Говард рассеянно кивнул.
– Я уверен, что вы меня не разочаруете.
– Совершенно верно, милорд.
Внезапная вынужденная спешка пошла Картеру на пользу. Она немного помогла забыть о страданиях. Он поднялся в свою комнату под крышу, где Альберт уже приготовил чемодан – коричнево-грязное чудовище, которое, как выдавало множество наклеек, уже побывало в разных уголках мира. Когда Картер открыл его, оттуда ударил незнакомый запах. Говард вздохнул. «Так, – думал он, – должно быть, пахнет в Индии. А в Египте, вероятно, тоже свой неповторимый запах».
До сего времени Египет был далекой чужой страной для Картера, просто желтым пятном на глобусе в библиотеке его светлости. Хотя Говард уже долгое время имел дело с культурой этой страны, он и представить не мог, что ему суждено будет туда когда-нибудь поехать. Даже его отец за всю долгую жизнь никогда не ездил дальше Брайтона. Неудивительно, что он был не в восторге, когда его младший сын собрался ехать в дальние страны.
Чемодан был слишком велик для скромных пожитков Картера, но тут появилась леди Маргарет с узлом одежды. Она считала, что у исследователя должен быть подходящий костюм для тропиков: шлем, льняные брюки и обтянутая войлоком фляга, чтобы освежаться во время сильной жары.
После того как леди Маргарет все уложила, она огляделась в пустой комнате. Тут ее взгляд упал на рисунок на стене. Говард в спешке не заметил его. Теперь он снял и разорвал рисунок в клочья.
Леди Маргарет наблюдала за происходящим с улыбкой. Наконец она вопросительно взглянула на Говарда.
Но тот поджал губы, словно опасаясь сказать что-нибудь лишнее. Однако затем он едва слышно произнес:
– Кончено!
Обычно в полдень на вокзале Сваффхема, темном здании из обожженного кирпича, не было ни единой живой души. В зале ожидания, со стен которого осыпалась штукатурка, царила тишина. В утренние и вечерние часы здесь находили убежище рабочие с красильной фабрики и бродяги.
Но в этот день все было иначе. Стрелки вокзальных часов показывали одиннадцать часов сорок минут, и мистер Киллрой, начальник вокзала, продавец открыток, стрелочник и кондуктор в одном лице, в ожидании поправил погоны своей голубой униформы и зажал под мышкой красный ручной семафор: с минуты на минуту должен был прийти дневной поезд.
Он посмотрел в зарешеченное окно своего кабинета и удивился: на перроне стояла целая толпа народа. Окрыленный увиденным, Киллрой повел себя так солидно, будто он был начальником всего восточного отделения английской железной дороги.
Пошел дождь, впрочем, небольшой, но в этом уже был символ: лето медленно подходило к концу.
Попрощаться с Ньюберри и Картером пришли лорд и леди Амхерст, их дочь Алисия и еще дюжина слуг из Дидлингтон-холла. Присутствовали родители Перси Ньюберри и половина всей его родни. И конечно же, тетки Говарда Кейт и Фанни не преминули на прощание дать несколько ценных советов их мальчику и немного всплакнуть. Казалось, что все целуются друг с другом, хотя в путь отправлялись только двое.
В душе у Говарда теснились противоречивые чувства. Для него это было прощание с юностью. Он вдруг повзрослел в одну минуту, почувствовав ответственность за самого себя. Не этого ли он хотел? Разве он не мечтал стать свободным и быть самому себе хозяином? Вместе с тем его преследовал навязчивый вопрос: сможет ли он, шестнадцатилетний юноша, справиться с поставленной задачей? Он, Говард Картер, рисовальщик из Сваффхема? Все его чувства исчезли из-за той боли, которую причинила ему Сара Джонс. Он ощущал себя подавленным и беспомощным, сомневался, сможет ли когда-нибудь снова обрести столько сил. Первоначальная ненависть и печаль сменились бездонной пустотой. В его голове постоянно стучал молоточком один и тот же вопрос: почему? почему? почему? «Возможно, – думал Говард, – я так никогда и не пойму, что подвигло Сару принести нашу любовь в жертву рассудку».
С востока, где железнодорожная колея пересекала Стейшн-стрит, раздался пронзительный гудок. Шипя и фыркая, к станции приближался паровоз. Несмотря на то что за локомотивом с высокой трубой ехали всего три вагона, тормоза издали оглушительный визг. Они пищали и скрипели, как стадо диких животных. И когда поезд наконец остановился, локомотив, окутанный белыми клубами пара, был похож на настоящего колдуна. Мистер Киллрой вышел на перрон и дважды прокричал:
– Сваффхем! Сваффхем!
Правда, его слова поняли только те, кто и без того знал этот город.
Большие вокзальные часы показывали одиннадцать часов сорок пять минут, и мистер Киллрой поторопил:
– Пожалуйста, займите свои места, двери закрываются, поезд отходит!
Слуги погрузили чемоданы Ньюберри и Картера на площадку среднего вагона, и оба пассажира заняли свои места у окна купе.
– Счастливого пути и успехов! – прокричал лорд Амхерст своей экспедиции через опущенное окно.
Тут вновь раздался голос мистера Киллроя:
– Отойдите от вагонов, поезд отправляется!
