В ходе войны американский флот проявил себя наиболее боеспособным из всех видов войск США, но и ему пришлось пройти долгий и жестокий курс обучения. Кое-кто из командовавших на первом этапе оказался недостаточно компетентен, не умел проводить операции с авианосцами, а именно такие маневры сделались основой Тихоокеанской кампании. Американские летчики никогда не давали повода усомниться в своей отваге, но поначалу их действия были менее эффективными, чем налеты противника. В Пёрл-Харборе (правда, обстреливая неподготовленную и неподвижную «мишень») японцы добились рекорда, угодив в цель 19 торпедами из 40. Этот результат не удалось превзойти никакой другой эскадрилье. Когда 3 мая 1942 г. 22 бомбардировщика Douglas Devastator, почти не встретив сопротивления, атаковали якорную стоянку у острова Тулаги, им удалось всего лишь одно попадание. Напав двумя днями позднее на авианосец Shokaku, ни один из 21 Devastator не сумел причинить ему ущерб: японцы потом свидетельствовали, что американские торпеды падали слишком далеко от судна, а в воде перемещались так медленно, что не составляло труда разминуться с ними.
Среди авиационных систем, состоявших на вооружении ВМС США, только глубинный бомбардировщик Dauntless, как показала битва в Коралловом море, вполне соответствовал требованиям современной войны: надежная и пригодная для долгих полетов машина. Devastator мало того, что был, по выражению летчиков, «индюшкой», так еще и потреблял немерено топлива. Хуже всего были воздушные торпеды Mk 13 и морские Mk 14 – ненадежные, не взрывавшиеся даже при попадании в цель. Почему-то именно в этой области американцы проявили нехарактерное для них нежелание учиться на собственном опыте, и этот недостаток, существенно снижавший эффективность операций как самолетов, так и субмарин, не был окончательно устранен вплоть до 1943 г.
Война на море, по статистике, гораздо менее опасна, чем сухопутная, для всех заинтересованных лиц, за исключением экипажей самолетов и подводных лодок. На море конфликт становится безличным: моряк почти никогда не видит лица противников. Главным образом судьба корабля зависит от умелого руководства капитана и от удачи. Матросы всех наций страдали от тесноты и спертого воздуха кубрика, изводились скукой, но опасности подвергались лишь изредка, именно что «налетами». От человека и здесь требовалось мужество и преданность, но выбор между достойным поведением и бегством рядовому не предоставлялся: то была привилегия командующих, отдававших приказы о маневрах отдельных кораблей или целого флота. Подавляющее большинство моряков, выполнявших технические функции на борту огромных боевых машин, вносили крошечный, почти незаметный вклад в общее дело истребления противника.
Операции авианосцев представляли собой самую сложную и самую ответственную разновидность войны на море. «Взлетная палуба – огромный боевой танец всех цветов, – писал моряк с борта Enterprise. – Прислуга с орудийной палубы в красных матерчатых шлемах и красных футболках подносит ленты к пулеметам, вставляет фитили в бомбы, запускает торпеды. У других свои цвета: коричневые у техников, по одному на каждый самолет; зеленый у гидравликов, которые отвечают за катапульты и стопорные механизмы; желтый у палубного диспетчера и его команды, отвечающей за сигнализацию, лиловый у владык топлива. Все это носилось со страшной скоростью, уклоняясь от стремительно вращающихся, норовящих перемолоть невнимательного пропеллеров». Американскому флоту предстоит до совершенства отточить искусство использования авианосцев, но в 1942 г. американцы были еще даже не подмастерьями в этом ремесле: их самолеты уступали по боевым качествам японским, командование еще не научилось верно определять, какое сочетание истребителей, пикирующих бомбардировщиков и торпедоносцев будет оптимальным для конкретной задачи. После операции в Коралловом море капитаны жаловались на недостаточное количество палубных истребителей Wildcat. И не была поставлена на должную высоту борьба за живучесть – навык, которым впоследствии более всего славились американцы.
Хотя американский флот гордился боевыми традициями, экипажи 1942 г. набирались еще в мирное время из людей, которые по большей части просто не нашли себе мирной профессии. Морской пилот Элвин Кернан писал:
«Многие матросы, как я сам, попали сюда потому, что после Великой депрессии в Америке не было рабочих мест… Мы бы не позволили считать себя людьми низшего сорта, да такого деления якобы и не бывает в Америке (если забыть, что черных и азиатов принимали во флот только стюардами и коками)… Зубы у всех были ужасные – тоже последствие Депрессии. Далеко не все получили школьный аттестат, в колледже ни один не учился. Все в прыщах, сквернословы, на берегу напивались и шумели. Я думал порой: “Что ж мы все такие тощие, с плохой кожей, низкорослые и волосатые?”»28
Сесил Кинг, главный писарь на борту Hornet, вспоминал: «У нас имелась небольшая группа никчемников, не то чтобы гангстеров, но эти ребята всегда оказывались замешаны в любое дурное дело, играли в азартные игры, занимались рэкетом». Одного из них ночью выбросили за борт»29. Для большинства моряков военная служба означала долгие годы скуки и тяжкого труда, и лишь короткие, яростные схватки вносили какое-то разнообразие. Мало кому нравилась жизнь на борту авианосца, но Кинг принадлежал к числу таких исключений: «В море я чувствовал себя в своей стихии. Мне казалось: вот ради чего стоило пойти во флот! Я бродил по кораблю, особенно под вечер, и просто наслаждался пребыванием там. Подходил к подъемнику на краю палубы, стоял, смотрел, как колыхается вокруг океан. Я был чуть ли не самым счастливым человеком на свете – родился вовремя, чтобы успеть сразиться за мою страну во Второй мировой войне. Вообще жить в такую эпоху казалось мне настоящей привилегией»30.
