В Берлине 15 июня распространились фантастические слухи о «грядущем соглашении с Россией», как записал в дневнике дипломат Ульрих фон Гассель, и о том, что «Сталин приезжает сюда и т. д.». Но радиосообщения самих немцев, которые в Лондоне читал Черчилль, ясно говорили о том, что нападение на Советский Союз произойдет в ближайшие дни. «Из всех имеющихся у меня источников, в том числе самых достоверных, — телеграфировал он Рузвельту 15 июня, — кажется, что крупное нападение Германии на Россию неизбежно. Основные германские армии расположились от Финляндии до Румынии, кроме того, завершаются последние переброски воздушных и бронетанковых сил». Если эта новая война начнется, добавил Черчилль, «мы, конечно, ободрим русских чем можем и предоставим им любую помощь, какую сможем, следуя тому принципу, что Гитлер — враг, которого нам надо разбить».
В обращении к американскому народу, переданному по радио следующей ночью, 16 июня, Черчилль попытался выразить свое ощущение исключительной трудности ситуации. «С каждым месяцем, — предупредил он, — путь, который нам предстоит преодолеть, становится длиннее и опаснее. Вместе мы победим, порознь проиграем. Порознь вновь наступят темные века. Вместе мы можем спасти и возглавить мир».
Германия и Советский Союз накануне войны
В Соединенных Штатах через два дня после речи Черчилля Рузвельт принял полковника Уильяма Дж. Донована, которого он назначил руководителем Управления стратегических служб, ответственным за сбор и анализ всей информации, касающейся национальной безопасности, для того чтобы «устанавливать связь между такой информацией и данными» и докладывать их президенту. Доновану было поручено решение специальных вопросов и ведение подрывной пропаганды.
В день речи Черчилля из советских вод в Черном море отплыл последний немецкий военный корабль. Из остававшихся двадцати немецких инженеров, работавших в Ленинграде в мае, последний уехал уже 15 июня. Эти признаки скорого германского наступления были замечены советскими военно-морскими наблюдателями, которые доложили о них командующему советским Балтийским флотом адмиралу Трибуцу. 17 июня в обстановке строжайшей секретности все командиры германских армии, флота и военно-воздушных сил получили кодированное радиосообщение «Варцбург»: нападение на СССР должно было начаться в три часа тридцать минут ночи в воскресенье 22 июня. В полдень следующего дня в состояние боевой готовности были приведены советские приграничные войска в Белостоке.
Немецкие вожди и идеологи были уверены в победе; 18 июня Альфред Розенберг завершил свои планы раздела советского Кавказа на пять отдельных подконтрольных Германии «генеральных комиссариатов» в Грузии, Азербайджане, Северном Кавказе, Краснодаре и Орджоникидзе (ныне Владикавказ) и два «главных комиссариата» в Армении и Калмыкии. Посредством этого, полагал Розенберг, Германия будет контролировать дружественно настроенную к ней ось Берлин — Тбилиси и создаст постоянную преграду перед возможным возрождением сил России в будущем.
Готовясь к скорой схватке, 19 июня СС выпустили специальные нормативные документы, которые создавали фонд страхования для заботы о сиротах и вдовах эсэсовцев, погибших в бою. Но понимала ли Красная армия, что наступление вот-вот начнется? 19 июня советский нарком обороны маршал Тимошенко приказал закамуфлировать передовые аэродромы, военные части и сооружения, многие из которых были хорошо видны как с земли, так и с воздуха[36]. Тем же вечером в звонке из Ленинграда в Москву вице-адмирал Трибуц, сообщив об уходе из советских вод 16 июня последнего немецкого военного корабля, получил от наркомфлота адмирала Кузнецова разрешение привести Балтийский флот в «готовность № 2»[37].
На Ближнем Востоке в первые часы 21 июня перед объединенными экспедиционными силами Британии и «Свободной Франции» сдались вишистские войска в Дамаске. Гитлер утратил все шансы легко обрушиться на Палестину и Суэцкий канал. Той же ночью на границе Восточной Пруссии и Литвы близ Бураков советскую линию попыталась пересечь немецкая разведывательная группа. Трое немцев были убиты, двое — захвачены в плен. В 2:40 ночи начальник штаба Западного особого военного округа генерал Климовских сообщил в Москву по радио из своей ставки в Поневеже, что в предыдущий день границу к западу от Ковно нарушили германские самолеты, которые «имели подвешенные бомбы»; еще тревожнее был отчет одного из его армейских командиров, согласно которому проволочные заграждения, находившиеся вдоль границы на дорогах в Августов и Сейну еще вчера, были «к вечеру сняты». Генерал Климовских добавлял: «В лесу будто бы слышен шум наземных моторов».
