на лавках. Напротив – командир полка и Суворов.
– Что такое «атака»? – обратился фельдмаршал к майору Козлятину.
– Атака есть решительное движение войск вперёд, имеющее целью уничтожить противника, – отчеканил Козлятин.
– Дельно, дельно, – похвалил Суворов. – Правильно. А что такое «супренировать»? – спросил у капитана Проказина.
– Супрени́ровать, ваше сиятельство, – ответил Проказин, – это значит напасть неожиданно, застать неприятеля врасплох, разбить, не давая ему опомниться.
– Дельно, дельно, – снова похвалил Суворов.
Доволен фельдмаршал: знающие офицеры. И командир полка доволен. Сидит улыбается, а сам Суворову всё время на молодого поручика Ртищева показывает.
– Это, – говорит, – самый знающий у нас в полку офицер. Умница!
Дошла очередь и до Ртищева.
– А ну-ка, скажи мне, Ртищев, – произнёс Суворов, – что такое есть «ретирада»[5]?
Замялся поручик, и вдруг…
– Не могу знать! – выпалил.
Все так и ахнули. Ну, всё дело испортил. Офицеров подвёл. Командира полка опозорил.
Рассвирепел Суворов, вскочил с лавки.
– Немогузнайку подсунули! – закричал, затопал ногами.
Повернулся, выбежал из избы прочь, сел на коня и хотел уехать. Да вдруг призадумался. Слез с коня, снова вернулся в избу, снова к поручику:
– Так что же такое есть «ретирада»?
– Не могу знать, ваше сиятельство. В нашем полку такое слово никому не известно. Полк наш суворовский, полк наступающий!
Глянул Суворов на Ртищева и вдруг закричал:
– Ай да полк! Ай да полк! Славный полк – Фанагорийский. Значит, никто не знает?!
– Так точно, ваше сиятельство.
– Вот уж не думал, что проклятый немогузнайка доставит мне столько радости! – прослезился Суворов. – Вот так Ртищев! Ай да Умищев!
Враг
Секунд-майор граф Калачинский нажил себе в армии немало врагов. Невыдержанным был секунд-майор на язык. Чуть что – обязательно кого-нибудь обидит, ввяжется в спор, накричит или скажет дурное слово. Вот и невзлюбили его товарищи. Вот и появились у майора враги.
Как-то пришёл Калачинский к Суворову, пожаловался на своих товарищей.
– Помилуй Бог! – проговорил Суворов. – Ай-ай, как нехорошо! Враги, говоришь? Ай-ай! Ну, мы до них доберёмся.
Прошло несколько дней. Вызвал к себе Суворов секунд-майора.
– Узнал, – говорит, – я имя того главнейшего злодея, который вам много вредит.
– Капитан Пикин?! – выпалил Калачинский.
– Нет.
– Полковник Лепёшкин?
– Нет.
– Поручик Вяземский?
– Нет.
Стоит Калачинский, думает: кто бы это мог быть ещё?
– Знаю! – закричал. – Знаю! Генерал-квартирмейстер князь Оболенский!
– Нет, – опять произнёс Суворов, посмотрел на Калачинского загадочным взглядом, поманил к себе пальцем.
Подошёл секунд-майор, наклонился к Суворову. А тот таинственно, шёпотом:
– Высунь язык.
Калачинский высунул.
– Вот твой главнейший враг, – произнёс Суворов.
«Сторонись!»
Суворов любил лихую езду. То ли верхом, то ли в возке, но непременно так, чтобы дух захватило, чтобы ветер хлестал в лицо.
Дело было на Севере. Как-то Суворов уселся в санки и вместе с Прошкой отправился в объезд крепостей. А в это время из Петербурга примчался курьер, важные бумаги привёз Суворову. Осадил офицер разгорячённых коней у штабной избы, закричал:
– К фельдмаршалу срочно, к Суворову!
– Уехал Суворов, – объяснили курьеру.
– Куда?
– В крепость Озёрную.
Примчался офицер в Озёрную.
– Здесь Суворов?
– Уехал.
– Куда?
– В крепость Ли́колу.
Примчался в Ликолу.
– Здесь Суворов?
– Уехал.
– Куда?
– В Кю́мень-град.
Прискакал в Кюмень-град.
– Здесь Суворов?
– Уехал…
Уехать Суворов уехал, да застрял в пути. Один из коней захромал. Пришлось повернуть назад. Двигались шагом, едва тащились. Прошка сидел на ко́злах, дремал. Суворов нервничал, то и дело толкал денщика в спину, требовал погонять лошадей.
– Нельзя, нельзя, ваше сиятельство, конь в неисправности, – каждый раз отвечал Прошка.
Притихнет Суворов, переждёт и снова за Прошкину спину. Не сиделось фельдмаршалу, не хватало терпения тащиться обоз ной клячей.
Проехали версты две, смотрит Суворов: тройка навстречу. Кони птицей летят по полю. Снег из-под копыт ядрами. Пар из лошадиных ноздрей трубой.
Суворов аж привстал от восторга. Смотрит: вместо кучера на козлах молодой офицер, вожжи в руках, нагайка за поясом, папаха на ухе, кудри от ветра вразлёт.
– Удалец! Ой удалец! – не сдержал похвалы Суворов.
– Фельдъегерь, ваше сиятельство, – произнёс Прошка. – Видать, нездешний, из Питера.