Расширение состава офицерского корпуса увеличило привлекательность службы в этом роде войск и нашлось немало людей, полюбивших жизнь на море и круг обязанностей моряка. Однако рядовые моряки, особенно новобранцы военного времени, пусть и выполняли свои обязанности с честью, не получали от этого никакого удовольствия. Некоторые не выдерживали: матрос с Hornet забрался на главную мачту и повис в 50 м над морем, собираясь с духом, чтобы спрыгнуть, но его отговорили капеллан и корабельный врач. Парня отправили в Штаты на психиатрическую экспертизу, а оттуда вернули на борт Hornet как раз вовремя, чтобы он утонул, разделив с товарищами ту участь, которой так страшился31.
Участники первых сражений на Тихом океане видели слишком много неудач, потерь и поражений. Ужасы, всегда сопутствующие гибели корабля, усугублялись роковым промедлением, пока удавалось найти и спасти уцелевших. Тихий океан очень велик, и многих, упавших в него – даже с борта огромного военного корабля, – так и не удалось отыскать. Когда поврежденный легкий крейсер Juneau затонул на пути к ремонтной базе на острове Святого Духа – взорвался пороховой склад, – помощник пулеметчика Аллан Хейн оказался среди тех, кому пришлось бороться в волнах за жизнь: «На воде плавала густая пленка бензина, толщиной не меньше 5 см, повсюду были рассеяны кальки, документы, рулоны туалетной бумаги. Никого разглядеть я не мог. Я подумал: “Ого, да я тут единственный живой”… Потом я услышал чей-то крик, посмотрел – а это был помощник боцмана… Он сказал, что плыть не может, ему ногу оторвало. Я помог ему забраться на плот… Ночь выдалась тяжелейшая, многие были тяжело ранены, умирали в мучениях. Тут никто никого узнать не мог, разве что на борту с ним тесно дружил»32. За три дня число выживших сократилось со 140 до 50, и всего лишь 10 моряков дотянули до девятого дня, когда их подобрали эсминец и аэроплан Catalina. Порой вместе с судном погибал весь экипаж; для подводных лодок это стало нормой.
Японцы развязали войну на море, подготовив целый корпус опытных моряков и летчиков, взяв на вооружение торпеду Long Lance – самое эффективное оружие этого рода в мире. Их радарные установки были слабы, а на многих кораблях радар вовсе не устанавливали. Хромала у японцев и разведка, зато они превосходили всех по части ночных операций, а в перестрелке поначалу оказывались более меткими, чем американцы. Великолепные истребители Zero могли дольше продержаться в воздухе – их вес был значительно снижен за счет отказа от бронированной спинки кресла пилота и от протектированных (способных затягивать пулевые пробоины) баков. Тем удивительнее на фоне такого превосходства японской морской авиации в 1942 г. показался исход следующей фазы борьбы на Тихом океане.
Адмирал Ямамото во исполнение своего стратегического плана настойчиво стремился к решающему столкновению. Не прошло и месяца после не принесших выгоды ни той, ни другой стороне действий в Коралловом море, как он уже нацелился на атолл Мидуэй, собрав 145 боевых кораблей для сложной амбициозной операции, задачей которой было расколоть американские силы. Небольшая японская эскадра должна была пойти на север, к Алеутским островам, а основной удар Ямамото собирался обрушить на Мидуэй. Предполагалось, что четыре авианосца из флота Нагумо (Zuikaku и Shokaku еще ремонтировались после инцидента в Коралловом море) приблизятся к острову с северо-запада, быстроходные линкоры Ямамото будут следовать в 500 км за ними, а транспортная флотилия подойдет с юго-запада и доставит 5000 десантников.
Ямамото был, вероятно, умным и даже симпатичным человеком, но план захвата Мидуэя обернулся поистине эпическим провалом, и стала очевидна непреодолимая ограниченность этого военачальника. Прежде всего этот план требовал разделения имевшихся в распоряжении Ямамото сил, и, что хуже, в нем проявилась типичная для японцев «гибрис» – погибельная гордыня: к примеру, им в голову не пришло, что американцы могут о чем-то догадаться. Но адмирал Честер Нимиц, главнокомандующий американского Тихоокеанского флота, знал о приближении противника. Это была одна из самых успешных операций разведки за всю войну: коммандер Джозеф Рошфор, находившийся в Пёрл-Харборе, на основании частичных дешифровок, полученных Ultra, сообразил, что основной целью операции Нагумо будет Мидуэй. 28 мая японцы изменили систему кодов, и шифровальщикам Рошфора пришлось биться неделями, пока они взломали и эти коды. Однако, к счастью, смена кодов произошла слишком поздно: команда Рошфора успела осуществить свой блистательный прорыв, и планы Ямамото уже не были загадкой.