«15 марта я полагал, что мы вышибем немцев наступлением на Кассино и продвинемся до долины реки Лири. Мы применили авиацию, артиллерию и танки. Пехота двигалась за ними вплотную. Через долину я наблюдал, как проходило наступление. Оно началось в прекрасную погоду. Бомбардировка была сильной и проводилась превосходно. Затем открыла огонь артиллерия. Обстрел длился два часа и был еще более мощным и точным. Огонь вели 900 орудий вели 900 орудий. Авиация поднялась ровно в 8_час 30 мин. утра. Бомбардировка продолжалась до 12 час. дня. Сначала бомбили 2 группы средних бомбардировщиков, за ними — 11 групп тяжелых бомбардировщиков, затем — еще 3 группы средних бомбардировщиков. До 9 час. группы следовали друг за другом с интервалом 10 мин., а с 9 до 12 час. — с интервалом 15 мин. Несмотря на великолепную поддержку, которую в течение всей второй половины дня оказали артиллерия и пикирующие бомбардировщики, наземные войска не выполнили даже ближайшей задачи… Для меня такой результат был отрезвляющим душем. Перед этим рано утром пехота была отведена назад, на 5 миль к северу от Кассино. Приблизительно в час дня, когда пехота вернулась в город Кассино, следуя вплотную за артиллерийским валом, немцы были все еще в городе. Они оказались в состоянии задержать продвижение наших войск и даже непостижимым образом подвести ночью свои резервы».[362]
Обратимся теперь к некоторым поясняющим деталям.
Один из главных пунктов плана состоял в том, что в течение первых трех часов надо было сбросить 1400 т бомб на площадь около 1 кв. мили. Но неточность бомбометания такова, что даже при такой большой цели бомбами был разгромлен второй эшелон штаба командующего 8–й армии, стоявший в 3 милях от Кассино. Более того, целое соединение тяжелых бомбардировщиков сбросило весь свой груз бомб на штаб французского корпуса в Венафро, который летчики по ошибке приняли за Кассино, хотя расстояние между этими пунктами равняется 12 милям!
Уже через несколько часов после того, как началось наступление пехоты, стали поступать донесения о различных осложнениях, например:
«Танки, поддерживающие нашу пехоту, задержаны развалинами… В первых донесениях говорится, что продвижение ограничивается ужасающими разрушениями… Остатки разрушенных зданий и груды обломков противник превратил в опорные пункты».
А генерал Вильсон заявляет:
«Хотя наша пехота могла двигаться вперед, но никакие танки не могли оказать ей поддержку из—за воронок от бомб, диаметр которых достигал 40–50 футов и которые быстро заполнялись водой. Танки не могли последовать за пехотой и вступили в город только спустя 36 час… когда бульдозеры расчистили проход».[363]
Но ведь как раз то же самое произошло на Пантеллерии: в порт нельзя было вступить, пока бульдозеры не расчистили дорогу. Это же случилось в Палермо, в Регальбуто и в Рандаццо, а также в 1917 г. в боях у Пашендейля.
Бои продолжались 8 дней. Затем, достигнув немногого, союзники прекратили наступление.
За этим фиаско последовал период настоящих стратегических бомбардировок, которые осуществлялись главным образом тактической воздушной армией. Налеты совершались на шоссейные и железнодорожные сообщения немцев. К концу марта ежедневно в среднем делалось 25 налетов. К середине мая эта цифра возросла до 75 и даже больше. Не может быть сомнений, что эти непрерывные налеты на систему снабжения противника причинили ему значительно больше ущерба, чем любой из «колоссальных ударов». Они не только нарушали перевозки противника, но и заставляли его ограничиваться передвижениями по ночам.
Под прикрытием бомбардировок с целью нарушения сообщений вместо полного разрушения было подготовлено второе сражение за Гарильяно. Оно началось 11 мая. На этот раз Кассино благоразумно оставили в покое.
Бой начался ночной артиллерийской подготовкой на фронте от 30 до 40 миль. Она длилась 40 мин., но была чрезвычайно интенсивной. На этот раз наступление пехоты было успешным отчасти благодаря авиационной подготовке, а отчасти потому, что зимняя линия обороны немцев отслужила свою службу, и Кессельринг, которому погода уже не являлась союзником, увидел теперь, что настало время отходить. В ночь на 16 мая он начал отводить свою армию. 17 мая Кассино, который англичане обошли с тыла, перешел в их руки 18 мая поляки заняли Монастырский холм. 4 июня, если не буквально, то душой, Черчилль — вдохновитель всей этой кампании в «уязвимом месте Европы» — привёл свои армии в Рим, подобно второму Алариху. А через два дня по всему миру молнией пронеслась весть о том, что американцы и англичане вторглись во Францию. Но прежде чем описывать это решающее событиё — открытие второго стратегического фронта, — мы должны вернуться к первому фронту, к русскому.