В этот момент Картер увидел Сару Джонс. Она стояла позади толпы под козырьком вокзала. На ней был тот самый зеленый костюм, который ему очень нравился. Она робко махала ему. Этот жест так поразил Говарда, что он безрассудно, опрометью бросился из купе, спрыгнул с площадки поезда на перрон и побежал навстречу Саре с распростертыми объятиями.
Мистер Киллрой дунул в свисток и поднял красный семафор – сигнал к отправлению поезда. Локомотив издал короткий гудок.
В тот же миг Говард и Сара обнялись. Они целовали друг друга, а на их лица падали крупные капли дождя.
– Сара, – едва слышно произнес Говард, – я желаю тебе быть самой счастливой на земле. Будь счастлива!
Последние слова он прошептал, слезы душили его. Но Сара все поняла.
Она обхватила голову Говарда руками, как часто делала, и покрыла все его лицо поцелуями. Саре не хватало воздуха, и она прошептала:
– Я люблю тебя, Говард, я люблю тебя больше всего на свете! Придет время, и ты сам все поймешь. Сохрани добрую память обо мне.
Поезд с шумом тронулся. Провожатые, прежде всего Фанни и Кейт, взволнованно кричали и торопили Говарда.
Тут Картер бросился бежать, чувствуя, как его душа рвется на части. Быстрым движением Сара сунула ему в карман узкий пакетик размером с ладонь.
– Прощай! – прокричал он и помахал рукой, а второй ухватился за поручень вагона. Говард отер рукавом с лица слезы и капли дождя. Он и не взглянул на остальных провожатых, которые махали ему с перрона платками. Картер видел лишь одно зеленое пятно, которое становилось все меньше и меньше, пока совсем не расплылось в его слезах.
Чувственное прощание Картера с мисс Джонс на вокзале повергло людей в замешательство. Фанни и Кейт бормотали что-то невнятное, Они недовольно качали головами и бросали недоверчивые взгляды на Сару, которая так же неподвижно стояла у вокзала. Лорд Амхерст тоже, казалось, был впечатлен. Но его удивление быстро прошло, ведь в его мозгу засела лишь одна мысль – найти клад тысячелетия.
Постепенно провожатые разошлись. Лишь Сара Джонс все смотрела вдаль, где скрылся поезд. Дождь промочил насквозь ее одежду, но она не обращала на это внимания. Окружающее соответствовало состоянию ее души.
Сара не знала, как это произошло, но дождь вдруг прекратился. Она обернулась. Перед ней стояла леди Маргарет и держала зонт.
– Я могу представить, что вы сейчас чувствуете, – участливо произнесла леди.
Мисс Джонс вытащила из нагрудного кармашка платок и попыталась вытереть лицо. Она вела себя очень сдержанно. Когда леди Маргарет предложила Саре взять ее платок, чтобы вытереть слезы, Сара начала тихо всхлипывать:
– Я его действительно любила!
Леди Маргарет положила руку на плечо Саре и мягко повела ее к выходу.
– Я понимаю вас, мисс Джонс, – приглушенно сказала леди Амхерст, – но поверьте мне, так будет лучше для всех.
Стрелки на вокзальных часах показывали одиннадцать часов пятьдесят четыре минуты. На перроне вновь воцарилось спокойствие. Мистер Киллрой вернулся в свой кабинет.
Книга вторая
Глава 13
Над долиной Нила висел непроницаемый серо-желтый купол из мелкой песчаной пыли и удушливого воздуха. Можно было лишь предположить, что вверху светит солнце. Оно с печальной регулярностью напоминало о себе утром и вечером светлой полоской на горизонте.
Было жарко, так жарко, что даже старые феллахи, обматывавшие головы белыми платками и оставлявшие лишь узкую щель для глаз, не могли припомнить столь высоких температур. Светлые частички мельчайшего песка висели в воздухе в полукруглой котловине Тель-эль-Амарны, на полпути из Луксора в Каир, где Нил огибает широкой дугой горный кряж, намывая по своим берегам плодородные вади. Пахло пылью и раскаленными камнями. Здесь люди не решались даже дышать.
Говард Картер снял с себя все, кроме изношенных штанов с прорехами на коленях. Из-за темных волос его едва ли можно было отличить от местных рабочих. К тому же за полгода своего пребывания в Египте юноша удивительно быстро выучился говорить по-арабски, по крайней мере, он знал достаточно слов, чтобы объясниться с феллахами, которые нанимались рабочими на раскопки. Этим он приобрел себе особое расположение и популярность У феллахов в отличие от многочисленных археологов, которые жили в долине Нила между Гизой и Асуаном и общались с местными жителями через драгомана, переводчика.
Повседневную жизнь археолога Картер себе представлял совсем иначе: менее напряженной и более комфортабельной, но прежде всего – более успешной.
Работа начиналась рано утром с восходом солнца, когда жара была еще терпимой, и заканчивалась около полудня.
Картер не гнушался браться за кирку и лопату, А после обеда и вечером он приступал к своим обязанностям рисовальщика. С тоской он думал о времени в Дидлингтон-холле, где от него требовалось намного меньше стараний. Говард уже считал комфортом то, что ему не приходилось спать на каменном полу одной из гробниц, как было в первые дни раскопок, когда он пугался мангустов, скорпионов и полевых мышей. Через некоторое время Говард и Ньюберри перебрались в одну из комнат дома Флиндерса Питри и его жены Хильды. Это было одноэтажное строение из кирпичей, сделанных из высушенного нильского ила. Сильного ливня или попытки вколотить в стену гвоздь было достаточно, чтобы развалить весь дом.