– Я, барон де Безье, готов прибыть в гарнизонную гауптвахту самостоятельно. Немедленно, после того как провожу эту даму до ее жилья.
– Даму?! Эта шлюха живет в этом борделе, – офицер ткнул пальцем в здание за моей спиной, – и будет жить там со своим ублюдком, пока ее не вышвырнут на помойку! А вашу судьбу решит трибунал!
Так, значит, он защищает интересы содержательницы этого притона. Что же, дружище, ты сам напросился.
– Представьтесь, сударь!
– Лейтенант комендатуры де Фавье.
– Де Фавье кто? Я знаю о линии баронов де Фавье, вы имеете к ним отношение?
– Да, по праву своего отца я ношу именно этот титул, – офицер принял горделивую позу, только что щеки не надул.
– Итак, господин барон, правильно ли я понял, что вы назвали шлюхой мать барона де Безье и предложили ей вместе с бароном проживать в борделе, пока их не выкинут… напомните, куда?
А вот это финиш. Если он скажет «Да», я убью его с полным правом, и никто меня не осудит. Такое не прощают, а в Академии посредственных фехтовальщиков не бывает. И солдаты не помогут – простолюдины не смеют вмешиваться в вопросы дворянской чести. Между прочим, сказав это, я публично признал свое отцовство, но об этом позже. Сейчас главное – что ответит мой собеседник, а тот явно завис. Одно дело утихомирить юного выскочку и получить за это несколько монет, а совсем другое – задеть родовую честь дворянина, да еще в присутствии черни. Если в бордель можно определить мать одного барона, то почему нельзя других? Даже если я де Фавье не убью – другие дворяне не простят сословного унижения, более того – в своей семье не поймут. Так что пришлось ему отыгрывать назад.
– Господин барон, правильно ли я понял, что этот ребенок – признанный вами сын?
– Да, – я не стал разворачивать ответ. И так все ясно – акт публичного признания состоялся, остались некие процедуры, но они уже формальны – отказаться от такого слова дворянин не может, если он, конечно, дворянин.
– В таком случае я прошу вас через три часа быть в комендатуре Парижа для рассмотрения поступившей на вас жалобы.
Однако быстро бандерша подсуетилась. Я здесь минут двадцать провел, а жалоба уже принята к рассмотрению. Плевать, главное, я сделал все, что был должен, и сделал это хорошо.
– Разумеется, буду. Вас же, господин барон, я прошу озаботиться секундантом. Вы понимаете, что оставить произошедшее без последствий я не могу.
И в этот момент в разговор вмешался де Фронсак.
– Господин унтер-офицер, как ваш командир, я запрещаю вам участвовать в любых дуэлях и по любому поводу до окончания боевых действий. Напоминаю, что в настоящее время вы находитесь на военной службе и себе не принадлежите. Извольте проводить даму, я буду ожидать вас в указанное время у комендатуры. Господин лейтенант, надеюсь, инцидент исчерпан, разрешите нам откланяться.
После этого де Фронсак взял меня за локоть и решительно отвел в сторону.
– Отлично, курсант, кажется, все закончилось хорошо, и давайте не будем обострять ситуацию. Только что ко мне пришли командиры взводов и рассказали вашу историю. Ненавижу, когда унижают женщин. У меня самого младшая сестренка, я представить не могу, что ее кто-то может обидеть! – затем спросил с мальчишеским блеском в глазах: – Это правда, что вы тот самый Черный барон, о котором распевают все менестрели Галлии?
– Правда, – уныло ответил я, надоело, честное слово. – Только нет в этой балладе ни слова правды.
– Это уже не важно! – с энтузиазмом воскликнул маркиз. – Главное – что вы знамениты. И что-то мне подсказывает, что в ближайшее время появится новая баллада. Что-то вроде «О Черном бароне и прекрасной наемнице».
– Надеюсь, вы не будете соавтором текста?
– Ни в коем случае, за кого вы меня принимаете! Но знаете, – хитро прищурился де Фронсак, – я был бы не прочь стать одним из персонажей этой баллады. Каким-нибудь скромным приятелем главного героя. Действуйте, господин Черный барон, через три часа я жду вас у комендатуры.
Расставшись с маркизом, я первым делом вкратце разъяснил полностью обалдевшей Марте сложившуюся ситуацию. Действительно, столь резкие перемены от беспросветной судьбы матери-одиночки незаконнорожденного ребенка и уборщицы в борделе до надежды на достойную жизнь под покровительством знатного дворянина ввергли бедную женщину в ступор. Она делала, что я говорил, но механически, как робот в моем мире. Кроме того, требовалось срочно помыть и перепеленать ребенка. Какой бы хорошей матерью Марта ни была, но духота ее комнаты и отсутствие элементарных предметов гигиены были явно не полезны мальчишке.
Поэтому я привел ее в ближайший трактир, где снял комнату и заказал в номер обед. Кроме того, поручил служанке срочно принести бадью для купания, мыло и новые детские пеленки.
Сам вымыл и перепеленал сына, благо опыт был, а затем, после того как Марта его покормила и уложила спать, пригласил ее к уже накрытому столу. Но разговор начал только после того, как она поела и выпила сильно разбавленного вина. Я посмотрел ей в глаза и начал:
– Марта, ты можешь меня выслушать спокойно?
