Отсутствие работы вредит не только отдельным людям, но и целым обществам. Социолог Уильям Джулиус Уилсон суммировал выводы своей многолетней работы в книге 1996 года «Когда исчезает работа» (When Work Disappears). Его заключения были однозначными:
Последствия высокого уровня безработицы в том или ином жилом районе оказываются более разрушительными, чем высокий уровень бедности. Район, жители которого бедны, но при этом имеют работу, отличается от района, жители которого бедны и при этом не работают. Многие из сегодняшних проблем городских гетто – преступность, распад семей, жизнь на пособие, низкий уровень социальной организации и так далее – представляют собой в фундаментальном смысле следствие исчезновения рабочих мест.[400]
В своей книге «Распад» (Coming Apart, 2012) социолог Чарльз Мюррей выразил в цифрах проблемы, описанные Уилсоном, и показал, что эти проблемы свойственны не только гетто или районам, где живут в основном представители меньшинств. То же самое происходит и в «белой» Америке. В своем исследовании Мюррей выявил две группы. Первая состоит из американцев, имеющих образование не ниже колледжа и работающих в качестве специалистов или управленцев; ученых «поселил» их в выдуманном городке Бельмонт, названном так в честь респектабельного пригорода Бостона. Вторая группа состоит из «синих воротничков» и мелких клерков, имеющих лишь среднее образование; их Мюррей поселил в Фиштауне, получившем название в честь рабочего пригорода Филадельфии. В 2010 году примерно 30 % американских работников жили в Бельмонте, а 20 % – в Фиштауне.[401]
Используя множество источников данных, Мюррей отследил происходившее в Бельмонте и Фиштауне с 1960 по 2010 год. В начале этого периода два городка почти не отличались друг от друга по большинству характеристик здорового общества – уровню браков и разводов, показателям преступности и т. д. – и в обоих жили люди, у которых была работа. В 1960 году в 90 % домохозяйств Бельмонта как минимум один взрослый человек работал 40 и больше часов в неделю. То же самое наблюдалось в 81 % домохозяйств Фиштауна. К 2010 году ситуация в одном из сообществ изменилась коренным образом. Если в 87 % домохозяйств Бельмонта все еще имелся как минимум один человек, работавший прежнее количество часов, то для домохозяйств Фиштауна этот показатель упал до 53 %.
Что еще изменилось в Фиштауне? Очень многое, и ни одно из этих изменений не было к лучшему. Браки становились все менее прочными и заключались все реже. Если в 1960 году лишь 5 % жителей Фиштауна в возрасте от 30 до 49 лет были разведены или жили раздельно со своими супругами, то к 2010 году такой статус был уже у трети жителей. Чем дальше, тем меньше детей Фиштауна росло в полных семьях; к 2004 году значение этого показателя упало ниже 30 %. Резко выросло число заключенных среди жителей; в 1974 году в тюрьме сидели 213 из каждых 100 000 жителей Фиштауна. За следующие 30 лет это число выросло более чем в четыре раза, до 957. Хотя некоторые из этих негативных тенденций наблюдались и в Бельмонте, их масштаб был несоизмеримо меньше. К примеру, даже в 2004 году в полных семьях росло не менее 90 % детей Бельмонта.
Постепенное наступление безработицы было не единственной силой, все больше отдалявшей Бельмонт от Фиштауна – да и сам Мюррей концентрировался на других факторах,[402] – однако мы убеждены, что отсутствие работы сыграло свою важную роль. Ряд свидетельств показывает, что сообщества, у членов которых есть работа, оказываются намного более здоровыми, чем сообщества, в которых, при прочих равных условиях, рабочие места оказываются в дефиците. Поэтому мы приветствуем политические решения, стимулирующие занятость даже в ходе развития второй эры машин.
И здесь есть две хорошие новости. Первая заключается в том, что экономисты уже разработали инструменты, стимулирующие труд и вознаграждающие за него. С точки зрения экономики в целом, эти инструменты гораздо эффективнее, чем система гарантированного базового дохода. Вторая хорошая новость связана с тем, что инноваторы и предприниматели разрабатывают не только технологии, отнимающие у человека работу, но и технологии, который дополняют человеческий труд. Иными словами, цифровые инструменты не только вымывают из экономики человеческие трудовые ресурсы; в ряде случаев, они создают для людей новые возможности внести свой вклад. По мере дальнейшего развития технологий идеальным решением было бы совместить эти две хорошие новости. Стоит попытаться и дальше поддерживать экономику, основанную на труде людей. Это позволит решить проблемы, связанные со всеми тремя вольтеровскими видами зла, и значительно увеличит шансы на сохранение не только богатой экономики, но и здорового общества.
