а, в войне против Франции — начальником штаба танковой группы Клейста. В дальнейшем он в основном занимался береговой обороной на западе. Гитлер попросту считал, что высокий пост оглушит неизбалованного судьбой генерала. Как полагает Лиддел Гарт, «Гитлер учитывал то обстоятельство, что ему будет легче обсуждать срочную проблему наступления к Каспийскому морю и Волге хотя бы потому, что Цайцлер первое время окажется под влиянием внезапного назначения на высший пост».
При этом Цайцлера не следует считать простым сикофантом. Уже на первом совещании с участием Гитлера и двадцати высокопоставленных офицеров он, как и все, выслушав диатрибу против штабного состава, обратился к Гитлеру со следующими словами: «Мой фюрер, если у вас есть претензии к штабу, скажите мне об этом наедине, но не в присутствии такого числа офицеров. В противном случае вам придется искать другого начальника штаба армии». Отдал честь и вышел из комнаты. Все ожидали бури, но Гитлер на удивление обмяк и обратился к окружающим с блуждающей полуулыбкой: «Он ведь вернется, не так ли?» Но те, кто ожидал появления в руководстве новой твердой руки, ошибся. В первом же обращении к сотрудникам ОКХ Цайцлер сказал: «Я требую следующего от каждого штабного офицера: верить в Фюрера и в его метод командования. Он обязан испытывать уверенность в отношении каждого находящегося в его окружении офицера. Я не нуждаюсь ни в ком из штабных офицеров, которые не могут подчиниться этому требованию». Цайцлер при этом постарался ослабить влияние на Гитлера Кейтеля и Йодля, стремясь обсуждать события на Восточном фронте с глазу на глаз с Гитлером.
Назначение взятого с Запада генерала Курта Цайцлера с точки зрения мирового конфликта было важным потому, что Гитлер окончательно меняет систему управления германскими войсками. На начальной стадии осуществления «Барбароссы» сухопутные войска, возглавляемые Браухичем и Гальдером, работают как традиционно эффективный прусский военный механизм. Кризис под Москвой пожирает Браухича и всех командующих группами армий, ослабляет при этом ОКХ как управленческий комплекс. Назначение Гитлером себя главнокомандующим потрясло систему. На пути к всевластию и интуитивному руководству стоял последний принципиальный выразитель технических доблестей старой школы — генерал-полковник Гальдер. Разумеется, он мог раздражать Гитлера и по личным характеристикам, но прежде всего потому, что Гитлер не видел в нем признания себя в качестве верховного главнокомандующего. Если прусская каста не признает нового военного гения, тем хуже для касты. Ее представители уходят в тень. Влияние приобретают нацистские «младотурки» типа адъютанта Гитлера Шмундта, о которых, в плане стратегических способностей, сказать нечего.
Цайцлер был призван потому, что никогда не видел Гитлера просящим совета у своих генералов, он был заведомо подчинен Гитлеру как «творцу истории». Аппарат ОКХ уже деградировал. В ОКВ Кейтель (скорее) и Йодль (несколько позже) превращаются в простых проводников «гениальной интуиции фюрера». Гитлер демонтирует принятую в 1933 и оформленную в 1936–1938 годах систему симбиоза с позднекайзеровсим генералитетом. Нацистские выдвиженцы не породили гениев, они оказались способны лишь бестрепетно вести немецких солдат в горнило потерявшей стратегическую нить войны. Тип генерала-стратега, тип, знакомый от Шарнгорста до Людендорфа, уходит в тень. Нацистскому режиму оказались нужнее такие поверхностные «герои», как Роммель, и такие рабочие лошадки, как Модель.
Отныне все важнейшие решения будут приниматься на ежедневных конференциях — совещаниях с военными, где мнение Гитлера равносильно финальному выводу. Оттого-то Гитлер и заводит практику абсолютного фиксирования всех мнений. Специально набранные стенографисты фиксируют ход обсуждения и мнение каждого. Теперь никто не увильнет от документально фиксированного исторического свидетельства. Как будто дело в точном следовании параноидальному упрямству, а не в раскрепощенном воображении независимого ума. На этих многочасовых конференциях сидит лишь один человек — Гитлер. Остальные почтительно толпятся вокруг стола с картами. Гитлер демонстрирует свою память и невообразимый объем деталей. Но он уже не задает роковых вопросов, не смотрит в суть дела и сводит все не к замыслу, а приказной механике. Цайцлер прибыл уже в устоявшуюся систему ежедневных конференций, и Гитлера устраивало то, что он никогда не видел его почтительно задающим вопросы этим высокомерным фельдмаршалам и генералам с моноклями. Но германская армия начинает от этого терять суть своей прежней мощи.
С назначением Цайцлера оканчивается целый период в истории, в композиции вооруженных сил Германии времен Третьего Рейха. До сих пор традиционная военная каста так или иначе управляла вооруженными силами ведущей мировую войну страны. Теперь эта каста была отстранена. Основные решения отныне принимал Гитлер, окруженный группой сикофантов и второстепенных специалистов. Государством, созданным Бисмарком и Мольтке, теперь управлял в качестве первого Гитлер, а в качестве второго группа исполнительных офицеров, не имеющих ни характера Мольтке — Людендорфа, ни отчетливо обозначенного собственного стратегического видения. Война a outrance, война беспредельного кровопролития, теперь стала основополагающим принципом. Гитлер верил, что первым ослабнет, осядет и рухнет русский колосс. Германский генералитет, заглушив исконно присущее стратегическое чутье, тоже захотел в это поверить. События осени и зимы 1942 год принесут первые сомненья в адекватности такого поведения германской военной касты.
