В тот июньский день Черчилль был в Белом доме с Рузвельтом, когда вошел советник президента и подал своему шефу записку. Тот прочитал и передал премьер-министру. Черчиллю стало дурно, он не мог поверить в известие. Он попросил генерала Исмея связаться с Лондоном и выяснить, действительно ли пал Тобрук. Исмей, вернувшись, подтвердил, что это правда. В этот момент премьер не мог испытать большего унижения. Черчилль писал позднее: «Поражение – это одно, а позор – совсем другое».
Рузвельт, проявив истинное великодушие, сразу же спросил, чем он может помочь. Черчилль попросил новые американские танки «шерман» – как можно больше, столько, сколько американцы смогут дать. Четыре дня спустя Комитет начальников штабов согласился на отправку 300 «шерманов», а также ста 105-миллиметровых самоходных орудий. Это было проявлением большой самоотверженности, учитывая что «шерманы» отнимались у тех частей американской армии, которые особенно остро нуждались в замене устаревших машин.
Глубоко подавленный и потрясенный, Черчилль по возращении столкнулся с требованием ряда депутатов Палаты общин о вынесении вотума недоверия правительству. Большую часть вины он переложил на Окинлека, что едва ли было справедливо. Главная ошибка «Ока» состояла, пожалуй, в назначении Ричи. Острая нехватка компетентных и решительных командиров на высших должностях в английской армии со всей очевидностью отражалась на ее успехах. Брук связывал это с гибелью лучших молодых офицеров во время Первой мировой войны.
На состоянии сухопутных войск отрицательно сказалось и несовершенство системы получения вооружений. В отличие от Королевских ВВС, которые в период повышенного интереса к авиации привлекли наиболее талантливых конструкторов и инженеров, армия принимала на вооружение изначально устаревшие модели. Вместо разработки более совершенных образцов продолжалось массовое производство старых. Порочный круг возник, когда в Дюнкерке было утрачено очень много разнообразного снаряжения – теперь его требовалось быстро восстановить. Разорвать этот круг так и не удалось.
Под Газалой довольно эффективно применялись новые шестифунтовые противотанковые пушки. Но отправлять неудачно спроектированные танки с двухфунтовыми орудиями в бой против немецких танков T–IV и особенно против 88-миллиметровых пушек было все равно, что послать биплан-истребитель «глостер гладиатор» против «мессершмитта» Ме-109. Остается лишь восхищаться мужеством экипажей, идущих в атаку и осознающих, что их танки способны противостоять разве что пехоте. Лишь в самом конце войны англичане начали выпуск по-настоящему боеспособного танка «комета».
Единственное, что утешало Черчилля по результатам визита в США: он сумел убедить Рузвельта согласиться на вторжение во французскую Северную Африку. Операция «Гимнаст», позже переименованная в «Факел», вызывала решительное сопротивление генерала Маршалла и других американских начальников штабов. Оправданными оказались опасения Маршалла в отношении тех случаев, когда Черчилль имел возможность общаться с Рузвельтом наедине, в отсутствие военных советников президента. Они не без оснований подозревали, что Англия хочет сохранить свое влияние на Ближнем Востоке. Но Черчилль боялся, что в случае утраты Египта и успешного сочетания немецкого вторжения на Кавказ с наступлением Роммеля могут быть потеряны не только Суэцкий канал, но и месторождения нефти в регионе. Это, в свою очередь, могло побудить японцев расширить свои военные операции на западную часть Индийского океана.
У Черчилля был и другой аргумент, совпадавший с рассуждениями Рузвельта. Поскольку о раннем вторжении в Северную Францию не было и речи из-за отсутствия превосходства в воздухе и нехватки судов для доставки и высадки войск, не оставалось иного плацдарма, на котором американские войска могли бы быть брошены против Германии. И премьер-министр знал, что адмирал Кинг, как и американская общественность, хотел бы, отказавшись от стратегии «Германия важнее», сосредоточиться на Тихоокеанском театре боевых действий. Даже Брук испытывал серьезные сомнения относительно высадки в Северной Африке. Но Черчилль оказался прав, хотя и по причинам весьма отличным от тех, которые он выдвигал. Армии США необходимо было приобрести боевой опыт, прежде чем вступать в крупные сражения с вермахтом в Европе. И союзникам следовало изучить опасности десантных операций, прежде чем приступать к операции, предполагающей форсирование Ла-Манша.
Кессельринг по-прежнему хотел захватить Мальту, но Роммель был непреклонен. Он нуждался в поддержке люфтваффе, чтобы уничтожить Восьмую армию, прежде чем та успеет восстановить боеспособность. Гитлер поддержал Роммеля, подчеркнув, что с захватом Египта Мальта потеряет свое значение. Оба они, однако, упустили из внимания тот факт, что пока силы люфтваффе направлялись на поддержку Роммеля во время боев у Газалы, Мальта получила подкрепление. И в очередной раз линии снабжения через Средиземное море оказались под угрозой, а захват Тобрука и его портов не решил проблемы тылового снабжения войск в пустыне, как надеялся Роммель. То, что в этих кампаниях называли «эффектом резинового жгута», било по атакующей стороне, чрезмерно растягивая ее коммуникации.