Отрицательная ставка налога на доходы
Лауреат Нобелевской премии, консервативный экономист Милтон Фридман по большей части не жаловал идеи, связанные с вмешательством правительства в экономику, однако ему нравилась концепция отрицательного подоходного налога, призванная помочь беднякам. В одном своем выступлении на телевидении в 1968 году Фридман так объяснял свою позицию:
Сейчас в нашей стране действует положительный подоходный налог, о котором вы все знаете… К примеру, если вы – глава семьи из четырех человек и ваш ежегодный доход составляет 3000 долларов, то вы не платите налог, но и не получаете никакого пособия. Вы находитесь в точке безубыточности. Теперь предположим, что ваш доход составляет 4000 долларов. В этом случае у вас возникает 1000 долларов положительного налогооблагаемого дохода и при нынешней ставке (14 %) вы заплатите с этой тысячи 140 долларов налога. А теперь представим себе, что ваш доход равен 2000 долларов. В этом случае, на вас распространяются все льготы и вычеты, полагающиеся при уровне дохода в 3000. Значит, у вас возник отрицательный… налогооблагаемый доход в размере 1000 долларов. При нынешних законах вы не получаете от этого никакой пользы, однако идея отрицательного подоходного налога состоит в том, что, когда ваш доход оказывается ниже точки безубыточности, вы получаете от государства некую сумму в качестве компенсации. То есть вы не платите деньги, а наоборот, получаете их.[403]
Давайте продолжим эту историю до логического конца. Если бы ставка отрицательного подоходного налога равнялась 50 %, то человек, заработавший 2000 долларов, получил бы компенсацию в размере 500 долларов (1000 × 0,5), то есть его совокупный доход в данном году составил бы 2500 долларов. Человек, не заработавший в этом году ни цента (то есть его отрицательный налогооблагаемый доход равен 3000 долларов), получит в виде компенсации 1500 долларов (3000 × 0,5).
Отрицательный подоходный налог совмещает в себе идею гарантированного минимального дохода со стимулом к труду. На любом уровне ниже планки отсечения в данном примере (отметим, кстати, что 3000 долларов 1968 года – это примерно 20 000 в ценах 2013 года) каждый заработанный доллар повышает общий доход на полтора доллара. Это побуждает человека к труду и поиску дополнительной работы, даже если платят за эту работу не слишком много. Это также стимулирует к тому, чтобы показывать свой доход (то есть заполнять налоговые декларации) и, таким образом, становиться частью официальной и измеряемой рабочей силы в стране. А управлять такой системой будет довольно просто, поскольку можно использовать уже имеющиеся технологии и инфраструктуры по заполнению деклараций и распределению налоговых возмещений.
По всем этим причинам нам очень нравится идея отрицательного подоходного налога. В настоящее время в федеральной налоговой системе уже используется сходная концепция, которая называется «налоговый вычет на полученный доход» (Earned Income Tax Credit, EITC). Однако используется этот инструмент не так уж широко: в 2012 году планка отсечения составляла 6000 долларов для семей с тремя и более несовершеннолетними детьми и всего 500 долларов для семей без детей. Кроме того, налоговым вычетом не могут воспользоваться граждане, не имеющие вообще никакого дохода. Впрочем, несмотря на ограниченность применения, инструмент EITC остается эффективным – согласно исследованию экономистов Раджа Четти и Натаниэля Хендрена из Гарварда, а также Патрика Клайна и Эммануэля Саэза из Беркли, в тех штатах, где EITC применяется более широко, выше межпоколенческая мобильность.[404]
Мы поддерживаем превращение системы EITC в полноценную систему отрицательного подоходного налога путем ее расширения и придания ей универсального характера. Мы также считаем, что работа в рамках EITC должна строиться более простым и понятным образом. В настоящее время примерно 20 процентов налогоплательщиков, имеющих право ей пользоваться, не участвуют в системе, поскольку либо не знают о ее существовании, либо боятся ее сложности.[405]
В сущности, EITC – это субсидия на труд: вам выплачиваются деньги плюс к вашему доходу. Это практическое воплощение одной из самых древних экономических рекомендаций: обложите налогом то, чего вам нужно меньше, и субсидируйте то, чего вы хотите видеть больше. К примеру, мы вводим высокие налоги на сигареты и неэкономичные автомобили, но субсидируем строительство электростанций на солнечных батареях.[406] Смысл тут, конечно, в том, что налоги позволят нам сократить нежелательную активность (курение или загрязнение атмосферы), сделав ее более затратной, одновременно поддерживая деятельность, которая окажет обратный эффект. Мы согласны с нашим коллегой по МТИ Томом Кокэном, полагающим, что безработица представляет собой «рыночный провал» или отрицательный внешний побочный эффект. Это означает, что преимущества роста занятости – снижение уровня преступности, рост инвестиций и укрепление связей в городских сообществах – распространяются на всех членов общества, а не только на конкретных работодателя и работника. Если безработица создает негативные побочные эффекты, то логично вознаграждать занятость, а не облагать ее налогом.