Так кончился этот знаменательный день. Были ли довольны им его авторы? Об этом трудно судить, так как печатные заявления об этом тоже «политика». Конечно, они объявили себя победителями. «Как и следовало ожидать, – писал Милюков 7 марта, – истинными героями этого дня были не те, кто говорили, а те, кто молчали». «Коллективным героем дня было оппозиционное большинство Думы, показавшее себя достаточно сильным и достаточно дисциплинированным, чтобы управлять ходом дела в Думе, не подвергая себя никаким случайным опасностям со стороны и сверху». Но сам этот коллективный герой себя героем не чувствовал. Кадетские депутаты стали готовить себе реванш за эту «победу». Нм стало немедленное внесение законопроекта об отмене военно-полевых судов. Но раньше, чем это случилось, жизнь дала повод еще раз проверить жизненность той группировки, которую ей ее лидеры навязали, т. е. левого думского большинства.
Глава IXНачало деловой работы в Думе
Заседание 6 марта завершило «конституирование» Думы, и она могла после этого перейти к «деловой работе». Того затруднения, которое на первых порах встретила 1-я Дума, т. е. отсутствия правительственных законопроектов, не существовало. Их было даже слишком много. Нужно было теперь только вводить в работу порядок.
Заседание 7 марта началось с перечисления законопроектов, которые правительство в Думу вносило, с оглашения результатов выборов в те две постоянные комиссии («распорядительная» и «по разбору корреспонденции»), которые по Наказу выбирались отделами, и с избрания других обязательных комиссий уже общим собранием Думы. Долгоруков от имени кадетов предложил выборы отложить для сговора партий. После непродолжительных прений было принято, что, в отличие от одностороннего состава президиума, в комиссиях будут представлены все партийные направления. Это могло бы быть возвращением на путь «добрых парламентских нравов», если бы оно мотивировалось изменением отношения к правам думского «меньшинства», а не только тем, что в комиссиях присутствие меньшинства для самого большинства будет полезно. Но во всяком случае, можно было теперь приступить к настоящей работе; однако она была задержана отвлечением в сторону, которое отняло два заседания, заняло 128 столбцов стенографического отчета и произвело на всех впечатление полного разброда. В нем впервые обнаружились помехи, которые стояли на дороге настоящей работы, и противоестественность того «объединенного большинства», которое считало себя хозяином Думы.
Когда председатель огласил список постоянных комиссий, подлежащих по Наказу избранию Думой (бюджетная, финансовая, по исполнению росписи, редакционная и библиотечная), среди них неожиданно оказалась какая-то «Комиссия для помощи голодающим». Сначала она на себя не обратила внимания; председатель предложил отложить и ее выбор на завтра. Но некоторые депутаты (Гессен, Капустин, Кузьмин-Караваев), даже не в виде возражения, а только для ясности, поинтересовались узнать, «какие функции предполагается поручить этой комиссии». На это законное любопытство полилось негодующее «удивление» слева. С.-д. Алексинский «немало удивился» вопросу; он полагал, что «для большинства присутствующих задача комиссии должна быть ясна». Измайлов (с.-д.) тоже «удивлялся» хладнокровному отношению Думы к помощи голодающим. И Булат (труд.) был «удивлен вопросом», «что комиссия будет делать? Очень ясно: она будет кормить голодающих».
Эта тема показалась настолько благодарной, что ее немедленно начали «углублять». Вот образчики речей, которые должна была выслушивать Дума.
Пьяных говорил: «Необходимо избрать комиссию для голодающих. У нас брало правительство в свои руки эту самую комиссию; оно заботилось о голоде, князь или граф, только я не знаю титула его, но скажу только, что это – Гурко, который 200 000, если не ошибаюсь, денег похитил, а Лидваль помощником был ему».
Жигулев возмущался, что «некоторые представители в Государственной думе говорят о «библиотечной комиссии». Обратите внимание, что тысячи крестьян помирают с голоду, что тысячи рабочих тоже. И вы в это время хотите заниматься тем, чтобы из ящика в ящик перекладывать книги. Время не заниматься этими книгами, когда бывшие господа министры: Гурко и т. п. – разгуливают и проматывают деньги, которые были им даны для того, чтобы удовлетворить голодный народ. Мы от реформ не отказываемся (!). Мы говорим: «Давайте реформы, а реформа у нас есть, чтобы вся земля перешла в руки крестьян без всякого выкупа. Вот тебе и реформа».
Хасанов (мус.) принес, как иллюстрацию, кусок хлеба, которым кормят в Уфимской губернии башкир, отдающих последние свои гроши на содержание Гурко и Лидваля…
«Предлагаю немедленно образовать комиссию и взять все продовольственное дело в руки этой комиссии»… «Когда Гурко сдавал Лидвалю поставку хлеба, никакого закона выработано не было и никакими законами не руководствовались, и, следовательно, нам тут нечего церемониться и надо взять продовольственную часть в свои руки».
