По словам лауреата Нобелевской премии Джо Стиглица,
мы уже давно признали, что ВВП – это довольно плохой показатель оценки благосостояния или даже рыночной активности. Изменения в обществе и экономике усилили проблему, но развитие методов экономической науки и статистики, возможно, даст нам возможность усовершенствовать показатели.[209]
Новые показатели будут отличаться от прежних с концептуальной и практической точек зрения. Мы можем и дальше опираться на опросы и другие техники, используемые исследователями. К примеру, индекс человеческих достижений использует статистику в областях здравоохранения и образования для заполнения пробелов в официальной статистике по ВВП;[210] многомерный индекс бедности использует 10 различных индикаторов – таких как питание, санитарные условия и доступ к воде, – для оценки благосостояния в развивающихся странах.[211] В периодических демографических и медико-санитарных исследованиях используются показатели детской смертности и другие индикаторы, связанные с темой здоровья.[212]
В этой области уже развивается несколько многообещающих проектов. Джо Стиглиц, Амартия Сен и Жан-Поль Фитусси создали детальное руководство на тему серьезной перестройки нашей экономической статистики.[213]
Еще один интересный проект – это индекс социального прогресса, разработкой которого занимаются Майкл Портер, Скотт Стерн, Роберто Лория и их коллеги.[214] Они начали измерять значения индекса «валового национального счастья» в Бутане. В основе индекса благосостояния Gallup Healthways также лежат долгосрочные опросы.[215]
Все это – важные улучшения, и мы от всей души поддерживаем их. Однако самая главная возможность связана с использованием того, что присуще именно второй эре машин, – огромного объема, разнообразия и своевременности данных, доступных в цифровом виде. Интернет, мобильные телефоны, встроенные в оборудование сенсоры и множество других источников поставляют нам непрекращающийся поток данных. К примеру, Роберто Ригобон и Альберто Кавальо ежедневно измеряют цены онлайн-магазинов по всему миру, что позволяет им создавать новый индекс инфляции – более быстрый и во многих случаях более надежный, чем официальные данные, собираемые через ежемесячные опросы на значительно меньших по размеру выборках.[216] Другие экономисты используют спутниковые карты ночного освещения городов для оценки экономического роста в различных частях мира или частоту запросов в Google для оценки изменений в уровнях безработицы и обеспеченности жильем.[217] Использование этой информации позволит нам совершить квантовый скачок в понимании экономики, подобно тому как эта информация уже изменила маркетинг, производство, финансы, розничную торговлю и буквально все аспекты принятия решений в мире бизнеса.
По мере того как доступным становится все больший объем данных, а экономика продолжает меняться, способность задавать правильные вопросы станет жизненно необходимой. Неважно, насколько ярко светит фонарь – вы не сможете найти под ним ключи, если потеряли их в другом месте. Мы должны серьезно подумать о том, что мы действительно ценим, что еще нам нужно и от чего нам стоит отказаться. ВВП и рост производительности важны, однако они представляют собой лишь средство, а не самоцель. Хотим ли мы увеличивать потребительскую выгоду? В этом случае знаками нашего прогресса будут более низкие цены или больше возможностей для отдыха, даже если все это в конечном итоге приводит к снижению ВВП. И, конечно же, многие из наших целей носят неденежный характер. Нам не следует игнорировать экономические показатели, однако мы не должны позволить им заменять другие ценности только потому, что эти показатели лучше поддаются измерениям.
В то же самое время нам следует помнить о том, что статистика по ВВП и производительности не позволяет обратить достаточно внимания на то, что мы ценим, даже при детальном изучении. Более того, разрыв между тем, что мы измеряем, и тем, что ценим на самом деле, растет каждый раз, когда мы обретаем доступ к новому товару или услуге, не существовавшим ранее, или когда существующие товары становятся бесплатными (что довольно часто возникает при их дигитализации).
Глава 9. Неравенство
Поскольку неравенство между бедными и богатыми дошло тогда до высшей точки, государство находилось в чрезвычайно опасном положении.
Из всех 3,5 триллиона фотографий, сделанных с 1838 года, когда появилась первая фотография наполненной людьми парижской улицы, не менее 10 процентов было снято в прошлом году.[218] До недавних пор большинство фотографий были аналоговыми и создавались с помощью галогенида серебра и других химикатов. Однако аналоговая фотография достигла пика своего развития в 2000 году.[219] В наши дни более 2,5 миллиарда людей имеют цифровые камеры, а подавляющее большинство фотографий создается в цифровой форме.[220] Это приводит к потрясающим результатам: по некоторым расчетам, каждые две минуты в мире делается больше фотографий, чем за весь XIX век.[221] Теперь мы можем фиксировать события нашей жизни с беспрецедентными частотой и детализацией и делиться фотографиями, причем сделать это очень просто.
