— Вообще-то они правы, — вмешался Тул. — Я бы и сам тебе глаз подбил… Ну, если б у меня пальмовое масло имелось…
— Подумаешь… — обиделся на него я. — Масла у него нет… Много вас таких с кривым-то аппендицитом…
Слова про аппендицит почему-то так обидели моего визави, что тот аж затрясся весь. Пока он вибрировал, из кармана у него от тряски выпал маленький, игрушечный автомобильчик и на моих глазах превратился в машину Госавтоинспекции. Желто-синяя машина заехала прямо в комнату и распалась на две половинки, словно орех, выпуская водителя. Пожилой генерал-майор вежливо козырнул.
— Кривой аппендицит?
И не дождавшись ответа, потому, как и так все ясно, добавил:
— Непорядок…
— Он дурак, — непонятно о ком сказали из камина часы.
— Молчать! — приказал генерал-майор. — Молчать! Не тикать! Отключить батарейку!
На моих глазах человек из машины раздвоился и стал двумя людьми: генералом и майором. У одного оказалась одетой нижняя часть, а у другого — верхняя. Но трусы почему-то остались у каждого. Я как-то сразу сообразил, что это — цензура.
— Фу-у-у-у — сказали часы. — Время только полвосьмого, а этот уже двоиться начал… Трезвенник, называется.
— Во-о-о-о даёт! — ахнул Тул.
— Вот ты где, вражина, прячешься… — обрадовался снизуодетый майор. Пистолет системы «Кольт» выпорхнул из кобуры и влетел ему в руку. Тул присел за креслом, прикрыл глаза.
Выстрел!
То есть пистолет-то дернулся, но звука я не услышал. Вместо этого дымное облако возникло рядом с оружием и на нем, словно я смотрел комикс, обнаружилась надпись «БАХ!»
— Все равно дурак… — крикнули часы, уползая по каминной трубе вверх. Генерал от этого обиделся на всех сразу и подрался с Клавдием. Как этот тут появился, я не понял. Видно со спины зашел….
Дрались насмерть. Клавдий выиграл и пошел продавать её перекупщикам. Генерал рвал волоса и плакал скупыми мужскими слезами. Майор утешал его.
— Что ж это вы, батенька, плачете? Эвон у нас пистолет какой… Может, застрелим кого?
Пепельное облако, оставленное без присмотра, окутало пистолет, и тот в одно мгновение превратился в голубя мира, только черного. Спрыгнувший с потолка Сальвадор Дали, пошевеливая знаменитыми усами, подкрасил ему клюв, бросил на стол палитру и ушел сквозь стену. Там, в другой комнате, что-то обрушилось.
— Ходить научись, — крикнули ему в спину часы. — А то болтается туда сюда как известный предмет…
Я как-то некстати вспомнил, что эти странные часики — вот этих самых рук дело. Скандальная, все-таки конструкция получилась. Смазать их, что ли?
Не получилось. Часы сопротивлялись как могли. Царапались минутной стрелкой и обещали, что в следующий раз обязательно смажут стрелку ядом. Я плюнул и махнул рукой на смазку.
На вопли этого недоделанного будильника прибежали изобретатели паровоза братья Черепановы. Я их сразу узнал — по картузам на головах. Они словно цирковые клоуны жонглировали плотницкими топорами.
— Мужики! Дрова есть?
Дров в комнате не случилось. Вернувшийся от перекупщиков Клавдий высокомерно показал на оливковые деревья во дворе.
— Рубите их! Все равно кроме тени ничего не дают.
Братья, подхватив полы кафтанов, бросились к выходу, набегу разбрасывая облигации денежно-вещевого займа. Топоры полетели следом, обгоняя радужные, в интересных разводах бумажки. Те, полетав по двору, построились клином, и ушли в голубое небо, в котором виднелись сразу три одинаковые Луны.
Очнулся майор. В нем мгновенно сработал служебно-розыскной инстинкт.
— Стой! Стрелять буду!
До его-то пистолета пепел еще не добрался. Нажимая на курок, гаишник стал посылать в облигации пулю за пулей, однако пули не шли туда, куда их посылали, а собравшись в стаю, закружили по комнате, а потом и вовсе, набросились на пистолет и склевали его.
Братья тем временем, благополучно выскочили в окно. Земля оказалась совсем рядом, и они не ушиблись, а вот Джимии Картеру не повезло. Как и Чингачгук, что сидел рядом, облачен он был в полосатый арестантский халат.
То есть общая композиция оказалась такова. Сидит Картер. К его ноге на толстой, неопрятной даже на вид, цепи приковано ядро, а уж на ядре сидит Чингачгук. На халате индейца, очень похожем на те, в которых щеголяли боксеры-профессионалы, виднелась надпись «Привет от барона Мюнхгаузена»!
Бывший президент курил с индейцем трубку мира.
— Все люди — братья! — провозгласил экс-президент.
— А ты — собака!
Генерал выпрыгнул из окна и на лету трижды ударил того по голове.
— О, мой Бог! — воскликнул американец, падая в кусты акации. Там зашуршало, и из-за них выскочила группа абреков из города Чимкента. Они знаками требовали бакшиш. Я показал им комбинацию из трех пальцев. Неожиданно это подействовало, и они замерли, превратившись в черно-белую фотографию.
Чингачгук, такой безразличный к обстоятельствам курил трубку, и мысли его гуляли где-то далеко-далеко. Совсем рядом с великим Манито.