– Да, благородный господин, – голос еще робкий, но, по крайней мере, не дрожит, уже хорошо.
– Давай знакомиться заново. Я барон Жан-Огюст де Безье, курсант Военной академии Бретони.
Ну вот, только женщина стала успокаиваться, и пожалуйста. Побледнела, глаза расширились, рот открылся – только что в обморок не падает. Ну что ты будешь делать!
– Марта, Марта, успокойся. Это я, Жан. Для тебя я тот же самый Жан. Это же мой сын, правильно?
– Да, благородный господин, но я никому не скажу, не бойтесь. Не надо нас убивать, пожалуйста.
Господи, ну какая же сволочь ее так запугала? Ведь бой-баба, таким ни кони на скаку, ни горящие избы не страшны. Ну как ее в чувство привести? И напоить нельзя – на ребенке скажется.
– Ты меня вообще понимаешь?
– Да, благородный господин.
– Я не собираюсь никого убивать, я хочу, чтобы ты и мой сын были счастливы. И прекрати называть меня благородным господином. Это понятно?
– Да, господин барон.
– В прошлом году, когда мы познакомились, я выполнял просьбу одного вельможи. Ни сути просьбы, ни имени вельможи тебе знать не обязательно, но в любом случае я никогда не брошу своего ребенка. Куда ты тогда исчезла? Я весь город обегал, но найти не смог. И как тебя занесло в эту грязь?
– Когда мы вернулись, я уже знала, что беременна. Не спрашивайте откуда – я и сама не понимала, но знала абсолютно точно. – Конечно, знала. Женщины-маги сами колдовать не могут, но магия у них есть – наверняка она и подсказала.
– Ну знала, а мне почему не сказала?
– Испугалась, господин барон. Ты… ой, простите, вы такой молодой, красивый, зачем вам ребенок от такой, как я? Нет, такая, как я, должна благодарить Бога уже за то, что он дал ей ребенка. Я так мечтала о нем. Я ушла молиться в монастырь Святой Урсулы. Не монашенкой, нет. Добрые сестры дали мне возможность жить и молиться. Еще я помогала им, работала на кухне. Я научилась очень хорошо готовить, им нравилась, мою еду все хвалили.
– Это хорошо, но потом что случилось?
– А после рождения у меня заболели грудки, и я не могла кормить. Пришлось платить врачу и кормилице, на это ушли все деньги. Пришлось занять еще, и я не смогла расплатиться. А потом ростовщик сказал, что теперь я буду отдавать долг мадам Берте, а та велела мне убираться у нее в доме и готовить еду.
– И сколько же ты должна?
– По долгу ростовщику – пятьдесят либр. С процентами это шестьдесят либр. – Черт возьми, это же меньше той суммы, что я не смог ей передать! Ее доля из того, что я не заплатил в лигу, – как раз шестьдесят пять либр. – А мадам Берта мне платила пятнадцать су в день и из них десять вычитала за жилье. И на долг проценты считала.
Все ясно. Молодая мама попала в вечную кабалу на пустом месте. С грудным младенцем, да с ее внешностью, сама она вырваться не смогла бы никогда.
– Марта, послушай, во-первых, у тебя есть деньги. Свои. Сто либр (ну приврал, увеличил сумму) я не смог тебе передать, это то, что нам дополнительно заплатил мэтр Фурнье. Ты никому и ничего не должна, все свои долги ты погасишь из собственных, тобою заработанных средств. – Было очень важно, чтобы она почувствовала себя не содержанкой и нищенкой, а человеком, который способен сам отвечать по своим обязательствам.
Разумеется, я смог бы тупо взять ее на содержание, только кому бы от этого было хорошо? Ребенку, знающему, что его мать приживалка? Ей, отказавшейся от самой себя и постоянно заискивающей, чтобы выклянчить очередной кусок? Нет, для этого я слишком ее уважал.
– Во-вторых, это, – я указал на мальчика, – мой сын. Сегодня же мы все оформим официально. Ты умная женщина, ты понимаешь, что жениться я на тебе не смогу. – Марта утвердительно кивнула, но уже не заискивающе. У нее распрямилась спина, расправились плечи. К ней явно возвращалось чувство собственного достоинства.
– Но мы, я в этом убежден, можем вместе зарабатывать деньги. Как – оговорим потом, когда я вернусь. Пока что я, как дворянин и барон, просто обязан сделать тебе подарок в благодарность за рождение сына. Это традиция и отказы не принимаются. Понятно?
– Да, – нарочито кротким голосом ответила Марта. Господи, да у нее в глазах пусть робкая, но улыбка!
– Я оплатил тебе восстановление лица, – надо понимать, что для обычного человека не было принципиальной разницы – оплатить эту операцию или купить королевский дворец. И то, и другое недоступно. Только представьте – полторы тысячи экю – это более пяти килограммов золота. Если бы не щедрость барона де Безье и графа Амьенского, я бы за всю жизнь такой суммы мог не накопить. Поэтому для описания чувств Марты я просто не нахожу слов. Детская сказка, спустившаяся в этот не самый лучший из миров, Божье чудо, посланное несчастной как плата за муки и крепость в вере? А может, так и было, а я лишь жалкий инструмент провидения? Хорошо бы. Значит, мы не забыты в нашей суете и грязи, значит, счастье возможно, а беды – лишь испытания, посылаемые свыше.