Это было уж крайностью. Но дело оказалось настолько разъяснено, что кадеты внесли простую формулу перехода; она и была принята. Дума показала этим больше уважения к правде, чем правительство в деле Гершельмана, за которого оно заступилось.
То же можно сказать о запросах, которые не касались борьбы с «Революцией»; тогда у всех находился общий язык.
Возьму тоже пример.
17 апреля обсуждался запрос к главноуправляющему земледелием и землеустройством о неправомерных его действиях по переселению крестьян в Сибирь, «нарушавших права и насущнейший интерес старожилого населения». Депутаты-сибиряки настаивали на срочности запроса ввиду начала земледельческих работ. Он признан срочным и принят по существу. 24 мая правительство на него отвечало. Правительству длинной и деловой речью возражал Скалозуб, депутат Тобольской губ. (20 столб, стен. от.). Он указывал определенные пожелания, в 7 пунктах, как руководящие начала для действий правительства. Но с. – дем. Мандельберг прибавил к этому трафаретное предложение: «Взять переселенческое дело в свои руки и для этого организовать парламентскую комиссию». Дума приняла формулу сибиряков, а предложение соц. – демократов даже не голосовала.
Упомяну еще о спешном запросе, за подписью 171 депутата, который был внесен и принят как срочный 15 мая. В нем излагалось, что накануне 5 священников-депутатов были вызваны повестками к митрополиту Антонию, который объявил им Синодский указ от 12 мая; в силу его они должны были выйти из тех левых партий, в которых они состояли, и об этом публично заявить. Они могли принадлежать только к монархическим, октябристам или умеренным правым партиям и выступать в Думе только в духе этих партий. Если это приказание не будет исполнено до 18 мая, это поведет к лишению сана.
Это бесстыдное определение Синода явно нарушало законы – и ст. 14 Ул. Гос. думы, и ст. 8 Закона 18 марта 1906 года – и препятствовало члену Думы исполнять свои обязанности. Оспаривать этого было нельзя. Только епископ Евлогий сделал робкое возражение. «Я думаю, – сказал он, – что этот запрос касается области чисто церковной, имеет отношение к внутренней жизни церкви и не подлежит обсуждению Гос. думы». Никто в защиту Синода не сказал ни единого слова, и запрос был принят. Ответить на него правительство не успело за роспуском Думы. Но одно оглашение этого синодского безобразия уже было его осуждением; запрос в данном случае своей цели достиг. В этом и было его назначение. К сожалению, не пришлось услышать, что правительство могло бы сказать. Конечно, действия Синода контролю Думы, по Основным законам, не подлежали; но как же при этих условиях можно было бы поддерживать закон о гражданских последствиях лишения сана? Правительство и внесло законопроект об отмене этих последствий; он был принят 3-й Думой и Государственным советом, но не был утвержден Государем. Это было назидательно, но это было позднее. Сама же Дума в этом деле долг свой исполнила, как надлежало.
Напомню, что и правые партии делали попытки во 2-й Думе прибегнуть к запросам. Так, 20 марта 32 депутата внесли запрос из 4 пунктов о беспорядках в средних и высших учебных заведениях; он кончался такой тирадой: «Министерство Народного Просвещения, поглощая значительное количество народных денег, подвергает серьезной опасности будущую народную жизнь, ибо при таком положении подрастающее поколение даст не полезных деятелей, а развращенных невежд, лишенных каких бы то ни было познаний и не привыкших вообще ни к какому полезному труду».
В доказательство своих утверждений была приложена записка В.М. Пуришкевича. Запрос, как неспешный, был сдан в комиссию и оттуда не вышел. О нем авторы и не напоминали. Аналогичный запрос еще раньше (10 марта) был предъявлен и обсуждаем в более подходящем для его содержания месте – в Гос. совете, причем в результате была принята довольно безобидная формула, выразившая доверие к мерам, которые будут приняты совместными усилиями академических советов и министров. Такое сдержанное отношение верхней палаты охладило пыл правых.
По левому составу Думы, по ее сравнительно низкому культурному уровню было естественно предполагать, что работа Думы пойдет, главным образом, по дороге запросов. Критика легче, чем созидание, а 1-й Думе было нетрудно найти много поводов, чтобы произносить обличительные речи, принимать резкие формулы переходов, а бесплодие подобных запросов объяснять отсутствием «санкций». Она сначала так и поступала. Но атмосфера ее была другая. Она убедилась на опыте, что поспешные и заносчивые запросы обращались против нее. Сообщаемые факты могли быть голословны и просто неверны. Помешать каждым 30 депутатам предъявлять запрос Дума не могла; это их право закон защищал. Она могла только злоупотребления ограничить. Это она и начала делать. Постепенно число их уменьшалось и самый характер их стал изменяться. Вместо 300 запросов в 1-й Думе, их было около 30 во 2-й. Они сводились к тем редким сравнительно случаям, когда беззакония власти были бесспорны (как в запросе о депутатах-священниках) или когда, как в переселенческом деле, вели к полезному обсуждению деловых вопросов. Так запросы вернулись на конституционную почву и приобрели снова значение. Оно было бы еще гораздо полнее, если бы Дума усвоила не только букву, но и дух нашего конституционного строя. Его идея была в организации совместной работы «власти» с представителями нашей «общественности». Это сотрудничество было обоим полезно. Но прошлое не давало этому сразу наладиться. Когда-то «власть» общественности не признавала и требовала от нее подчинения. Теперь общественность стала на нее так же смотреть и требовала от нее «послушания». Вместо же сотрудничества еще по-прежнему продолжалась война. Но эти традиции во 2-й Думе реальную почву под собой теряли. Бессмысленность лозунга «война до конца», при отсутствии соответственных сил, войска понимают раньше, чем плохие военачальники; отказ от сотрудничества с «исторической властью» до осуществления «полного народоправства» соответствовал не интересам страны, а только претензиям «настоящих политиков». Опыт конституционной работы во 2-й Гос. думе и стал ее избавлять от этой предвзятости.
