12 октября Ходжес предъявил немецкому командованию ультиматум о безоговорочной капитуляции, пригрозив в противном случае сровнять Аахен с землей артобстрелом и бомбардировками. Беженцы рассказали американским офицерам, что от 5 до 10 тыс. мирных жителей отказались покинуть город, невзирая на приказы местного руководства нацистской партии. Гитлер объявил, что столицу Карла Великого и германских императоров будут защищать до последнего. Первая армия Ходжеса окружила Аахен, и тогда американские войска столкнулись с жесточайшими немецкими контратаками. Сложилась ситуация, в чем-то отдаленно напомнившая Сталинград. Американцы артогнем успешно отразили все немецкие контратаки. Многие орудия вели огонь по наступающим немецкими же снарядами, захваченными во Франции.
Защитники города представляли собой пеструю смесь пехоты, мотопехоты, войск люфтваффе, подразделений СС, морской пехоты и даже добровольцев гитлерюгенда. Городу был нанесен значительный ущерб, здание муниципалитета полностью разрушено. Аахен имел плачевный вид завоеванного города – с каменными обломками и битым стеклом на улицах, зияющими окнами и оборванными проводами. К счастью, американская артиллерия и пилоты бомбардировщиков-истребителей «тандерболт» П-47 получили приказ не бомбить большой городской собор.
Кровопролитные бои за каждый дом в тесных кварталах города продолжались в течение всего октября. Захватив первый дом в начале улицы, американские солдаты прокладывали себе путь к следующему зданию с помощью гранатометов. Передвигаться по улицам было слишком опасно. 30-я дивизия понесла настолько тяжелые потери, что едва прибывший на фронт рядовой через три недели после начала сражения в городе стал сержантом и принял командование взводом.
Аахен до войны был процветающим городом, население которого составляли в основном представители среднего класса. Американские солдаты обыскивали жилища с массивной мебелью, с портретами Гинденбурга и кайзера, пенковыми курительными трубками, расписными глиняными кружками и фотографиями университетских дуэльных братств. Но немцы установили в домах мины-ловушки с растяжками и зарядами. «Я не понимаю, – говорил сердито солдат американской армии, – они же знают, что их, скорее всего, убьют. Почему не сдаются?» Американские солдаты бросали гранаты практически в каждую комнату, прежде чем войти, потому что обороняющиеся прятались, где только было возможно, готовясь отстреливаться. Некоторые, выстрелив американцу в спину, выскакивали с поднятыми руками, готовые сдаться, словно играя в детскую игру. Неудивительно, что с пленными не слишком церемонились.
Однажды четыре немецких мальчишки, младшему из которых было всего восемь, начали стрелять из брошенных винтовок по американскому артиллерийскому расчету. На поиск, откуда стреляют, вышла группа солдат. «Командир группы так разозлился, найдя мальчишек, что ударил рукой по лицу старшего из них. Позже он докладывал, что мальчик встал по стойке “смирно” и принял удар так, словно был солдатом».
Американскому командованию удалось эвакуировать немецкое гражданское население из подвалов и бомбоубежищ, в то время как на улицах города еще продолжались бои. Они обратили внимание, что после всей нацистской пропаганды немцы нервно таращились на чернокожих американских солдат – водителей грузовиков, которые доставляли их во временные лагеря. Среди гражданского населения искали членов нацистской партии, но это была почти невыполнимая задача. Многие жаловались на то, как с ними обращались защищающие город немецкие войска, потому что они отказались уйти из города. Были и дезертиры, которые смогли достать гражданскую одежду. Около Аахена из засады атаковали армейский джип, и это породило страх, за которым пошли слухи о нацистских партизанах под кодовым наименованием «вервольф».
Военным властям США пришлось также иметь дело с тремя тысячами польских и русских рабочих, насильно угнанных в Германию, включая «толстых женщин с пустыми лицами, в старых рваных юбках, с платками, намотанными вокруг головы, и узлами с одеждой в руках». Мужчины уже начали с ножами в руках нападать на немецких домовладельцев, чтобы раздобыть еду, а иногда и грабили. У них были причины для мести, но военная полиция задержала семьсот или восемьсот таких нападавших и удерживала их в лагере. Это было лишь начало предстоящих сложностей с приблизительно восемью миллионами угнанных в Германию.
Нацистский режим не намерен был позволять беспорядки ни в какой форме. После провала июльского заговора, в значительной мере усилившего власть таких людей, как секретарь нацистской партии Мартин Борман, Геббельс и Гиммлер, нацистская идеология все сильнее внедрялась в вермахте. Это сделало все последующие попытки сместить Гитлера невозможными. Кроме символов: замены воинского приветствия на нацистское и т. д., – в армии возросло число офицеров, ответственных за национал-социалистскую пропаганду. Солдат и офицеров, попавших в тыл без письменного разрешения, чаще всего расстреливали на месте, а офицеров штаба обыскивала эсэсовская охрана, когда они входили в ставку Гитлера.
