ас»56.
Японцы прошли Бирму насквозь за 127 дней, преодолели 2700 км со средней скоростью 50 км в день, провели 34 сражения. Англичане потеряли 13 000 человек убитыми, ранеными и пленными, а японцы – всего 4000. По масштабам эта катастрофа уступала малайской, тем более что Слим руководил отступлением достаточно умело. Тем не менее теперь к японцам перешли все владения англичан в Юго-Восточной Азии, и они стояли у врат Индии. Один житель тех мест изумился при виде белых военнопленных, принужденных работать наряду с туземцами: «Мы всегда смотрели на белых снизу вверх, но японцы открыли нам глаза: вот они метут пол рядом со мной, босиком»57. Однажды сделав это открытие, азиатские страны его уже не забудут. И еще одна потеря: почти на три года закрылся путь в Китай через Бирму.
Насильственное переселение мирных жителей стало еще одной жуткой приметой этой войны в разных уголках мира, который яростно выдирали друг у друга воюющие армии. Мало кто из бирманцев бежал от приближавшейся японской армии: в большинстве своем туземцы не страшились завоевателей, а напротив, рассчитывали на их милости. Когда только что набранная Армия обороны Бирмы промаршировала через Рангун под благосклонным взглядом мобилизовавших эти отряды японцев, один из горожан с восторгом писал: «Какое прекрасное зрелище – бирманские солдаты и офицеры в форме и с разнородным оружием, какое кому досталось, с трехцветными повязками на рукавах, с торжественным выражением лиц»58.
Однако в Бирме проживал без малого миллион индийцев – одни господствовали в торговле, другие выполняли грязную работу, столь необходимую сахибам, но отвратительную на взгляд бирманцев. Местные националисты индийцев не любили и боялись. Удирая от победоносных японцев, британцы и пальцем не шевельнули, чтобы помочь сотням тысяч полностью зависевших от них людей. Разумеется, белые господа были слишком озабочены собственным спасением. Но, так или иначе, англичане вновь поступили вопреки подразумеваемому «кодексу империи»: покоренные народы в обмен на служение белым господам рассчитывали на их защиту и покровительство. Беженцы побогаче покупали авиабилеты или бронировали каюты на отправлявшихся в Индию кораблях. Бирманские индийцы с горечью прозвали путь по реке Чиндуин «белой дорогой», потому что ею фактически пользовались только англичане и евразийцы. Пыхтя вверх по реке, пароходы проплывали мимо плывших вниз по реке трупов – несчастных индийцев, погибших на «черном пути» по суше.
Те, кто не мог купить себе билеты на пароход – спасение за деньги, – брели по дорогам и тропам на север и на запад, в Ассам. Май – сезон муссонов, дождь и грязь преграждали путь и счастливчикам в автомобилях, и босоногим беднякам. По дороге их грабили, зачастую насиловали. За крошку еды они платили вдесятеро. Они умирали от дизентерии, малярии, лихорадки. На паромах и контрольно-пропускных пунктах алчные полицейские вымогали последние рупии. Никто не считал, сколько индийцев погибло весной и летом 1942 г. на пути в Ассам, но жертв было не менее 50 000, а возможно, и намного больше. Их скелеты белели вдоль дорог еще долгие годы к стыду англичан, которые вернулись в страну и вновь проходили тем же путем. У Таргум Хилл на пути в Ледо офицер в поисках отставших солдат набрел на мертвую деревню:
«На росчисти кривились обветшалые хижины, где ютились и умерли вместе целые семьи. Я обнаружил мертвого ребенка в объятиях мертвой матери. В другой хижине – труп еще одной женщины, погибшей в родах, дитя так и не вышло из ее чрева. Более 50 человек умерло только на этой росчисти. Некоторые набожные христиане втыкали в землю маленькие деревянные кресты на том месте, где остались умирать, другие скелеты сжимали в костяных пальцах фигурки Девы Марии. А вот скелет солдата в пилотке: его хлопчатобумажный мундир истлел, но шерстяная пилотка все так же браво сидит на ухмыляющемся черепе. Прожорливые джунгли успели поглотить часть хижин, скрыли скелеты, обратили их в прах и плесень»59.
Среди беженцев было много католиков смешанной расы из португальского Гоа. Таможенный офицер Жосе Салдана много дней шагал через джунгли с семнадцатилетним сыном Жорже (остальных членов семьи удалось отправить на корабле, забитом насмерть перепуганными беженцами). По пути отец и сын терпели чудовищные лишения, а однажды, на привале в джунглях, пережили райские мгновения: девушка по имени Эмили Крус пела им, «ее голос, прекрасный и чистый, плыл в тишине ночи, распевая “Бледно-голубое платье” (Alice Blue Gown)»60. Потом Жорже одолела дизентерия. Он попросил отца идти дальше, оставив его под деревом в джунглях. Несколько часов спустя юноша заметил поблизости женщину из племени Нага – охотников за головами. Страх помог ему превозмочь слабость, и Жорже вновь пустился в путь. Он брел на северо-запад, поддерживая в себе силы ягодами: поскольку эти ягоды ели обезьяны, мальчик решил, что они безвредны и для человека. Однажды Жорже увидел стаю бабочек чудесной красоты – очарованный, он подошел ближе и с омерзением понял, что они питаются жидкостью, сочащейся из разложившегося трупа. В конце концов Жорже повезло: он перешел границу, оказался в безопасности, нашел родных. Далеко не все оказались такими счастливчиками. В долине Хуконг мальчики из католической школы наткнулись на тело своего директора Лео Менензеса: слабое сердце не выдержало долгого перехода.