Немалое влияние приобретает прежний главный адъютант Гитлера генерал Шмундт, назначенный Гитлером во главу отдела персонала сухопутных войск — ведомства, ответственного за все важнейшие назначения. Убежденный нацист более чем многие его военные коллеги ценит партийную лояльность и идейную цельность как главные — вместо прежних компетентности и эффективности — качества генералитета Третьего рейха. (В частности, находящийся в центре событий Паулюс «чувствовал, что должен послать Шмундту свои поздравления»). Паулюс косвенно впервые просит о ревизии своей миссии, ведь согласно директиве № 41 он должен был сделать Волгу простреливаемой, что он уже и сделал. Шмундт заинтриговал Паулюса сообщением, что место во главе Оберкоммандо Вермахт — Верховного командования вооруженных сил Германии, занимаемое Йодлем, может оказаться вакантным. И Паулюс, при определенном стечении обстоятельств, может претендовать на этот пост. Этого намека оказалось достаточно, чтобы высший германский офицер, который вскоре получит маршальский жезл, подобострастно заглушил свое критическое восприятие происходящих судьбоносных для Германии событий.
Шмундт затронул чувствительную струну. Эту сторону событий никто не знал в сталинградском окружении Паулюса, она, известная нам теперь, дополнительно объясняет дисциплинированность Паулюса, ослабление в нем внутреннего стержня в наступивший несколько позже критический период. Относительно молодой генерал, фактический любимец Гитлера, одновременно признанный такими людьми военной касты, как Гальдер, жаждал великой карьеры. (Примерно так же в ноябре-декабре 1941 года фон Бок жаждет славы овладения Москвой и закрывает глаза на все прочее). Долг и честолюбие в нем несколько разошлись. Теперь Паулюс готовит четвертое наступление в Сталинграде (на этот раз против района индустриальных гигантов Сталинграда). Он ненавязчив, понятлив, умеренно активен, дисциплинирован, лоялен. В обычные времена этих качеств — при общем везении — достаточно для продвижения по лестнице власти. Но вокруг шел страшный бой, решались судьбы мира, и иные качества нужны были для исторических свершений.
Уважение к профессионализму не помешало бы Гитлеру. По сведениям руководителя военной разведки Гелена (Fremde Heere Ost) у Красной армии имелись реальные резервы — примерно семьдесят дивизий и около восьмидесяти моторизованных частей, сведенные в практически единый резерв. Военная промышленность СССР увеличивает производство, среди военной продукции первоклассные танки Т-34 и КВ. И окружающие Гитлера генералы не отличались тупостью, для них достаточно остро стоял вопрос, где советское командование начнет отвлекающее наступление, где находятся резервы Красной Армии? Одновременно германские фронтовые командиры указывали на слабые места — левый фланг шестой армии Паулюса излишне протяжен и недостаточно защищен (мнение самого Паулюса, выраженное перед фюрером еще 12 сентября). Группа армий «А» излишне растянула свои коммуникации и обнажила левый фланг. Это будет малозначащим обстоятельством, если стоящие левее советские войска ослабнут. Все это означало, что Сталинград должен был быть либо быстро взят, либо следовало проявить стратегическую широту, не допуская решающего перенапряжения в одном, потерявшем уникальную стратегическую значимость месте.
И уж в самом худшем случае (процитируем Кейтеля), «осуществить стратегическое отступление на самую кратчайшую линию фронта, то есть от Черного моря или Карпат до Чудского озера и удерживать его всеми имеющимися средствами». Возможно, дальше других в своем реализме и пессимизме в 1942 году в германской верхушке дошел начальник VI управления имперской безопасности (РСХА) Вальтер Шелленберг, начавший уговаривать Гиммлера выйти на дорогу поисков сепаратного мира. В изложении самого Шелленберга разговор с главой сил СС проходил «крайне бурно. Гиммлер ругал всех экспертов, но постепенно мои спокойные аргументы все же начали действовать на него, и под конец о моем аресте речи уже не шло. Передо мной сидел задумавшийся Гиммлер. «Да, — протянул он, — если мы на этот раз не справимся с Востоком, нам придется уйти с исторической сцены».
Всепожирающий гнев Гитлера в отношении усомнившегося Гальдера лишил Паулюса могущественного покровителя в штабе сухопутных сил. Паулюс получил прощальное письмо Франца Гальдера как раз в тот момент, когда его солдаты устанавливали огромную свастику над полуразрушенным зданием универмага в самом центре Сталинграда. Не все из присутствовавших журналистов посещали советские универмаги, и кое-кто назвал универмаг университетом. Мероприятие было праздником для фотокорреспондентов рейха, но не для Паулюса, который знал, что за шесть недель боев, прошедших после броска от Дона к Волге было убито более семи с половиной тысяч солдат, а тридцать пять тысяч было ранено. Его армия потеряла за полтора месяца десять процентов боевой силы. А что она приобрела? Он знал, что, если даже он возьмет этот невозможный Мамаев курган, основные битвы будут его ждать в районе северных индустриальных заводов-гигантов. А если он возьмет и заводы, начнется битва за подвалы. Он взорвет все подвалы, но не исчезнет вопрос: где русские резервы? Ведь их нет в лунном пейзаже Сталинграда. Одно он уже знал точно, русские не поднимут белый флаг. Ожесточение войны, превращенной нацистами в этническое уничтожение, перешло все грани, и дороги назад нет.