— Что, брат Чингачгук, все куришь? — спросил его, наконец, Манито.
— Все курю, — мысленно ответил индеец.
— Ну, а поработать? Кукурузу прополоть, томаты?
Индеец молчал.
— Или на худой конец морду кому-нибудь набить?
И это его не вдохновило….
Тем временем объявился забытый всеми за этой суматохой, Тул Равий. Из низколетящего облака выпала веревочная лестница и на ней возник он. Одной рукой герой держался за перекладины, а другой сжимал ананас. Ветер раскачивал его, отчего в воздухе висели гулкие раскаты, похожие на громовые. Тул вскрикивал от боли и испуга, но спускался довольно быстро и ананас не бросал.
— Брось ананас! — крикнул Чингачгук, пожелавший поживиться на дармовщинку.
— Ананас бросить? Не могу. Он же казенный!
Чингачгук приложил к глазам, на манер бинокля сложенные в трубочку пальцы, но видно оказалось плохо — в левом кулаке не хватало увеличительной силы. Тогда индеец приставил кулак к кулаку и посмотрел на ананас одним глазом. Видимость сразу улучшилась — бирка оказалась на виду. Точно. Казенный.
— Тогда бросай его в казенную часть!
Индеец указал пальцем на орудие, притащенное абреками для растерзания паровоза братьев Черепановых. На орудии сидели генерал с майором, уговаривая абреков принять даосизм. Абреки зло огрызались, но дальше этого не шло — рядом с ними сидел стонавший разнообразные ругательства Джимми Картер и зло вращал глазами. Голова его перевязана белым бинтом. На рукаве — кровь.
Бросить ананас Тул не посмел — предпочел, чтоб не потерять казенное имущество, броситься вниз вместе с ним.
Ананас разбился на несколько кусков, а Тул, ничего… Уцелел. От удара орудие выстрелило и поразило паровоз насмерть. Пораженный паровоз пустил струю дыма, и ухал в Шепетовку.
Когда дым рассеялся из обломков ананаса вышел Пришелец с Деревянной Ногой.
— Дайте мне дорогу и позвоните Кому Следует. Ведь я пришел!
Позабытые всеми каминные часы выбрались через трубу на крышу с криком «банзай» бросились вниз. Пришелец не моргнув ни одним из четырех глаз, распилил их на двенадцать наручных часов.
— Так будет с каждым, — торжественно возгласил он.
— А что будет со мной? — кротко вопросил Тул.
На лице его блуждала такая льстивая улыбка, что городового, что подкрадывался к пришельцу сзади, чтоб ударить его карданным валом от КАМАЗа между третьим и четвертым глазами стошнило. За что он был немедленно растерзан толпой абреков-патриотов, переметнувшихся на сторону Пришельца.
— Тебя я назначу царем и завмагом!
— Где нужно быть?
— Прошу быть в городе Гдове. Оттуда, — пояснил пришелец, — мы выступим на завоевание Вселенной.
Чингачгука от упоминания города Гдова просто всего перекорежило. Вселенную завоевывать также не имелось никакого смысла, поэтому заплевав Пришельцу глаза, герой вырвал его деревянную ногу и ударил ей же, его же по голове.
— Не сметь! — вмешался генерал. Городовые окружили его, внимательно прислушиваясь. Польщенный вниманием, милиционер забыл о неподвижно лежащем пришельце.
— Что вам, дети мои?
По рядам городовых прошел шепот.
— Батько… Батько…
И через мгновение толпа взорвалась криками.
— Веди нас в бой, Батька!
Это было удивительно и радостно.
Генерал с майором радовались. Чингачгук — удивлялся. А городовым не терпелось. Подхватив обрезы наперевес, они разгорячено подступали к генералу.
— Я согласен быть вашим вождем! — объявил он. — Но для начала мы расстреляем паникеров и шкурников, проникших в наши ряды!
Путем голосования и метания жребия из самой гущи народной избрали и тех и других. Для проведения торжеств по случаю намеченных репрессий избрали президиум во главе с Чингачгуком и, провиантскую комиссию, которую возглавил неизвестно как тут объявившийся майор Пронин. Едва все успокоились, как открылся канализационный люк и на площадь выскочил Аль-Капоне.
Стреляя в колодец, гангстер другой рукой задвинул крышку люка на место.
— Одним гадом меньше! — торжественно объявил он, с вызовом глядя на окружающих. Майор Пронин, любивший протокольную точность и юридически выверенные формулировки, поинтересовался.
— Где меньше? Там или тут?
Гангстер на провокацию не поддался.
— «Как сказал поэт Уитмен — чем стоять, давайте выпьем!» — предложил он, сообразивший, что не простые люди тут собрались. В его руке откуда-то появились бокалы и бутылка, но тут у него над головой вспыхнуло зарево и он замер. Картина превратилась в фотографию.
…Я выплыл из сна. Даже нет, не выплыл, а выпрыгнул. Мир изменился. Девушка смотрела на меня с любопытством.
— Странный сон….
— Конечно… Вы ведь и просили что-то такое. С цветом, звуком все в порядке?
— Да, — автоматически ответил я. — А что там дальше?
— Да примерно тоже самое… — она наморщила носик. — Бред, короче… Как общее впечатление?
Что и говорить только что прожитая жизнь и впрямь была не «как настоящая», а «самая настоящая»! Настоящей не бывае