В стенах гробницы зазвучал тихий смех. Смеялся сам Говард, вспомнив, как когда-то Сара Джонс сказала ему, что будет гордиться, если однажды Картер вернется в Сваффхем знаменитым археологом. Знаменитым археологом? Знаменитым неудачником! Как жестока порой может быть жизнь!
Уже вечерело; должно быть, на землю опустились сумерки по тому что света в проеме больше не было. Говард наконец отважился подойти к выходу. Он вдохнул свежий воздух, как умирающая рыба. На мгновение он даже подумал добровольно покинуть свою тюрьму, но тут ему почудились голоса. Он снова забился в угол где просидел до этого весь день. Там он чувствовал себя защищенным. Защищенным от насмешек, и шуток, и сострадания – самого неприятного из всех чувств.
Постепенно жуткая тишина окутала его невидимым покрывалом. Иногда Говарду казалось, что он слышит, как скребутся мыши и шуршат жуки, а может, ему казалось, что это струится песок. «Утром, – думал он, – я выйду из своего убежища». Будто один день сможет изменить ситуацию. Он хотел пойти к Навиллю и сказать, что увольняется и возвращается в Англию. С этой мыслью Говард и заснул.
Глава 18
Картера разбудил скрип колес. Он не спал почти пять суток и неимоверно устал после долгой поездки. Когда состав отправился из Дувра, Картер немного вздремнул. Наконец поезд остановился.
– Лондон, вокзал «Виктория»! Лондон, вокзал «Виктория»! – громко кричал мужчина в униформе.
Родная речь показалась Говарду приятной на слух. И даже та чопорная сдержанность, с которой пассажиры сходили на перрон, радовала молодого человека. Англия вновь приняла его. Говард отправил матери телеграмму о том, что он приезжает, и надеялся, что она встретит его.
С трудом вытащив на перрон чемодан и завязанный пакет с восточными сувенирами, он искал глазами в толпе мать. Вокруг него люди радостно приветствовали друг друга, целовались, обнимались, жали руки. Минут десять он напрасно искал в толпе знакомое лицо, потом позвал носильщика:
– К кебам!
Лондон встретил Говарда ясным голубым весенним небом. Картеру казалось, будто город вычистили специально к его приезду. Пыль и грязь, постоянные спутники Говарда в последние годы, исчезли. И даже запряженные в экипаж лошади, которые в Луксоре и Каире источали зверский запах, здесь распространи приятные ароматы, как на скачках в Эскоте.
– Рич Террэс, 10, пожалуйста! – Картер заплатил носильщику и сел в черный фаэтон.
Извозчик повторил адрес, приветливо кивнул, и экипаж тронулся. После того как они свернули с Букингем-Пэлэс-роуд в Гровенорские сады, извозчик обернулся на козлах и дружелюбно спросил:
– Вы путешествовали, сэр?
Картер кивнул.
– По Египту. Луксор, Каир, Александрия.
– Господи милостивый! – вскрикнул извозчик. – В колониях! В Африке!
– Ну да! – рассмеялся Говард. – Собственно, Египет не британская колония.
– Разве нет? – удивился извозчик. – Но газеты полны сообщений об успехах лорда Китченера. Значит, он командует египетской армией.
– В общем, правильно, – ответил Картер, – но вам все равно не стоит верить всему, что пишут в газетах. Следите-ка лучше за дорогой, мистер.
Целыми и невредимыми они добрались до Рич Террэс. Несмотря на то что это место было расположено в центре Кенсингтона, одного из самых богатых районов Лондона, вид у него был несколько провинциальный. Маленькие узкие двухэтажные домишки громоздились один над другим, что было нередко в городе, к тому же они были похожи друг на друга как две капли воды и их легко можно было спутать. Дом под номером 10, на фасаде которого некогда белая краска от времени превратилась в мутно-серую, не был исключением.
Говард подергал за дверной звонок и после того, как никто не открыл, с силой постучал в дверь. Долгое время ничего не происходило. Наконец на пороге показалась Марта Картер. Говард испугался. Было около полудня, а мать стояла в изношенном домашнем халате. Очевидно, она не нашла времени, чтобы переодеться.
– Ах, это ты, – произнесла она без особых эмоций. «Ах, это ты» – будто она видела Говарда еще вчера.
Говард безуспешно попытался ее обнять, и она равнодушно спросила:
– Ты хорошо доехал, мой мальчик?
– Да, – ответил Говард, – если не принимать во внимание трудности, связанные с четырехдневным плаванием из Александрии в Геную, путешествие на поезде по Франции и переправу из Кале в Дувр. Признаться, я смертельно устал.
К тому же Говард чертовски проголодался: во время тяжелого путешествия он ел только то, что взял с собой в дорогу, и то, что предлагали вокзальные торговцы. Но Марта Картер предложила ему только чашку чая. Говард ожидал, что мать засыплет его вопросами, будет расспрашивать, как он жил в Египте, но этого не произошло. Собственно, он был рад этому, потому что не хотел называть истинной причины своего возвращения на родину.
В доме, порог которого он не переступал вот уже много лет, казалось, все было по-прежнему, но Говарда не покидало ощущение, что здесь теперь живут чужие люди. Картер занес свой чемодан в комнату на верхнем этаже, где прошло детство его старших братьев – Сэмюеля, Вернета и Уильяма, и тут услышал голос матери. Она уже некоторое время готовила чай в кухне, на первом этаже.
