Пока японские корабли двигались к Пёрл-Харбору, Соединенные Штаты изложили японским дипломатам в Вашингтоне свои условия договора: Япония должна вернуть оккупированные ею территории в Китае и Индокитае, перестать признавать марионеточное «китайское» правительство в Нанкине и выйти из оси.
27 ноября Рузвельт с советниками пришел к выводу, что Япония решилась на войну. «Враждебные действия возможны в любой момент», — телеграфировал Военный департамент генералу Макартуру на Филиппины. «Хотя столкновения не избежать, — продолжалось в телеграмме, — Соединенные Штаты желают, чтобы Япония первой совершила явный акт». В тот же день адмирал Старк, начальник военно-морских операций в верховном главнокомандовании США, разослал всем командирам американских флотов в Азии и Тихоокеанском регионе «предупреждение о состоянии войны».
На Московском фронте советские силы 27 ноября наконец смогли остановить продвижение немцев, а в некоторых пунктах — и оттеснить их назад на три-пять километров. «Взяты пленные», — смог рапортовать Жуков Сталину в тот день. Кроме того, не прекращались операции советских партизан. Ночью 27 ноября группа партизан атаковала подразделение дивизии СС «Мертвая голова» на постое к югу от озера Ильмень; при нападении были сожжены постройки и машины эсэсовцев, четыре немца убиты, двенадцать — серьезно ранено. Сами партизаны исчезли, оставив после себя горящий лагерь.
«В направлении реки Оки появились новые силы», — записал 27 ноября генерал Гальдер. К северо-западу от Москвы «враг, по-видимому, передвигает новые силы». Эти советские подкрепления не представляли собой крупные подразделения, добавлял Гальдер, «но они бесконечно прибывали друг за другом и вынуждали наши истощенные войска делать постоянные задержки».
28 ноября немцам пришлось отдать Ростов-на-Дону — их первая серьезная неудача на Восточном фронте. Между Дмитровом и Загорском собирался резерв из двенадцати советских лыжных батальонов, противостоящий немцам, которые удерживали теперь всю автодорогу Москва — Калинин. К юго-востоку от Москвы, несмотря на бомбардировку немцами железнодорожных путей, советская 10-я армия 28 ноября тоже продвинулась вперед от Шилова к Рязани. «Передвижение противника к Рязани с юга продолжается», — заметил на следующий день в дневнике генерал Гальдер.
В Берлине Гитлер 28 ноября узнал, что немецкая осада Тобрука провалилась и Роммель отступает. В тот же день он принял иерусалимского муфтия Хадж-Амина аль-Хусейни, который сказал ему, что «арабский мир твердо убежден в германской победе не только благодаря ее крупной армии, храбрым солдатам и блестящим военным стратегам, но и потому, что Аллах никогда не уступит победу неправому делу». В ответ Гитлер напомнил муфтию, что «Германия объявила евреям бескомпромиссную войну». Такое обязательство, сказал он, «естественным образом повлекло за собой жесткую оппозицию попытке евреев обосноваться в Палестине». Германия была «полна решимости», добавил Гитлер, «призвать европейские нации к решению еврейского вопроса, а когда придет час, Германия обратится с тем же призывом и к неевропейским народам».
Заполучив «южный выход к Кавказу», сказал Гитлер муфтию, он предложит арабскому миру «личные гарантии того, что час освобождения пробил». Затем, объяснил он, «единственная цель Германии в регионе ограничится уничтожением евреев, живущих под британским протекторатом на арабских землях».
Немецкий марш на Кавказ был, по крайней мере временно, приостановлен. Вслед за утратой Ростова-на-Дону 29 ноября немцы были вынуждены эвакуироваться из Таганрога. В этот день в деревне Петрищево за линией Московского фронта, пытаясь остановить рост числа партизанских нападений, немцы повесили восемнадцатилетнюю советскую девушку Зою Космодемьянскую. «Поджигатель домов», — было написано на свисавшей с ее шеи табличке, с которой она шла на казнь. Когда ее заводили на эшафот, она сказала одному из немецких солдат последние слова: «Сколько нас ни вешайте, всех не перевешаете, нас 170 миллионов».
Гитлер оказался в весьма затруднительном положении. 29 ноября доктор Тодт, вернувшись в Берлин с Восточного фронта, сказал ему прямо: «Учитывая военное и промышленное превосходство англосаксонских держав, мы более не можем победить в этой войне военным путем». В этот день на юге СССР после атак Красной армии, в том числе многократных наступлений на немецкие минные поля и пулеметные позиции, немцам пришлось отступить за реку Миус. Из расположения германских резервов в Харькове на юг были брошены подкрепления; теперь их нельзя было использовать против Москвы. «Дальнейшие трусливые отступления запрещены», — телеграфировал Гитлер фельдмаршалу фон Клейсту.
С какими бы проблемами ни сталкивались немецкие войска в СССР, убийства евреев продолжались. 29 ноября тысяча евреев, депортированных двумя днями ранее из Берлина, достигла Риги. Их всю ночь продержали в запертых вагонах, а затем, в 8:15 утра 30 ноября, выживших в этой поездке забрали в близлежащий Румбульский лес и расстреляли. Позднее, в 13:30, Гиммлер позвонил Гейдриху из ставки Гитлера в Растенбурге, куда фюрер только что вернулся, и сообщил, что эту группу не следует «ликвидировать». Но было уже слишком поздно: Гейдрих ответил, что все евреи из партии расстреляны утром.