Подобные цитаты можно было бы еще увеличить: привожу их как показатель удручающего культурного уровня той среды, в которой приходилось работать. Но вопрос о комиссии все-таки стал разъясняться. В прениях было указано много задач, которые можно было бы возложить на эту комиссию. И «взять в свои руки все продовольственное дело», и «начать самой кормить голодающих», и «исследовать положение голодающих крестьян по всей России, и, главное, обследовать его на местах». И «составить новые законы, необходимые для продовольствия голодающих». И «определить глубокие причины голодовок в России». Словом, недостатка в занятиях, которые поручались комиссии, не было.
Определились и два различных подхода к образованию этой комиссии. Одни, как кадет Булгаков, настаивали, чтобы те члены Думы, которые предложили образование этой комиссии, потрудились бы сами «заранее точно определить ее задачи». Другие, как с.-р. Долгополов, почтенный старый земский работник, предпочитал более легкий для авторов путь: «Пусть только Дума комиссию выберет, а она уже сама представит Думе доклад о работах, которые она будет делать». Трудовик Караваев указал, что, «по обычаю прошлой Думы, принято, что составление законопроектов поручается особой комиссии. Составление основных положений проекта о голодающих должно быть поручено бесспорно той же комиссии».
Такой обычай для законопроектов действительно 1-й Думой был установлен и уже доказал свою непрактичность. Поручать комиссии составление закона целесообразно только тогда, когда основные его положения Думой одобрены и комиссии остается только облечь их в форму законодательных норм. Без этого комиссия становилась «бюро похоронных процессий», а сдача в нее предложений превращалась в отписку.
Но пока говорили о задачах этой комиссии, обнаружился затаенный смысл предложений этого рода: его формулировали соц. – демократы, которые в этом были последовательны. Они предложили, не дожидаясь проведения тех новых законопроектов, которые сочинит эта комиссия, сейчас же поручить ей собирать материал не только по отчетам и книгам, но и «исследованием на местах». Они понимали, что без специального закона исполнить такое поручение будет нельзя, но это их не смущало.
«Мы не накормим крестьян, – говорил Джапаридзе, – но дадим им нечто большее, чем простое кормление. Мы будем способствовать политическому воспитанию широких слоев населения…»
Жигулев (с.-д.) по этому поводу упрекал кадетов, что они «боятся народа», а они, «соц. – демократы, не боятся народных движений». Так назначение комиссии о голодающих было поставлено на ту настоящую почву, о которой накануне говорил Церетелли; она имела задачей организовывать через Думу народное «недовольство» и даже «движение».
Главную тяжесть борьбы с демагогией этого сорта в этот день вынес на себе Родичев; он один выступал шесть раз, сделался главной мишенью иронических или негодующих нападений с левых скамей и, наконец, внес то конкретное предложение, которое в результате было Думою принято. Было что-то символическое в том, что именно Родичев, лучший думский оратор, умевший и сам подниматься до пафоса, и увлекать за собою других, когда речь шла об идеях и принципах, но равнодушный к техническим спорам и формальным вопросам, ни разу в Думе не выступавший докладчиком, что именно он взял на себя «неблагодарное дело» во имя «практичности» возражать тем, кто хотел «кормить голодающих». Родичев, член 1-й Думы, которая шла напролом, топтала конституционные заграждения, в глубине своей души затаивший ту горечь от «столыпинских галстуков», которая у него вырвалась наружу уже в 3-й Государственной думе, стал возражать против того, что Думу сбивают с конституционной дороги, и со всей страстностью убеждения набросился на революционную идеологию, которая рядилась в конституционный мундир.
«О чем мы толкуем? – так начал он свою первую речь. – Мы здесь толкуем очень давно… О чем?.. О всем на свете. Письменного, определенного предложения не внесено…
…Когда собралось 540 людей, воодушевленных хотя бы самыми благородными и лучшими намерениями, вооруженных самыми обширными знаниями и самым острым умом – если они сразу начнут рассуждать обо всем, они никогда ни до чего не дойдут. А поэтому сделаем то, что мы обязаны были сделать с самого начала. Если мы вносили предложение о выборе комиссии, мы должны были определить, чем будет заниматься эта комиссия…
…Другая мысль – поручить этой комиссии исполнительную власть. Господа, мыслимо ли это, ведь это значит взять в руки дело голода; значит, не внеся нового закона, взять в руки власть, принадлежащую министру внутренних дел…
…Если вы сделаете постановление, то это постановление останется на бумаге. Это будет простое сотрясение воздуха здесь в Думе. О той исполнительной комиссии, которая заменит собою Министерство внутренних дел, до издания нового закона – нам рассуждать бесполезно. Это будет свидетельствовать не только о политическом бессилии Думы, это будет свидетельствовать и об ее умственном бессилии…