Сначала он подумал, что мать хочет поговорить, но потом испугался, когда услышал, как Марта Картер зовет его отца:
– Твой сын приехал, Сэмюель, ты не хочешь спуститься? – И после короткой паузы: – Он вернулся из Египта. Ты должен на него взглянуть.
Говард крепко ухватился за лестничные перила. Он не решался спуститься. Его отец умер три года назад.
– Сэмюель! – снова услышал он мать. – Ты же выпьешь с нами чаю? Тебе, как всегда, с молоком и без сахара? Как у тебя дела сегодня утром, Сэмюель? Наконец-то пришла весна. Ты уже смотрел в окно? На розах «форсайт» уже появились первые почки. Ты обязательно должен их нарисовать, как только тебе станет получше. Слышишь, Сэмюэль?
На некоторое время воцарилась тишина, и Картер отважился спуститься. В оцепенении он заметил, что мать поставила на стол три чашки с чаем. Как теперь Говарду себя вести?
Заметив неуверенный взгляд сына, Марта Картер снова заговорила:
– Твоему отцу сегодня нездоровится. У него больные легкие, но он наверняка еще присоединится к нам.
Говард понимающе кивнул.
– А как Фанни и Кейт, как у них дела? Здоровы ли они?
Мать рассмеялась:
– Ах, эти! Им всегда лучше, чем горожанам. Я была у них в Сваффхеме на Рождество. Твой отец послал меня к ним немного развеяться.
– Я хочу к ним съездить в ближайшие дни. Вот Фанни и Кейт удивятся! Они еще не знают о моем возвращении.
Говард бесцельно бродил по Лондону два дня. От своей сестры Эмми, которая вышла замуж за скупщика Джона Уокера, он узнал, что мать страдает от временной потери реальности – частого недуга нынешнего времени, но почти всегда находится в здравом рассудке, так что об этом не стоит беспокоиться. Картер надеялся во время своих скитаний по Лондону увидеть Сару Джонс.
Это были, конечно, пресловутые поиски иголки в стогу сена. И скоро Говард понял: если ему и суждено отыскать Сару Джонс, то он должен вернуться на место, где ее видели в последний раз, – в Сваффхем.
Фанни и Кейт приняли Говарда очень радушно. Для сестер он все еще был их большим мальчиком. В отличие от матери их очень интересовали его профессиональные успехи, и Говарду приходилось часами рассказывать о своих египетских приключениях в Луксоре и Тель-эль-Амарне. Тетки удовлетворились его ответом: Картер им сообщил, что приехал в Англию для длительного отпуска.
Принявшись за поиски Сары Джонс, Говард первым делом отправился в школу для девочек и обнаружил там пожилую супружескую пару. По супругам сразу можно было сказать, что они из обедневшего дворянства. Леди Лэнгтон и ее муж лорд Горацио погрязли в долгах и купили школу у мисс Джонс за «приличные деньги», как выразилась леди. На вопрос о семейном положении мисс Джонс она ответила, что та никогда не была замужем, и это было довольно странно, принимая во внимание ее привлекательную внешность. Леди также рассказала, что у мисс Джонс была несчастная любовь, и именно это послужило причиной ее отъезда из Сваффхема. Насколько было известно супружеской паре, Сара Джонс переехала в Лондон. Леди Лэнгтон также поинтересовалась, зачем молодому человеку все это знать?
Картер признался, что Сара Джонс была влюблена в него. Он намеренно утаил, что был ее учеником.
Говарду тоже показалось, что Сваффхем – не идеальное место для жительства. Воспоминания о Саре навевали каждая улочка, каждый старый дом. На что бы Говард ни взглянул, все вызывало в душе жгучую боль, которая зовется тоской. Эта тоска и гнала его по улицам, как отчаявшегося, унылого бродячего пса. После двух дней безуспешных поисков ему пришла в голову мысль обратиться к владельцу гостиницы «Джордж коммершиал хотэл», мистеру Хейзлфорду, выпить у него кружку эля и как бы невзначай осведомиться о теперешнем местожительстве мисс Джонс.
Мистер Хейзлфорд принял Говарда очень дружелюбно и за элем рассказал, что Чемберс уехал вместе с Сарой Джонс из Сваффхема, чтобы сыграть свадьбу в Лондоне. Хозяин гостиницы предположил, что преемник Чемберса, новый органист мистер Спарелл, может знать больше.
Картер обнаружил Спарелла в обветшалом доме на Норвич-роуд, недалеко от особняка. Тот снимал там маленькую комнату под крышей. Он был молод, почти вдвое младше Чемберса, и в отличие от предшественника довольно симпатичный. Картер сначала сомневался, но потом понял, что Чемберс – серьезный соперник, и стал выяснять, не женился ли тот на его юношеской любви – Саре Джонс.
Спарелл вел себя сдержанно и сожалел, что почти ничего не знает о Чемберсе, потому что виделся с ним лишь однажды, да и то случайно. В тот раз Чемберс упомянул, что нашел себе место органиста в лондонском кинематографическом театре. Это была хибарка, где на льняном полотнище показывали живые картинки. В голосе Спарелла явно чувствовалась насмешка.