ольной зуб. Удивительно! Как можно сочетать несочетаемое? На Земле бакнианские нравы казались просто развратом, но насколько этот разврат был целомудреннее земных отношений… Каждый раз, когда он замечал, что Маран брезгливо кривит рот при виде парочек, занимающихся любовью на улице или в иных общественных местах, он не знал, смеяться ему или плакать, ведь он помнил те два месяца в Дернии, когда тот каждую ночь уводил к себе в комнату новую подружку и даже не считал нужным запоминать имена… И точно так же прошлое любой бакнианской женщины включало в себя близость с десятками, если не сотнями мужчин, и при этом ни намека на легкодоступность… Может, это потому, что они сами выбирали себе партнеров?
Между тем появились стражники, и он пошел с ними в камеру, держа за руку потупившуюся Генису.
В каморке было полумрак, факелы еще не горели, а солнце, кажется, успело сесть, и в глаза Дану сразу бросились белевшие на темном блюде куски мяса, ему принесли поесть, хотя он уже отобедал, наверно, довольствием узников (если тут имелись и другие таковые) и пирами у правителя ведали разные службы. Движимый внезапным импульсом он предложил еду Генисе и был не слишком удивлен, когда та торопливо сползла на пол и схватила с блюда солидный кусок. Да их действительно морят голодом, подумал он потрясенно, или, по крайней мере, кормят более чем скудно.
Она съела мясо в мгновение ока, запила настоянной на растениях водой из кувшина и робко поглядела на него снизу вверх.
— Возьми еще, — сказал он, она покачала было головой, но тут же, не в силах устоять перед соблазном, потянулась ко второму куску. Дан отвернулся, чтобы ее не смущать, и за неимением других занятий попробовал зажечь факелы с помощью огнива и трута, оставленных ему вчера стражниками. Дело оказалось многотрудным, и когда он, сполоснув перепачканные сажей руки, сел напротив Генисы, та обгладывала уже последнюю косточку.
— Ты добрый, — сказала она тихо. — Добрый. И… Ты другой. Вы оба другие. Красивые и сильные. И… — Она положила то, что осталось от кости, на блюдо, аккуратно отставила его в сторону и добавила: — Твоему другу не повезло. Каси…
— Каси? — переспросил Дан, но понял, что речь о девушке, которую Бетлоан подсунул Марану.
— Каси. Она… — Гениса покрутила пальцем у виска, немало позабавив Дана этим столь знакомым жестом. — Она готова лежать с мужчинами день и ночь. И никогда не бывает довольна. Конечно, — она улыбнулась застенчиво и вместе с тем чуть лукаво, — если он такой же, как ты…
— Как я?
— Когда они спросили, хороший ли ты мужчина, я ответила им: лучшего в степи не найти.
Дан смущенно хмыкнул, но тут же спохватился.
— Они спросили? Кто они?
— Те, кто имеет право спрашивать. Лачира и Годиан.
— Они спрашивают вас о таких вещах?
— Они должны. Как еще узнать, настоящий мужчина или нет.
— А если мужчина не настоящий? — спросил Дан с любопытством.
— Тогда ему не дадут взять в свой шатер настоящую женщину.
— А это еще что такое? — удивился Дан и увидел, как глаза девушки наполнились слезами, потом два достаточно многоводных ручейка потекли по ее худым щекам, и она стала тихонько всхлипывать. Он сознавал, что надо бы прекратить дискуссию и попробовать утешить ее единственным доступным методом, но в тоже время понимал, что напал на нечто основополагающее, потому стал осторожными вопросами выведывать причину ее слез и потихоньку добрался до сути дела. Настоящими считались, как, впрочем, и следовало ожидать, те мужчины и женщины, которые могли иметь детей (о мужском бесплодии, как таковом, кочевники, естественно, не подозревали, подменяя это понятие вульгарной импотенцией). «Настоящему» мужчине доставалась жена — если у них существовал институт брака, в подобных подробностях Дан разбираться не стал — которая рожала детей и вела хозяйство, а «ненастоящему»?.. Ответ на этот вопрос, казалось, лежавший на поверхности, был не тем, какого ожидал Дан, ибо «ненастоящий» соответствующую женщину в жены не получал, впрочем, подумав, Дан нашел это логичным, зачем импотенту женщина, даже бесплодная, нет, «ненастоящие» оставались холостяками и в некотором роде были париями, а бесплодные женщины?.. Он догадался прежде, чем выудил у запинавшейся от смущения Генисы разъяснение, конечно, их предназначали для развлечений, иными словами, превращали в девиц легкого поведения. Да, но ведь сначала надо было убедиться в том, что они не могут иметь детей? Разумеется. Ответ оказался чрезвычайно простым, но породил в голове Дана полный сумбур, ибо у него уже возникли естественные ассоциации, он припомнил некоторые варианты брачных отношений, существовавшие когда-то на Земле, однако ничего подобного… На Земле тоже имели место быть системы, нацеленные на воспроизводство, но здешняя превосходила всякое воображение, ибо пригодность к этому воспроизводству, иными словами, способность к деторождению определялась весьма оригинальным образом: созревшая девушка определялась в уже знакомый ему отряд женщин легкого поведения, и только забеременев и доказав тем самым соответствие своему предназначению, она могла стать чьей-нибудь женой (если, напомнил он себе, тут существует институт брака). Чьей? Это решали те, «кто имел право решать», какие-нибудь очередные Лачира и Годиан. Последнее его изумило меньше, он отлично помнил, что и на Земле, в разные времена и у разных народов, нередко пренебрегали такими пустяками, как любовь или элементарное влечение, браки заключались по соглашению между родителями или семьями (откуда до Лачиры с Годианом было не так уж и далеко), но об игнорировании мужского чувства собственности он никогда не слышал, девственность считалась необходимым атрибутом женщины практически при любом земном варианте брачных отношений, так продолжалось фактически до последних полутора-двух веков. Может, у язычников или в первобытном обществе и нет, этого он не знал, но позже… Он подумал, каким смехотворным должен был показаться Паомесу его вариант передачи власти. Наследование старшим сыном — вот уж действительно анекдотец! При такой постановке дел, когда никому не ведомо, кто этому старшему сыну отец…
Окрыленный добычей новых сведений и к тому же вдохновленный комплиментами Генисы, Дан действительно выдал «полную программу», как выразился Маран, впрочем, в данном случае, это особых усилий или навыков не требовало, ублажить собственную жену было делом куда более трудоемким, а бедной маленькой варварке любая ласка казалась подарком судьбы, и однако он пустил в ход чуть ли не все приемы, которыми к настоящему моменту овладел, тем более, что торопился поговорить с Мараном, ему хотелось обсудить то, что он узнал от Генисы.