И хотя дигитализация очевидным образом повысила количество фото и удобство фотографического процесса, она также значительно изменила экономику производства и распространения фотографий. Команда Instagram, состоявшая всего из 15 человек, создала простое приложение, которым теперь пользуется свыше 130 миллионов потребителей для демонстрации своих 16 миллиардов фотографий (и эта цифра продолжает расти).[222] Через 15 месяцев после ее основания компанию за миллиард с лишним долларов купил Facebook, который, в свою очередь, достиг отметки в миллиард пользователей еще в 2012 году. В Facebook работали около 4600 человек,[223] причем разработчиков из них было меньше тысячи.[224]
Стоит сопоставить эти цифры с показателями компании-монстра Kodak в доцифровую эпоху. Компания также обеспечивала потребителям доступ к миллиардам фотографий. В какой-то момент на Kodak работало 145 300 человек, причем треть из них – в Рочестере, штат Нью-Йорк, а еще тысячи косвенно работали на компанию в широчайшей сети поставок и каналах розничной дистрибуции, которые требовались компаниям в первой эре машин. Kodak сделал богачом своего основателя Джорджа Истмена, также создал рабочие места для нескольких поколений представителей среднего класса и приносил городу Рочестеру с момента основания компании в 1880 году значительную прибыль. Однако через 132 года, за несколько месяцев до того, как Instagram был продан Facebook, компания Kodak заявила о своем банкротстве.[225]
Фотография еще никогда не была столь популярным занятием. Сейчас в Facebook ежегодно загружается 70 миллиардов фотографий, а еще больше – через другие цифровые сервисы типа Flickr, причем затраты пользователя при этом близки к нулю. Все эти фотографии созданы в цифровой форме, поэтому сотни тысяч работников, которые раньше занимались производством фотографических химикатов и фотобумаги, больше не нужны. И в условиях цифровой эры им нужно найти какой-то иной способ выживания.
Эволюция фотографии иллюстрирует понятие Дара (bounty), связанного со второй эрой машин, – первого значительного экономического последствия экспоненциального, цифрового и комбинаторного прогресса, происходящего в настоящее время. Второе понятие, распределение (spread) этого Дара, означает возникновение и рост различий между людьми с точки зрения доходов, богатства и других важных жизненных обстоятельств. Мы создали рог изобилия, из которого ежегодно проливается около 400 миллиардов тех самых «особых моментов» нашей жизни, которые раньше позволял запечатлеть Kodak, и мы обмениваемся ими с помощью нескольких щелчков мыши или касаний экрана. Однако на компании типа Instagram и Facebook работает в разы меньше людей, чем было нужно для Kodak. При этом рыночная ценность Facebook в несколько раз выше, чем была у Kodak в лучшие времена. Благодаря Facebook появилось уже как минимум семь миллиардеров, и капитал каждого из них в десять раз превышает капитал Джорджа Истмена. Переход от аналоговых технологий к цифровым не только подарил нам цифровую фотографию и другие новые продукты, но и привел к совершенно иному механизму распределения доходов.
Фотографический бизнес – не единственный пример такого перехода. Аналогичные истории происходят и будут происходить в мире музыки и СМИ; в финансах и издательской деятельности; в розничной торговле, дистрибуции, услугах и производстве. Почти в каждой отрасли технологический прогресс приносит нам невиданные дары. Отныне все больше богатства будет создаваться за счет меньшего объема работы. Однако как минимум в нашей нынешней экономической системе этот прогресс будет оказывать огромное влияние на процессы распределения доходов и богатства. Если работу, которую человек может сделать за час, можно будет сделать с помощью машины, потратив на это один доллар, то работодатель, стремящийся получить как можно больше прибыли, не предложит человеку за эту работу более одного доллара. В системе свободного рынка работник должен либо согласиться на такую зарплату, либо найти какой-то другой способ заработка. И наоборот, если какой-то человек найдет новый способ донести свои наблюдения, таланты или навыки до миллиона новых потребителей с помощью цифровых технологий, то в условиях цифровой экономики он или она сможет заработать в миллион раз больше, чем это было возможно раньше. И теория, и данные показывают нам, что такое соотношение Дара и его распределения совсем не случайно. Развитие технологий, особенно цифровых, приводит к беспримерному перераспределению богатства и доходов. Цифровые технологии могут копировать ценные идеи, глубокие наблюдения и инновации при очень небольших затратах. Они вручают обществу Дар и обогащают инвесторов, снижая при этом спрос на прежде важные профессии, то есть лишая многих людей прежних доходов.