В четыре утра командир подлодки Красного флота капитан-лейтенант Маринеско сообщил, что он заметил у входа в Финский залив караван из 32 немецких транспортных судов. Своевременно проинформированный адмирал Трибуц был встревожен. Через десять часов сам Сталин позвонил из Кремля командующему Московским округом генералу Тюленеву; он сказал, что «положение неспокойное, и вам следует довести боевую готовность войск противовоздушной обороны Москвы до 75 %»[38]. Такая же инструкция вскоре была передана Никите Хрущеву в Киев. На проводе снова был Сталин.
Днем 21 июня Гитлер написал Муссолини, что он принял «самое трудное решение в жизни».
Вскоре после девяти вечера того дня начальник штаба Киевского военного округа генерал Пуркаев по телефону сообщил генералу Жукову в Москву, что «к пограничникам явился перебежчик — немецкий фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня»[39]. Этим дезертиром был Альфред Лисков, который сдался в плен в украинском приграничном городе Владимире-Волынском.
Жуков тут же позвонил Сталину, который вызвал его и Тимошенко в Кремль[40].
— А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт? — спросил он.
— Нет, — ответил С. К. Тимошенко. — Считаем, что перебежчик говорит правду.
— Что будем делать? — спросил И. В. Сталин.
— Надо немедленно дать директиву войскам о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность, — сказал нарком.
Сталин продолжал колебаться: «Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем». Однако он согласился на директиву всем военным советам в приграничных округах, которая предупреждала их о том, что «возможно внезапное нападение немцев». Сталин добавил, однако, что советские войска не должны «поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения». Директива, подписанная той ночью Тимошенко и Жуковым, предписывала «скрытно занять» боевые позиции в укрепленных районах в первые часы 22 июня; «до рассвета» 22 июня рассредоточить по аэродромам и «тщательно замаскировать» все самолеты; «все части привести в боевую готовность»; начать приготовления к световой маскировке городов и других целей.
Линия Волга — Архангельск и ось Берлин — Тбилиси
Около половины первого ночи 22 июня Жуков проинформировал Сталина о том, что директива передана всем приграничным округам. Как раз когда он начинал передачу, Гитлер на послеобеденной беседе с Альбертом Шпеером и адмиралом Редером говорил о своих планах создания немецкой военно-морской базы на норвежском побережье близ Тронхейма. Она должна была стать самым большим судоремонтным заводом Германии. Близ нее следовало возвести город для 250 000 немцев. Город будет включен в Третий рейх. Затем Гитлер поставил граммофонную пластинку и дал двум своим гостям прослушать несколько тактов «Прелюдий» Листа. «Вы будете часто это слышать в ближайшем будущем, — сказал он, — потому что это будет музыка нашей победы в русской кампании». Его планы монументального строительства в Берлине, Линце и других городах, сказал он, законсервированы новой войной «в крови». Советский Союз послужит источником даже для архитектурных замыслов. «Оттуда мы будем получать гранит и мрамор в любых количествах, которые захотим», — объяснял фюрер.
Вскоре после полуночи, в первые часы 22 июня, пока предупредительная директива передавалась из Москвы в приграничные округа, экспресс Берлин — Москва пересек железнодорожный мост через реку Буг и вошел в советский приграничный город Брест. Немного позднее два поезда из Кобрина пересекли Буг в обратном направлении. Один из них был регулярным экспрессом Москва — Берлин. Другой, который следовал непосредственно за ним, был товарным поездом, везшим советское зерно в хранилища Германии.
Жизнь шла как обычно. С одной точки к югу командир германского корпуса уведомил начальство, что советский город перед ним внешне казался спокойным. «Огни в Сокале не погашены, — сообщил он. — Русские занимают полностью освещенные посты. По-видимому, они ничего не подозревают». В Новограде-Волынском советский генерал-майор Константин Рокоссовский присутствовал в качестве почетного гостя на концерте в своей ставке. Получив директиву из Москвы, он приказал командирам отправиться в свои части только «после концерта». В Доме офицеров в Киеве генерал Павлов, командующий Западным военным округом, смотрел украинскую комедию. Получив известия о том, что «дела на границе выглядят угрожающе», он решил досмотреть пьесу до конца.
Когда в первые часы 22 июня на советской границе стояли готовые к нападению немецкие силы, число которых оценивается в 3 200 000 человек, в западных оборонительных округах им противостояли 2 500 000 советских солдат. Еще 2 200 000 советских солдат находились в резерве, защищая Москву и Ленинград, а также промышленно развитые регионы бассейна Донца и Урала. Однако числа могут ввести в заблуждение: лишь у 30 % советских войск имелось автоматическое оружие. Только 20 % советских самолетов и 9 % танков были современных типов.