Убедившись, что девушка уснула, он нажал на «ком» в надежде, что Маран ответит. Если, конечно, не занят выше головы. Ну а вдруг спит, сообразил он, но было уже поздно. Однако Маран не спал и не был занят ничем иным, он отозвался сразу и тоном самым что ни на есть будничным, Дан невольно вспомнил, в каком настроении тот был после вынужденного приключения на Эдуре… нет, видимо, он все-таки решил освободить себя от опрометчиво данного себе же слова… по крайней мере, на время экспедиций… ну и правильно, надо так надо… он смутился, вспомнив, как был возмущен, когда Патрик сказал эту же фразу и по тому же поводу…
— Не спишь? — спросил Маран.
— Не спится, — сказал Дан. — Хочу тебе кое-что рассказать.
— А девушка?
— Видит сны. Надеюсь, приятные. А твоя?
— Тоже.
— На сколько часов даешь гарантию? — пошутил Дан, вспомнив Эдуру и невозмутимого Мита с его точными сроками, но Маран ответил вполне серьезно:
— До утра. Выкладывай.
Дан пересказал ему свой разговор с Генисой, Маран слушал, не перебивая, и только когда Дан завершил свое повествование эмоциональной тирадой о несчастном положении «ненастоящих» женщин, вдруг возразил:
— Не все столь однозначно.
— В каком смысле?
— Есть и другие мнения на этот счет.
— Ты имеешь в виду?..
— Мою даму.
— Так ты с ней обсуждал эту проблему?
— Видишь ли, она личность куда более сумбурная, к тому же… — Маран замялся, и Дан пришел ему на помощь:
— У нее другие интересы?
— Скажем так. Но она все же кинула пару фраз, смысл которых я полностью понимаю только теперь, в свете того, что ты мне поведал.
— И что именно она сказала? — полюбопытствовал Дан.
— Ей не понравилась моя реакция на ее поведение. Она изобразила тут…
— Небольшой стриптиз?
— Что-то вроде того. У нее был довольно жалкий вид, и я… Словом, она заявила, весьма, должен заметить, вызывающе: не смей смотреть на меня сочувственно, если хочешь знать, я только рада, что Самисис обошла меня своей благосклонностью. И, вообрази себе, задрала голову вверх и высунула язык… Не знаю, в курсе ли ты, но тут этот простенький жест считается крайне неприличным. Колоссальная особа! Можешь представить себе земного язычника, показывающего кукиш Зевсу?
Он рассмеялся, и Дан понял, что вся эта история его, в основном, забавляет. Вот как?
— Так Самисис это богиня? — спросил он.
— По всей видимости. Богиня плодовитости, я думаю.
— Плодородия, ты хочешь сказать?
— Нет, не хочу. Какое плодородие там, где нет земледелия? — Он сделал паузу, потом добавил: — Это уже два. На обеде я слышал об еще одном боге.
— Каком?
— Войны, разумеется. У него звучное имя — Руаран.
— Паомес тоже намекнул мне на высшую силу. Но никого не назвал. Судя по смыслу, и он имел в виду бога войны. Значит, религия у них есть. Собственно, этого следовало ожидать, в подобную эпоху без веры обойтись сложно.
— Без веры вообще обойтись сложно, — заметил Маран задумчиво. — Даже в наше с тобой время. Большинство человеческих существ до сих пор предпочитает, чтобы их так или иначе вели по жизни. Людей нашего склада, таких, кто не хочет быть безвольной марионеткой в чьих-то руках, куда меньше.
— Ну этого никто не хочет!
— В таком выражении может и нет. Но суть дела ведь именно такова: бог — кукловод, а ты — марионетка в его руках.