Де Голль уверял своих слушателей, что «ничего не потеряно для Франции. Те самые средства, что победили нас, могут приблизить день победы. Ибо Франция не одинока! Она не одинока! Она не одинока! За ней стоит обширная империя. Она может объединиться с Британской империей, которая господствует на морях и продолжает борьбу». Как и Британия, добавил де Голль, Франция тоже могла «без ограничений использовать огромную промышленность Соединенных Штатов». Исход борьбы, уверял де Голль, не был решен битвой за Францию. «Это мировая война». Были совершены ошибки, но это не означает, «что в мире нет всех необходимых средств для того, чтобы раздавить наших врагов. Пораженные сегодня механической силой, мы сможем в будущем победить при помощи превосходящей механической силы. Судьба мира зависит от этого».
В этой мощной речи, вторившей словам Черчилля, сказанным в Бриаре 11 июня — «машины победят другие машины», де Голль призвал всех французских офицеров, «которые находятся на британской территории или которые прибудут туда, с оружием или без оружия», равно как и всех французских инженеров и квалифицированных рабочих, «связаться со мной. Что бы ни случилось, пламя французского сопротивления не должно потухнуть и не потухнет».
Сорокадевятилетний бригадный генерал в изгнании бросил вызов власти маршала Франции. Многие слушали слова де Голля с уважительным недоверием. Сегодня его речь выбита на табличке, помещенной на здании, в котором он их произнес.
18 июня германские силы продолжали продвижение через Францию — попытка создать оккупационную зону не вследствие переговоров, а военной силой; к ночи они заняли Шербур. «Мы пережили несколько тяжелых моментов, — писал Роммель жене, — и сначала враг превосходил нас числом в двадцать-сорок раз. Вдобавок ко всему у них было от двадцати до тридцати пяти готовых к действию фортов и много единичных батарей. Однако, быстро принявшись за дело, мы сумели выполнить специальный приказ фюрера и оперативно взять Шербур». Другие немецкие командиры добились такого же успеха. 18-го же июня были оккупированы Ванн, Ренн, Бриар, Ле-Ман, Невер и Кольмар.
В тот же день, словно демонстрируя презрение, британские бомбардировщики нанесли удар по военным целям в Гамбурге и Бремене.
19 июня британцы начали эвакуацию с Нормандских островов, которые находились так близко от Франции, что почти неизбежно должны были достаться Германии. В целом за пять дней с них были вывезены 22 656 британских граждан. В день, когда немецкие войска входили в Нант и Брест и приближались к Сен-Назеру, французский морской офицер капитан Ронарш сумел вывести линкор «Жан Барт» из сухих доков Сен-Назера, где его оснащали к бою, и направил его в Касабланку во Французском Марокко. 19 июня на поле боя между Дижоном и Лионом тридцать солдат-марокканцев стали жертвами зверств эсэсовцов, которые, зачищая арьергардные позиции, отказались брать пленных, посчитав марокканцев расово неполноценными и убив даже тех, кто хотел сдаться.
20 июня французская делегация, состоявшая из дипломата, генерала сухопутных войск, генерала военно-воздушных сил и адмирала, отправилась в Ретонд в Компьенском лесу на переговоры о перемирии с немцами. В тот день Гитлер сказал адмиралу Редеру, что одним из положительных результатов поражения Франции для Германии будет возможность отправки всех французских и польских евреев на французский остров Мадагаскар в Индийском океане.
Пока утром 21 июня участники делегаций продолжали переговоры в Ретонде, последние немецкие войска достигли наиболее отдаленных пунктов своего продвижения. Роммель писал жене из Ренна: «Война постепенно превратилась в молниеносную поездку по Франции. Через несколько дней она окончательно завершится. Люди здесь с облегчением относятся к тому, что все проходит так спокойно». Но спокойно не было у деревни Вильфранш, к югу от Невера, где взвод дивизии СС «Мертвая голова», действуя одновременно против французских и марокканских войск, взял в плен 25 французов и ни одного марокканца. Коммюнике дивизии за тот день информировало о «25 пленных французах и 44 убитых неграх».
Вдали от полей сражений, на залитой солнцем поляне в Компьенском лесу, 21 июня состоялось последнее унижение французского правительства. Гитлер решил, что его уполномоченные должны будут предъявить условия перемирия в том же вагоне, в котором немцы подписали капитуляцию в конце Первой мировой войны и который с тех пор с гордостью демонстрировался Францией в память о победе над Германией. Представители Франции, пока их не привезли из Бордо в Компьен, и не подозревали, где будут проходить переговоры. Теперь, в половине четвертого дня 21 июня они оказались в том самом вагоне перед ликующим, молчаливым Гитлером; генерал Кейтель прочитал им преамбулу немецких условий перемирия. Через десять минут Гитлер вышел; тогда Кейтель сказал четырем французам, что обсуждение недопустимо, возможно только согласие. Три пятых европейской территории Франции должны были оказаться под немецкой оккупацией. Французское правительство утвердится в неоккупированной зоне и будет отвечать за управление французской колониальной империей. Ему запрещается передавать кому-либо контроль над своим флотом. Все 1 538 000 французских военнопленных останутся под контролем Германии.