В следующие месяцы в Ригу прибыли еще девятнадцать поездов с немецкими евреями. Этих евреев уводили не в Румбули, а в рижское гетто, где вынуждали трудиться на немцев. Место для евреев в гетто было найдено ранее утром 30 ноября посредством отправки в Румбули 9000 рижских евреев — сцена эта была полна исключительной жестокости и ужаса; все они были убиты в «расстрельной акции», как это назвали в Оперативном отчете о ситуации в СССР № 151. Еще 2600 рижских евреев были убиты в Румбульском лесу через несколько дней.
Старых, больных и слабых евреев, которые не могли пройти восемь километров от Рижского гетто до Румбули, убивали, когда они в изнеможении останавливались, падали или садились на землю; одной из таких жертв был 81-летний ведущий еврейский историк Семен Дубнов. По одному рассказу, последними его словами к другим евреям было: «Запишите и сохраните!»
Тогда же, 30 ноября, в день «расстрельной акции» в Риге, первые депортированные евреи — тысяча женщин, детей и стариков из Праги — прибыли в немецкий концлагерь Терезиенштадт в 56 километрах от Праги. Здесь, в бараках и казармах крепости XVIII в., вырванные из своих домов, лишенные последней копейки и всего, за исключением самого личного, имущества, в скученности и без достаточного питания, они должны были в следующие недели соединиться почти со всеми оставшимися евреями Вены, Берлина и дюжины других немецких и бывших чехословацких городов. За время пребывания в Терезиенштадте никто не был убит; но 32 000 человек умерли здесь от голода и болезней.
В Ленинграде в ноябре от голода умерли 11 000 горожан, еще 522 погибли в ежедневных немецких артобстрелах. С оккупацией немцами Мги и Шлиссельбургской крепости единственным путем, которым припасы могли попасть в город, остался путь на грузовиках по льду Ладожского озера. 1 декабря начался девяносто второй день осады Ленинграда. В этот день Вера Инбер впервые увидела непривычное зрелище — труп на детских санках. Вместо того чтобы поместить тело в гроб, его тесно завернули в саван. За декабрь число ежедневных голодных смертей в городе выросло с 400 до более 1500.
Статистика смертей поражает; 1 декабря в Бухенвальде доктор Фриц Меннеке заметил, что, хотя ему пришлось на полчаса позже приступить к заполнению форм отправки евреев в Бернбург и убийства их газом, «рекорд был побит. Я сумел заполнить 230 форм, так что теперь закончены 1192». В тот же день полковник СС Карл Егер отчитался в Берлин, что его айнзацгруппа «выполнила цель решить еврейский вопрос в Литве». «Цель» полковника Егера далеко превосходила «рекорд» доктора Меннеке. В целом, писал Егер, подразделения его айнзацгруппы убили с июня в Латвии и Литве 229 052 еврея и еще тысячу — в Эстонии. Единственные «оставшиеся» евреи, пояснял он, были сосредоточены в гетто Вильнюса, Каунаса и Шяуляя, где они использовались на немецких фабриках и различных трудовых задачах.
Той ночью в разговоре с Вальтером Гевелем Гитлер объявил: «Возможно, многие евреи не знают о разрушительной силе, которую они представляют. Теперь тот, кто уничтожает жизнь, сам рискует смертью. Вот в чем секрет того, что происходит с евреями».
1 декабря немцы предприняли две отчаянные попытки прорваться через московские оборонительные сооружения. Первая состоялась в Цветкове к западу от столицы, а вторая — в направлении Коломны с юга. Советское оборонительное кольцо удержалось, и отчаянная немецкая танковая атака у Наро-Фоминска была отбита. На закате 2 декабря многие немецкие солдаты, неспособные пережить еще один день льда и пламени, кричали, что не могут продолжать наступление. За новой советской оборонительной линией, которую упорно защищали солдаты советского Западного и Калининского фронта, 55 стрелковых и 17 кавалерийских дивизий перегруппировались для масштабной контратаки вдоль огромной дуги, проходившей от Вытегры на Онежском озере до Астрахани на Каспийском море и включавшей в себя волжские города Кострому, Горький и Саратов.
Немцы не знали даже о существовании собиравшихся советских подкреплений. «Общий вывод, — записал в дневнике генерал Гальдер 2 декабря, — сопротивление противника достигло кульминационной точки. В его распоряжении нет больше никаких резервов». В этот день в слепящей метели, которая снизила видимость до десяти-двенадцати метров и даже менее, немецкий разведывательный батальон прошел через Химки, прямо у северных пригородов Москвы и в 19 километрах от Кремля. На север бросили наспех вооруженное народное ополчение, которое отбило немецкое соединение.
В течение дня в девяти километрах к югу от Можайского шоссе немецкие танки пытались прорваться к Москве у деревни Акулово, где немецкие войска на короткий момент могли увидеть высокие башни Кремля. Но через сутки они были выбиты из Акулова. Оборону Москвы прорвать не удалось.