Еще до падения Тобрука Роммель приказал 90-й легкой дивизии пробиваться в сторону Египта вдоль побережья. А 23 июня две танковые дивизии были также отправлены в погоню за Восьмой армией. Тем временем Окинлек отстранил Ричи и взял командование войсками на себя. Он поступил мудро, отменив приказ отстаивать Мерса-Матрух, и велел всем соединениям быстро отходить на Эль-Аламейн – небольшую железнодорожную станцию недалеко от моря. Между Эль-Аламейном и Каттарской впадиной на юге, с солончаками и зыбучими песками, он намеревался оборудовать новую оборонительную линию, которую – Окинлек был в этом уверен – Роммелю не удалось бы обойти с флангов так легко, как «линию Газалы».
Моральное состояние Восьмой армии было из рук вон плохим. Несмотря на твердое решение Окинлека об отступлении к Эль-Аламейну, отданный ранее приказ Ричи задержал 10-ю индийскую дивизию, защищавшую Мерса-Матрух. Передовые части Роммеля быстро окружили город, отрезав защитникам путь к прибрежной дороге. Часть X корпуса сумела прорваться из окружения, но более 7 тыс. солдат и офицеров попали в плен. Несколько южнее новозеландская дивизия прорвалась через позиции 21-й танковой дивизии, убивая в ночном бою всех немцев подряд, включая раненых и медиков. Немцы расценили эти действия как военное преступление.
Роммель был по-прежнему уверен, что Восьмая армия отступает, и он может дойти до Ближнего Востока. Муссолини был настолько уверен в успехе, что привез с собой в порт города Дерны великолепного серого коня, на котором рассчитывал принимать победный парад в египетской столице. В самом Каире, в отделах штаба командования британских войск на Ближнем Востоке и в посольстве Великобритании царили паника и смятение, что вызывало у египтян и насмешки, и тревогу. Перед банками выстроились длинные очереди. 1 июля к небу потянулись длинные столбы дыма от сжигаемых во дворах учреждений секретных документов. Поднялась настоящая метель из пепла. Ветер разнес по всему городу частично обугленные секретные документы. Уличные торговцы хватали их на лету и делали из них кулечки для арахиса. Этот день остался в памяти как «пепельная среда». Европейцы стал покидать город на машинах с привязанными к крышам матрасами – сцена напоминала Париж за два года до того.
Паника началась и в Александрии, когда вице-адмирал сэр Генри Харвуд, только что принявший командование от Каннингема, приказал перебазировать флот в порты Леванта. Прошел слух, что немцев ждут в течение суток и что с минуты на минуту можно ожидать воздушного десанта. Египетские лавочники готовили портреты Гитлера и Муссолини, чтобы сразу же вывесить их в своих заведениях. Другие пошли еще дальше. Националистически настроенные египетские офицеры, надеясь, что немцы предоставят их стране независимость от Британии, начали готовиться к восстанию. Один офицер, некто Анвар Садат, позднее ставший президентом Египта, скупил 10 тыс. пустых бутылок для наполнения их «коктейлем Молотова».
Хотя британские власти в Каире и предложили евреям первоочередное право на места в поездах в Палестину, тамошняя английская администрация отказывала им в визах. Опасения евреев не были беспочвенными: айнзатцкоманда СС ждала в Афинах того часа, когда можно будет начать «работу» в Египте, а затем и в самой Палестине, если череда побед Роммеля продолжится.
Дезертирство в британской армии на Ниле, как назвал ее Черчилль, резко усилилось, составив, по разным оценкам, до 25 тыс. человек. Британские офицеры не отказывались шутить перед лицом опасности. Привычно сетуя на медлительность обслуживания в отеле «Шеферд», они теперь говорили: «Просто подождем, пока Роммель попадет в “Шеферд” – вот тогда его продвижение точно замедлится». Прошел слух, будто Роммель уже звонил в отель, чтобы забронировать номер. Во всяком случае, достоверно известно, что немецкое радио передавало обращение к женщинам Александрии: «Доставайте бальные платья, мы спешим!» Но ликование войск «Оси» было преждевременным.
Хотя немцы перехватывали британские радиопереговоры на уровне частей и соединений, Окинлек был хорошо осведомлен о планах самого Роммеля благодаря операции Ultra. В ночь на 1 июля Африканский корпус с обеими танковыми дивизиями двинулся к югу от линии Эль-Аламейна. Здесь предполагалась ложная атака, тогда как цель главного удара лежала дальше к северу. Но в своем нетерпении застать врасплох Восьмую армию Роммель пренебрег разведкой. Эту грубую, как оказалось, ошибку усугубила песчаная буря. 90-я легкая дивизия попыталась атаковать укрепления Эль-Аламейна, но была отбита неожиданно сильным артогнем. Вскоре после этого 21-я танковая дивизия двинулась на один из центральных укрепленных пунктов, который защищала 18-я индийская бригада. Хотя немцы и заняли позиции британцев, их дивизия потеряла треть своих танков – многие из них были уничтожены истребителями-бомбардировщиками Королевских ВВС.