Гитлер покинул место триумфа Франции в 1918 г., превратившееся в место ее унижения, а французские представители продолжали спор. В это время несколько членов бывшего правительства Рейно, включая Жоржа Манделя, которые надеялись сопротивляться из Северной Африки, плыли в Касабланку. В тот же день в Саутгемптон на корабле из Франции прибыли президент и правительство Польши в изгнании, которые базировались в Париже после поражения своей страны. В качестве жеста поддержки король Георг VI прибыл на лондонский вокзал Паддингтон, чтобы приветствовать их в новом городе пребывания.
Переговоры о перемирии в Компьене продолжались весь день 22 июня. Тогда итальянская армия, наступавшая вдоль Французской Ривьеры, оккупировала Ментону. В шесть часов вечера генерал Кейтель, раздосадованный проволочками, на которых настаивали французские представители в Компьенском лесу, сказал: «Если мы не сможем достичь соглашения через час, переговоры будут прерваны, а делегация — возвращена на французские оборонительные линии». Тогда делегаты позвонили французскому правительству в Бордо, прося у него инструкций. Им велели подписать соглашение. В 18:50 перемирие было подписано. Шестое государство покорилось Германии менее чем за девять месяцев.
Бывшие французские министры, которые надеялись спасти суверенную Францию в Северной Африке, узнали о подписании перемирия, будучи на борту корабля, плывшего вдоль побережья Атлантики в Касабланку. Германский вспомогательный крейсер «Пингвин» 22 июня отплыл с побережья Северного моря в «Сибирь»: так условно обозначалось место между Маврикием и Австралией, где он и три других вспомогательных крейсера, топившие британские торговые суда, должны были встретить транспортные суда с провизией, боеприпасами и топливом.
Гитлер, хозяин Польши, Норвегии, Дании, Нидерландов, Бельгии, а теперь и Франции, не забыл о своем твердом решении поставить Британию на колени. Но в Черчилле он встретил не менее решительного противника. «Правительство его величества считает, — объявил Черчилль той ночью, — что бы ни случилось, оно сможет продолжать войну, где бы она ни велась, в морях, в воздухе и на земле, до успешного ее завершения».
Британия пыталась ясно показать, что она намерена продолжать борьбу; та же газета, что 23 июня вынесла в заголовок на первой странице «Французы подписали перемирие», на обороте сообщала: «Королевские военно-воздушные силы бомбят Берлин, топят корабли и поджигают нефтехранилища». Той ночью первая особая добровольческая группа британских «подрывных команд» осуществила ряд внезапных и коротких рейдов на французское побережье между Кале и Булонью. Они не встретили сопротивления и благополучно вернулись домой.
В 3:30 утра 23 июня Гитлер покинул штаб в Брюли-де-Пеш и прилетел на аэродром Ле-Бурже близ Парижа. То был его первый и единственный визит во французскую столицу. Он попал в город без четверти шесть; его быстро свозили в самые известные его места, включая Оперу, архитектурой которой он восхищался со студенческой поры, и гробницу Наполеона. «Это был один из величайших и наиболее прекрасных моментов моей жизни», — сказал он своему окружению, покинув захоронение. Затем он распорядился перевезти в Париж и положить рядом с Наполеоном останки его сына, герцога Рейхштадтского, которые покоились в Вене. «Я благодарен судьбе за то, что увидел этот город, аура которого всегда интересовала меня», — сказал Гитлер одному из приближенных.
Во время посещения Парижа Гитлер приказал снести два памятника, посвященные Первой мировой войне, — статую генерала Манжена, одного из победителей 1918 г., и мемориал Эдит Кэвелл — британской медсестры, расстрелянной немецкими солдатами в Брюсселе в 1915 г. Его распоряжение было исполнено. Покидая Париж в половине девятого тем же утром, он вернулся в аэропорт, приказал пилоту описать несколько кругов над городом и полетел обратно в свой штаб. «Всю свою жизнь я мечтал, чтобы мне было позволено увидеть Париж, — сказал он своему другу, архитектору Альберту Шпееру. — Не могу выразить, насколько я счастлив, что мечты мои сегодня исполнились».
Через 16 месяцев, вспоминая свой визит в Париж, Гитлер сказал генералу фон Клюге: «Первый продавец газет, который узнал меня, застыл и разинул рот». Мужчина продавал экземпляры Le Matin. Увидев приближавшиеся автомобили, он побежал навстречу возможным покупателям, чтобы сунуть газету им в руки, и постоянно кричал Le Matin! Le Matin! Увидев, кто сидит в машине, он тут же отбежал назад.
Вернувшись в Брюли-де-Пеш, Гитлер попросил Альберта Шпеера подготовить «приказ о полномасштабном возобновлении работ» над проектами новых общественных зданий и памятников, созданными Шпеером для Берлина под руководством Гитлера. Все работы над зданиями остановились в начале войны в сентябре 1939 г. Теперь они должны были начаться вновь. «Разве Париж не прекрасен? — сказал Гитлер Шпееру. — Но Берлин должен стать куда красивее. В прошлом я часто думал, должен ли я уничтожить Париж. Но когда мы закончим Берлин, Париж будет лишь его блеклой тенью. Так зачем же его разрушать?» Новый Берлин должен был быть готов в 1950 г. Это «благоустройство», сказал Гитлер Шпееру, станет «величайшим шагом в сохранении нашей истории»