Репрессии усиливались и у Советов. Чтобы восполнить потери в личном составе, Красная Армия проводила насильственную мобилизацию украинцев, белорусов, поляков и прибалтов, вернувшихся в состав СССР. «Литовцы ненавидят нас больше, чем поляки, – писал солдат Красной Армии домой 11 октября, – и мы им платим тем же». Новобранцы дезертировали чаще всего. «Люди из Особого отдела присматривают за мной, так как я сын репрессированного, – пояснял позже сержант. – В моей части было много солдат из Средней Азии, которые часто сбегали или в тыл, или перебегали к немцам. Однажды сбежала целая группа. После этого нам, русским, приказали присматривать за узбеками. Я тогда был сержантом, и политрук сказал мне: “Ты отвечаешь головой, если кто-нибудь из твоего отделения перебежит”. Меня легко могли расстрелять. Однажды сбежал белорус. Его поймали и вернули в часть. Особист сказал ему: “Если будешь воевать хорошо, мы забудем об этом случае”. Но он опять сбежал. Его повесили. Не застрелили, а повесили, как дезертира. Нас выстроили на лесной дороге. Появился грузовик с установленной на нем виселицей. Особист зачитал приказ: “Казнить за измену Родине”. Приговоренного повесили, потом особист выстрелил в него».
У немцев, отступавших из Белоруссии после разгрома группы армий «Центр», не было никаких иллюзий по поводу судьбы той части мирного населения, которая относилась к ним дружественно. Обер-ефрейтор медицинской службы, вовремя вырвавшийся из окружения, размышлял: «Что будет с теми беднягами, которые остаются – я имею в виду местных?» Немецкие солдаты хорошо знали, что вслед за войсками придут НКВД и СМЕРШ, чтобы допросить гражданское население о тех, кто сотрудничал с врагом.
Во время наступления на Румынию один советский офицер записал, что рота состояла в основном из украинских крестьян, которые находились «под временной оккупацией» врага. «Многие из них не имели никакого желания воевать, и их нужно было принуждать к этому. Я помню, как шел по окопу. Копали все, кроме одного солдата, который должен был готовить огневую позицию для “максима”. Он стоял и бездельничал. Я спросил: “В чем дело?” Он упал на колени передо мной и завопил: “Пощади меня! У меня трое детей. Я жить хочу!” Что я мог сказать? Все мы понимали, что у пехотинца на фронте два пути: в госпиталь или в могилу». Этот офицер, как и большинство в Красной Армии, были убеждены, что рота может быть боеспособной, если ее костяк составляют русские. «Я всегда перед боем отбирал нескольких надежных русских солдат. И когда рота поднималась в атаку, эти солдаты оставались в окопе и выталкивали тех, кто пытался спрятаться и не идти вперед».
Глубоко в тылу проводились акции возмездия против тех нацменьшинств, которые приветствовали немцев в 1941–1942 гг. В декабре 1943 г. Берия депортировал 200 тыс. крымских татар в Узбекистан. Около 20 тыс. этих мусульман пошли служить в немецкую армию, а 90 % остальных должны были страдать за это, хотя многие из них хорошо сражались в Красной Армии, а некоторые стали Героями Советского Союза и были удостоены других высших наград СССР. Их всех согнали вместе 18 марта и не дали даже времени на то, чтобы собрать вещи. Около 7 тыс. человек умерли в дороге, во много раз больше погибло от голода в ссылке. Около 390 тыс. чеченцев также были согнаны и доставлены на железнодорожные станции в грузовиках «студебеккер», полученных по ленд-лизу и предназначенных для Красной Армии. По некоторым данным, около 78 тыс. из них погибли в пути. Сталин начал со своих соотечественников, прежде чем приступить к врагам и полякам, которые, по крайней мере, теоретически были союзниками.
Сталина и его генералитет не удовлетворяли боевые качества новобранцев, потому что сопротивление немцев усиливалось. В битве за Карпаты, которые противник так упорно оборонял, чтобы не допустить Красную Армию в восточную Венгрию и Словакию, войска последнего союзника Гитлера удивили бывалых советских солдат, особенно после неожиданного краха румынской армии. «Венгры действительно оказали упорное сопротивление в Трансильвании, – писал офицер Красной Армии. – Они храбро воевали до последнего патрона и до последнего человека. Никогда не сдавались».
Малиновский силами находящегося под его командованием 2-го Украинского фронта, получившего значительные подкрепления, попытался провести масштабное окружение вражеских войск в восточной части Венгрии. Во время проведения этой операции, получившей название «Дебреценской», начавшееся 6 октября мощное наступление Красной Армии было остановлено через две недели контратакой немецких III танкового и XVII пехотного корпусов. Малиновский по приказу Ставки начал еще одно наступление, в этот раз на юге Венгрии у города Сегед и по направлению к Будапешту, прорвав почти сразу оборону Третьей венгерской армии. Но крупные силы Малиновского, наступающие на Будапешт, были остановлены недалеко от венгерской столицы еще одной немецкой контратакой силами трех танковых дивизий и моторизованной дивизии