— Пойдем домой, — сказала Кэт. — На ужин знаешь какое вкусное? Ух!
— Пойдем, — сказал Эрик.
Он все ждал, не вернутся ли ужасные губы.
Губы не возвращались.
Призраки отступили во тьму.
— Мне кажется, тебе нужно мне что-то рассказать, Эрик, — промолвил Шарц, выслушав сбивчивое повествование Кэт.
— Мне тоже кажется, что нужно, — вздохнул Эрик. — Вот только я не могу этого сделать.
— Почему? — спросил наставник.
— Умирать начинаю, — ответил Эрик.
— Когда рассказываешь или когда вспоминаешь? — настороженно поинтересовался Шарц.
— Иногда даже вспомнить бывает достаточно. А так, как в этот раз… я ведь и не вспоминал вовсе… не знаю почему…
— То есть приступ случился сам по себе, — нахмурился Шарц.
— Вроде как да… — растерянно ответил Эрик. — Если я только ничего не… но я бы помнил, если бы что-то… я и правда не знаю… — Он окончательно смешался и замолк.
— Ладно, оставим эту тему, — важно кивнул Шарц. — А сегодня я хочу продолжить свои лекции по мастерству лекаря. Хочу обратить твое внимание: эта лекция будет несколько необычной. Я бы попросил тебя проявить крайнее прилежание и внимательно следить за каждым моим словом. За каждым, Эрик. Это очень важно. Итак, приступим Встречаются заболевания, при которых наилучшим лекарственным средством оказывается состояние покоя, настоятельно необходимое для многих врачебных манипуляций. Обычно для достижения такого состояния больному предлагают расслабиться и думать о чем-нибудь приятном. Иногда ему даже предлагают задремать и представить себе какой-нибудь чудесный сказочный замок или волшебную страну фей. Больного просят сосредоточиться на своих руках. Представить себе, что руки — это все, что у него есть. Такие большие… теплые… тяжелые… медленные… они подымаются и опускаются… подымаются и опускаются… нет ничего, кроме вечного подымания и опускания… вечного покачивания…
Шарц внимательно следил за своим невольным пациентом, голосом подстраиваясь под ритм его дыхания. Так. А теперь осторожно взять его за руку, нащупать пульс и продолжать. Продолжать, постепенно замедляясь. Замедляясь и переходя ко второму этапу. Чтобы все получилось как должно, нужно насытить агрессивное, вечно жаждущее пищи внимание лазутчика. Итак…
— Впрочем, бывают и другие случаи, — продолжал Шарц. — Иногда больного, напротив, просят сосредоточиться… быть таким бдительным, как это только возможно… и внимательно следить… следить за вот этим качающимся и блестящим шариком… качающимся и блестящим… только очень внимательно… не отрывая взгляда и продолжая слышать мой голос… не отрывая взгляда и сохраняя способность отвечать… не отрывая взгляда и вспоминая все, что когда-то заставили забыть… не отрывая взгляда и отказываясь умирать… не отрывая взгляда и не подчиняясь чужой воле, заставляющей умереть… не отрывая взгляда и не подчиняясь чужой воле, приказавшей молчать…
Шарц опустил блестящий хрустальный шарик и выдохнул.
«Профессор Брессак, что бы я без вас делал? Не будь вас, я бы до сих пор считал, что все без исключения пациенты поддаются гипнотической магнетизации совершения одинаково. А те, которые не поддаются, просто лишены этого столь полезного для исцеления свойства».
Эрик сидел, положив руки на колени, и смотрел на него.
— Рассказывай, — сказал Шарц.
И Эрик начал рассказывать. Он ничего не боялся. В том странном месте, где находились они с наставником, умереть было нельзя. А значит, можно было рассказать — рассказать все. Эрик чувствовал свою смерть, она никуда не делась, он ощущал ее как повязку на лбу, но здесь это не имело никакого значения. У нее не было ни малейшего шанса соскользнуть вниз, растечься по телу невесомой смертью, впитаться незримым ядом… И он мог говорить с наставником обо всем…
— Губы, — говорил Эрик. — Я вспомнил, это было в день посвящения… да… это было там… в Храме…
Шарц затаил дыхание. Как же давно ему хотелось услышать всю эту историю. Но если ученик не может ее рассказать… и ведь действительно не мог.
— Я все-все могу рассказать, — медленно говорил Эрик. — Все-все…. ведь я не умру здесь… я не могу умереть здесь, потому что умру там… Я умру только потом, правда? После того как расскажу… А тогда это будет уже не важно. Задание будет выполнено.
— Не надо мне все-все рассказывать, — вмешался Шарц, и Эрик остановился.
— Не надо? — с обидой спросил он. — Но как же так?
— Потом расскажешь, — сказал Шарц.
— А! Потом, — довольно кивнул Эрик, сразу успокоившись.
— Расскажи, как тебя… заколдовали и что нужно сделать, чтоб расколдовать, — сказал Шарц.
— А… это просто… — ответил Эрик. — Он шевелит губами, а слов нет… слов нет, потому что он говорит не слова… он говорит мою смерть… с каждым движением губ она сплетается в незримую ткань… эта ткань прохладно ложится на лоб, охватывает голову, словно повязка. Такая есть у любого послушника, у любого посвященного. Даже у старших жрецов есть, чтоб никто не мог разгласить тайны Храма. Если попытаться это сделать, повязка соскальзывает вниз и тает, становясь смертью, впитываясь в тело…
— Она и сейчас у тебя на лбу? — спросил Шарц.