Когда в середине марта 1943 г. Гитлер вновь принял на себя верховное руководство войной, ему должно было стать ясным, что выиграть войну стратегически уже нельзя; единственный шанс предотвратить непоправимое поражение заключался в том, что войну следовало вести политически. Что это означало?
Несмотря на сложность обстановки, для такого мистика, как Гитлер, ответ был прямым и простым. Надлежало пересмотреть всю германскую проблему войны, переоценить все, что сих пор Гитлер объявлял важнейшим. Вместо того чтобы навязывать Европе свою волю, чтобы создать таким путем Германии Lebensraum, он будет теперь защищать свободу Европы и бороться против создания русского Lebensraum. Гитлер знал, что втайне все континентальные державы напуганы перспективой победы русских. Он знал, что гегемония какого—либо одного государства над остальными противоречит вековой политике Англии. Кроме того, он знал, что русские прекрасно осведомлены об этих чувствах и, следовательно, перед ним открывается возможность играть на опасениях европейцев и подозрениях русских. Если бы ему затянуть войну путем замены стратегии сокрушения стратегией истощения, или «фридриховской стратегией», как он и его пропагандисты называли это, тогда, возможно, Россия согласилась бы на сепаратный мир. Но чтобы склонить Россию к обсуждению такого предложения, предстояло тщательно скрывать все следы морального ослабления Германии.
Это не просто предположение, ибо как только немцы стали терпеть в этой кампании неудачи, психологическая война, начатая доктором Геббельсом, ясно показала, в чем состоит политика. Чем хуже становилось положение немцев в России, тем меньше и меньше говорили о германском «новом порядке». К концу летней кампании лозунг Lebensraum уступил место лозунгу Festung Europa.[364] Затем пустили в ход призывы о создании «восточного вала» и снова объявили крестовый поход против Азии. В дополнение к этому принятая союзниками политика безоговорочной капитуляции, которая мешала заключению мира на определенных условиям, могла означать для каждого немца одно из двух: или победить, или умереть. Поэтому требование безоговорочной капитуляции подавляло оппозицию Гитлеру внутри Германии и, подобно переливанию крови, оттянуло войну еще на два года.
Тем не менее войну нельзя свести к чисто психологической борьбе. Летом 1943 г. обстановка все еще носила преимущественно физический характер. Чтобы продолжать войну, Гитлеру было чрезвычайно важно сдерживать русских, а для этого требовалось восполнить потери в зимней кампании. Поэтому перед ним встал вопрос откуда взять людей? Хотя Гитлер мог сократить гарнизоны в оккупированных странах, однако существовал предел, выше которого сокращать их не представлялось возможным; ведь со времени вторжения в Северную Африку военно—морские силы западных противников Гитлера, как Дамоклов меч, висели над его головой. Потенциально эта угроза уже создала второй фронт, ибо сковывала большую и лучшую часть из тех 100 дивизий Гитлера, которые находились или вне пределов русского театра военных действий. Короче говоря, весь общий резерв, которому следовало находиться в России или быть в готовности прибыть туда по первому требованию, стоял на якоре где—то в других местах. и перед лицом военно—морских сил союзников обрубить его якорные канаты было невозможно.
Политика, которую теперь проводил Гитлер, не оправдывала сокращения фронта и коммуникаций с целью собрать резервы, так как вполне добровольный отход немцев обнаружил бы их страх перед русскими. Поэтому Гитлер решил продолжать демонстрировать свою силу. Хотя оба его предыдущие летние наступления стратегически потерпели неудачу, однако начинались они ошеломляющим тактическим успехом. Почему бы ему снова не добиться тактического успеха?
На этот раз он хотел только одного — сенсационной тактической победы, чтобы укрепить моральный дух в Германии и сорвать наступление, которое, как он знал, планируют русские.
Начертание линии фронта благоприятствовало этому проекту. Зимняя кампания оставила в руках у русских большой тупой клин западнее Курска, основание которого лежало между Орлом и Белгородом. Оба эти города находились еще в руках немцев. Срезав этот выступ и уничтожив войска, которые в нем находились, Гитлер мог задержать наступление русских на месяцы.
Гитлер — азартный игрок, никогда не уклонявшийся от риска, — решился на эту операцию, и хотя ей было суждено окончиться катастрофой, трудно сказать, что он в той политической обстановке допустил ошибку. Простое отступление перед сосредоточением живой силы русских и вооружений союзников ни к чему бы не привело, кроме поражения в конечном счете. Кроме того, Гитлеру, разумеется, было ясно, что американцы и англичане вряд ли откроют свой второй фронт в течение 1943 г., а крупная неудача русских до того, как этот фронт откроют, могла привести Гитлера к желаемой политической цели.
Для осуществления этого дерзкого плана в Орле было сосредоточено 7 танковых 2 моторизованные и 9 пехотных дивизий, а в Белгороде — 10 танковых, 1 моторизованная и 7 пехотных дивизий. Обе эти группировки общей численностью около 500 тыс. человек находились под командованием фельдмаршала фон Клюге. Пунктом соединения той и другой наступающих групп был назначен Тим — город восточнее Курска.