Но и добравшись до Имфала, остававшегося под контролем Британии, беженцы-индийцы, как и индийские солдаты, не могли рассчитывать ни на размещение в человеческих условиях, ни на медицинскую помощь. Располагая богатейшими ресурсами субконтинента, власти не считали нужным позаботиться о самых элементарных нуждах жертв войны. Даже племена качин и нага больше сделали для беженцев, чем англичане. Служащий пароходной компании на реке Иравади, добравшись до лагеря в Ассаме – пришлось переваливать через горы, – услышал от распоряжавшегося там британского офицера, что ему как человеку смешанного англо-индийского происхождения полагается питаться в отведенной для индийцев столовой. В больницах беженцев ожидали чудовищные условия. Англичанка, инспектировавшая госпиталь в Ранчи, с горечью писала подруге в Англию (подруга была замужем за министром Р. Э. Батлером): «Это напоминает кадры из “Унесенных ветром”: несчастные лежат на циновках вплотную друг к другу, тщетно молят хоть о капле воды, их рвет – и так повсюду. Это страшное преступление, и да поразит Господь вечным проклятием Восточное командование»61. В нескольких лагерях уже свирепствовала холера.
Разбитая армия Александера восстанавливалась медленно и без энтузиазма; понадобится два долгих года, чтобы она смогла взять верх в столкновении с японцами. Самого Александера между тем перевели командовать британскими силами на Ближнем Востоке. Воспоминания о страшной бирманской весне и о жертвах того поражения глубоко засели в душе каждого, кто стал свидетелем этих событий. Лидер партии Индийского конгресса Джавахарлал Неру, сидя в индийской тюрьме, куда заточили его англичане, с презрением отозвался о капитуляции Бирмы и бегстве колониальных чиновников, бросивших сотни тысяч соплеменников Неру на произвол судьбы: «Несчастье Индии в этот переломный исторический момент заключается в том, что она не только состоит под чужеземным правлением, но и это правление некомпетентно и неспособно должным образом организовать оборону страны и позаботиться о безопасности и основных потребностях людей»62. Справедливый приговор. Крах британского могущества в Юго-Восточной Азии стал для империи не только поражением, но и позором. Уинстон Черчилль хорошо это понимал.
10. Маятник фортуны
1. Батаан
«Мы не сможем победить в этой войне, пока она не превратится в общенациональный крестовый поход во имя Америки и американской мечты»1, – писал репортер The New York Times Джеймс Рестон в книге «Прелюдия победы» (Prelude to Victory), ставшей бестселлером. Война уже сделалась в полном смысле мировой, но реакция американского народа, оказавшегося внезапно втянутым в этот конфликт, была поначалу очень похожа на поведение англичан в сентябре 1939 г.: благие намерения и путаница в головах. Многие с энтузиазмом записывались на курсы первой помощи, наиболее популярное пособие на эту тему разошлось тиражом 8 млн экземпляров, старшеклассники вырезали из дерева и клеили модели вражеских самолетов для уроков военной подготовки. Граждане сдавали кровь и собирали металлолом, отели Майами и Атлантик-сити размещали рекрутов. В этот суровый для отечества час решено было на время отказаться от охоты и рыбалки, а также от производства мячей для тенниса и гольфа. Процветали гадалки, выросла продажа шашек, карт мира и кулинарных книг. Залы кинотеатров были набиты битком, в том числе и потому, что у людей завелась свободная денежка в кармане: в 1942 г. число зрителей вдвое превысило аудиторию 1940 г. Даже заключенные Сан-Квентина вызвались работать на победу, и им поручили изготавливать заградительные сети против подводных лодок.
Экономическая мобилизация Америки ошеломляла наблюдателей из более бедных и не склонных к такому размаху стран. Особенно сказывалось участие крупных индустриальных компаний. Даже наиболее образованные британцы не догадывались, насколько велики, можно сказать, неисчерпаемы ресурсы Соединенных Штатов. «Разворачивается масштабная мобилизация, – писал английский маршал авиации Джон Слессор из Вашингтона начальнику генштаба ВВС сэру Чарльзу Порталу в апреле 1941 г. – Сейчас они набрали уже два миллиона и планируют призвать еще столько же. С кем они собираются сражаться такими силами, как будут переправлять такое количество солдат, я понятия не имею и сомневаюсь, стали бы они вести себя подобным образом, если бы внимательно проанализировали всю совокупность своих оборонных мероприятий и стратегических планов»2.
Но скептики были посрамлены событиями, происходившими с 1942 по 1945 г. После Пёрл-Харбора генерал-лейтенант Фредерик Морган, основной разработчик планов Дня «Д» с британской стороны, отзывался об американцах так: «Они твердо решили, что это будет величайшая и наилучшим образом осуществленная кампания»