Глава XIIТактика левых фракций в Государственной Думе
Деловая работа была не единственной заботой тех, кто хотел Думе успеха; надо было, кроме того, ограждать ее от «бомб», которые подкладывались под нее и справа и слева. Работа в Думе напоминала работу на судне, которое плывет среди минного поля. Защита от мин не меньше важна, чем ход самой работы.
Всем была ясна трудность положения думского центра между двумя крайними флангами. И Государь и Столыпин при первых встречах с Головиным оба обращали его внимание на этот вопрос. Он тогда обоим наивно ответил, будто единодушное избрание председателя уже показало, что прочное большинство в Думе имеется.
Недостаточность этого довода он сам сознавал. Я помню один разговор, который был у меня с ним в Москве после выборов. Он был тогда оптимистом: «Дума не так плоха, как может казаться. Кадеты смогут проводить в ней свою линию. В Думе будет два большинства. По вопросам «тактики» мы будем голосовать вместе с правыми, по вопросам же «программы» с левыми».
Это мнение не было его личным мнением. В нем – отголоски суждений кружка, с которым Головин был тесно связан и где тон давал Ф.Ф. Кокошкин. Такая схема подходила к умению Кокошкина все «упрощать». Это легче делать в теории, чем над живым организмом. Головину казалось нормальным, что те же самые люди будут поочередно голосовать то вместе, то друг против друга, как это делают участники на спортивных турнирах, сообразно тому, куда их жребий поставит.
«Программа» и «тактика» более связаны, чем им казалось. Часто программа обусловливает тактику. Если в ней стоит установление «демократической республики» – то ее проведение в жизнь не может быть достигнуто легальными средствами; партия должна идти к ней революционным путем и тактику приспосабливать к этому. Но и тактика иногда определяет программу, по крайней мере тех достижений, которые партия может ставить себе. И на настоящей войне ближайшие операционные цели определяются соотношением сил в данный момент. Реформы, которые Революция может осуществить сразу и полностью, на путях легальной эволюции часто могут происходить только постепенно и медленно. Это кадеты на себе испытали. Когда для свержения Самодержавия они приняли участие в «Освободительном Движении» вместе с «революционными партиями», что было отличительной чертой этой эпохи и легло в основание «кадетизма» – то перспектива торжества революции, на которую они тогда соглашались, позволила им свои отдаленные программные цели, т. е. полное народоправство, четыреххвостку, парламентаризм, переход всей земли в руки крестьян, ставить полностью на ближайшую очередь. Эта «тактика» и взорвала 1-ю Думу. Ее неудача для них оказалась наглядным уроком; надо было ее изменить, и они действительно ее изменили. О «революции» говорить перестали, собрались работать на конституционном пути. Головин правильно отметил, что это сближало их с правыми. Но тогда и на вопросы программы кадетам было нельзя смотреть глазами революционного левого большинства.
Связь между программой и тактикой не позволяла считать 2-ю Думу работоспособной лишь потому, что при голосованиях у нее могло оказаться два противоположных большинства; одно для тактики, другое для программы. Дума могла стать рабочей и прочной только в том случае, если бы в ней образовалось хотя небольшое, но надежное большинство и для той и для другой. Если даже для этого кадетам пришлось бы сократить и замедлить свои программные планы, то это ничего не меняло бы; видеть в этом измену своим обещаниям было бы так же бессмысленно, как упрекать авангард, что он не взял в плен целую армию, или ребенка, что он растет недостаточно быстро. Решить идти только легальным путем уже значило подчиняться условиям, которых эта тактика потребовала бы и в сфере программы. Жизненность 2-й Думы вся зависела от того, могло ли в ней такое большинство появиться. Когда она свою жизнь начинала, у нее его еще не было. И поучительный факт. Когда его создать старались «вожди», оно им не давалось. Сколько труда и искусства, горячности и иронии было потрачено Милюковым в «Речи», в его полемике с партийными органами левых партий, в погоне за созданием прочного левого большинства. Лидеры партий старые аргументы свои повторяли и на уступки не шли. Но такое соглашение само собой стало достигаться внизу, в процессе работы, и тем легче, чем работники Думы были свободнее от директив, которые им давали вожди. Жизнь оказывалась сильнее теоретиков.