— Конечно, — ответил Эрик. — Я же говорю, она есть у любого…
— А снять ты ее не можешь?
— Рука не подымается, — вздохнул Эрик.
«Так. С этим все ясно, — подумал Шарц. — Снимать повязку, будь она проклята вместе с тем, кто ее придумал, придется мне. Эрик не может… и не сможет. А я не вижу. Для меня ведь ее не существует. Хорошенькое дело. Снимать на ощупь? Снимать, интересуясь у Эрика, снялась или нет? Скорее всего ничего не выйдет. А если этот неведомый фаласский мерзавец предусмотрел и такой вариант? Если она убьет его, пока я буду ее снимать? Нет уж! Снимать ее придется не здесь и не сейчас! Снимать ее нужно там и тогда. А если еще точнее — просто не дать ее надеть».
Чтобы погрузиться в кратковременное гипнотическое состояние, Шарцу блестящий шарик не требовался. Гномы издавна использовали разные степени транса в качестве обезболивающего.
«Я должен вернуться через пять минут. Чтобы не дать надеть повязку, этого достаточно!»
В огромном зале стоял полумрак. Тени зловещих богов бродили по темным углам. Ледяным сквозняком по полу стелились странные шепоты.
Безгласное бормотание Шарц почуял почти сразу. И тотчас его горло начала охватывать некая незримая субстанция.
«Ах вот ты как? Ну погоди же!» — яростно подумал он.
Бежать трудно. Полированные плиты каменного пола скользят под ногами. И удавка на горле все явственнее. Не повязка на лбу — удавка на горле!
«Ну да, я же не послушник! Я — враг!»
Глаза заволакивает туман, поверх тумана медленно скользят чьи-то шевелящиеся губы. Все еще бесплотные, они с каждым следующим мгновением наливаются жизнью, становятся реальнее, плотнее.
«С врагами здесь не церемонятся, а я — враг».
«Вот именно. Враг. Опасный. Яростный. Неостановимый. А уж что я делаю с засранцами вроде тебя…» — думать на бегу трудно, думать с удавкой на горле — страшновато. Она ведь не просто так, для красоты, висит. Она затягивается потихоньку. Ну да ничего. Мне бы только до него добраться… он у меня узнает!
«Тебе еще ни разу не доводилось иметь дело с гномами, мразь? Могу порадовать, тебя ждет масса самых разнообразных… ощущений… мы, гномы, любим убивать таких засранцев, как ты! Убивать, жарить и есть…»
Безгласное бормотание сбилось на миг и зачастило с удвоенной силой. Удавка ослабла. Бежать сразу стало легче. «Струсил, сволочь?!» — обрадовался Шарц и припустил еще быстрей.
Худенький подросток стоял на коленях перед оплывшим от жира жрецом в черной шелковой рясе.
— Эрик! — крикнул Шарц, и мальчишка поднял глаза.
Жрец вздрогнул, дернулся и развернулся навстречу Шарцу. Как раз вовремя! Шарц ударил сразу рукой и ногой. В промежность и в горло. Жрец захрипел, согнулся, Шарц ухватил его за подбородок, рванул голову вверх и широкой, привычной к молоту рукой запечатал все еще шевелящиеся губы.
— Эрик! — выдохнул он, отшвыривая от себя жреца.
— Да, наставник… — ответил мальчишка.
— Бежим отсюда! — рявкнул Шарц.
— Но я же еще не выполнил… задания… — почти прошептал мальчишка.
— Прежнее задание отменяется! — рявкнул Шарц.
— А… какое новое? — дрогнул мальчишеский голос.
— Жить и получать от этого удовольствие! — рявкнул Шарц и рванул ученика за руку, подымая его с колен. — Этот гад ничего не успел на тебя навесить?
— Кажется, нет.
— Тогда бежим! — И Шарц потащил за собой ученика, выходя из транса.
Где-то за их спинами корчился, харкая кровью, фаласский монах-магнетизер. Где-то там, в далеком фаласском храме, сколько-то лет назад…
«Вот и все», — подумал Шарц.
Пришедший в себя, очнувшийся от транса Эрик удивленно щупал лоб.
— Ее нет! — наконец счастливым голосом поведал он окружающему мирозданью. — Ее совсем нет!
Он помолчал. Посмотрел на наставника удивленно.
— Я все помню, — сказал он.
— Я не отдавал приказания забыть, — ответил Шарц.
— Ты не стал меня ни о чем расспрашивать, — сказал Эрик.
— Вдруг ты по-прежнему не хочешь этого рассказывать, — ответил Шарц.
— Но… любой другой на твоем месте… — начал Эрик.
— Ну что ты, — усмехнулся Шарц. — Совсем не любой. Хороших людей на свете куда больше, чем плохих. Никто из них не стал бы без спросу совать свой нос в твою жизнь. Мне, конечно, интересно, как все вышло с этой окаянной книгой, но не до такой степени, чтобы заставлять тебя делиться теми воспоминаниями, которыми ты делиться не хочешь.
— О, учитель! — ехидно возгласил счастливый Эрик. — Твое невероятное, невозможное, немыслимое благородство вгоняет меня в краску и заставляет благоговеть изо всех сил!
— А по уху? — поинтересовался означенный учитель.
— Да хоть по двум! — откликнулся Эрик. — Ну разумеется, я все тебе расскажу! Почему бы и не рассказать? Теперь-то меня ничто не держит.