й помощи.
Война означала повседневные и отчаянные страдания. В Ленинграде, где, несмотря на повышение дневной нормы рабочим с 220 до 300 граммов хлеба, каждый день от голода умирало от 3000 до 4000 человек, сцены жизни показывали истинное лицо того, чем стала теперь мировая война.
Советский партийный и государственный деятель Д. В. Павлов, с начала осады Ленинграда до конца января 1942 г. уполномоченный Государственного Комитета Обороны по продовольственному снабжению войск Ленинградского фронта и населения Ленинграда, позднее вспоминал: «Смерть настигала людей в различном положении: на улице — передвигаясь, человек падал и больше не поднимался; на квартире — ложился спать и засыпал навеки; часто у станка обрывалась жизнь. Хоронить было трудно. Транспорт не работал. Мертвых отвозили обычно без гроба, на саночках. Двое-трое родных или близких тянули саночки по бесконечно длинным улицам; нередко, выбившись из сил, оставляли покойника на полпути, предоставляя право властям поступить с телом как угодно»[70]. Однако в Ленинграде, как и везде в развороченных войной Европе и Азии, сами эти «власти» не могли справиться со страданиями, болезнями или даже погребением умерших. Другой очевидец вспоминал: «Чем ближе подъезжали мы к Пискаревке, тем больше валялось трупов по обеим сторонам дороги. Заехав уже за город, где стояли небольшие одноэтажные домики, видны сады, огороды, вдали я увидел какие-то необычайно высокие бесформенные кучи. Подъехал ближе. Убедился, что по обеим сторонам дороги навалены огромные кучи покойников, причем навалены они так, что две машины разойтись по дороге не могли»[71].
У сотен людей, тащивших на санках тела любимых или соседей, едва хватало сил не бросить его на землю. «Нередко, — записал один историк, — те, кто тащил сани, сами замертво падали рядом с телом — без единого слова, без стона, без жалоб»[72]. «Вывезти покойника на кладбище, — записал в дневнике 29 декабря ленинградский писатель П. Н. Лукницкий, — дело столь трудноосуществимое, что хлопоты и усилия целой общественной организации сводятся к затрате на покойника стольких — последних — физических сил живых, что эти, еще живые, выполняя свой долг по отношению к погибшему, случается, приближают тем самым и свой смертный час…»
22Черчилль: «Мы больше не одни»
НАЧАЛО 1942 г.
Новый, 1942 год не предвещал союзникам ничего хорошего. На Керченском полуострове немецкие силы вытеснили советских парашютистов, высадившихся ранее на этой восточной оконечности Крыма. На Филиппинах американские и филиппинские войска отступали на полуостров Батаан. В Малайе японцы, продолжая движение на юг, оккупировали Куантан. В Германии 1942 год триумфально провозгласили «годом службы на Востоке и на суше»: 18 000 членов гитлерюгенда служили в Польше и Западной Украине. Туда их направили с целью образовать ядро будущего немецкого заселения Востока. В течение года к ним должны были присоединиться несколько сотен молодых голландских, норвежских, датских и фламандских добровольцев: эти «восточные волонтеры немецкой молодежи» тоже должны были стать основой нового порядка. Его типичной чертой стало полное уничтожение 1 января 1942 г. Загребской синагоги — гордости 12 000 евреев города, камень за камнем разобранной за четыре месяца.
В этот день, 1 января, имели место несколько показательных актов. Известнее всего была декларация, обнародованная Черчиллем и Рузвельтом в Вашингтоне и подписанная 26 государствами, которая требовала от подписантов применить все имеющиеся средства в борьбе против оси и не заключать сепаратного мира. Эти государства, назвавшие себя Объединенными Нациями и возглавляемые Великобританией, Соединенными Штатами и Советским Союзом, объявили, что их борьба и союз необходимы «для защиты жизни, свободы, независимости и религиозной свободы и для сохранения прав человека и справедливости». В вильнюсском гетто в тот день 150 молодых евреев собрались не для того, чтобы оплакать 60 000 убитых евреев города, но чтобы от лица остававшихся в живых за вышками и колючей проволокой 20 000 заявить: «Гитлер намерен уничтожить всех евреев Европы. Евреям Литвы суждено стать первыми на этом пути. Не будем же овцами, покорно идущими на убой!»
В оккупированной Европе делались лишь первые небольшие шаги, которые могли бы бросить вызов власти немцев. Один такой шаг был предпринят 1 января, когда бывший мэр французского города Шартр, Жан Мулен, четыре месяца назад бежавший в Британию, на парашюте вернулся во Францию. Его задача состояла в том, чтобы попытаться объединить различные разрозненные группы Сопротивления и взять курс на скоординированные действия. Мулен, известный под кличкой «Макс», взял с собой спрятанное в двойном дне спичечного коробка личное послание от генерала де Голля вождям Сопротивления.
На Дальнем Востоке в первый день нового 1942 г. японские силы, уже высадившиеся на Борнео, атаковали остров Лабуан. День этот он забудет не скоро, писал позднее живший на этом острове британец Хью Хампфри: «Японский офицер несколько раз ударил меня мечом (в ножнах) и на 24 часа выставил на публике в импровизированной клетке на том основании, что до прибытия японских войск я саботировал военные операции японских императорских сил, уничтожив запасы авиационного топлива на острове…» Хампфри оставался пленником японцев до конца войны.
В Блетчли, где сообщения немецкой «Энигмы» дешифровали и анализировали уже 1500 британских ученых и исследователей, первый день января принес примечательный успех — взлом четырех отдельных ключей «Энигмы»: «Пинк», использовавшийся командованием люфтваффе для сверхсекретных сообщений, «Гэдфли», «Хорнет» и «Уосп», которые применялись тремя корпусами ВВС Германии. На следующий день, 2 января, был взломан пятый ключ, известный в Блетчли как «Кайт»; он шифровал самые секретные сообщения германской армии о поставках из Берлина на Восточный фронт.
На самом Восточном фронте 2 января Гитлер издал приказ, запрещавший отступать дальше его 9-й армии, только что отошедшей из Калинина. Нельзя было сдавать «ни единой пяди земли». Но любые подобные инструкции не могли удержать постоянно атакующую Красную армию; в тот же день советская 39-я армия прорвала линию немецкого фронта к северо-западу от Ржева. Таким победам помогали усиливающиеся операции советских войск за линией фронта. «Неоднократно наблюдалось, — рапортовала 2 января 2-я танковая армия Германии, — что противник хорошо осведомлен о слабых местах в нашей обороне и часто избирает местами атаки рубежи между нашими корпусами и дивизиями». Советские гражданские лица, добавлял отчет, переходили через линию фронта и передавали информацию. «Движение местных жителей через фронт, — заключал отчет, — должно, таким образом, предотвращаться всеми возможными мерами».
В Вашингтоне Рузвельт и Черчилль вместе председательствовали 2 января на встрече, главное решение которой — ошеломляющий рост американской программы вооружения — вскоре затмило все тактические маневры. Вместо целевых 12 750 работоспособных самолетов, запланированных штабом всего за три недели до этого, к концу 1945 г. должны были быть построены 45 000. Вместо 15 450 танков — 45 000; вместо 262 000 пулеметов — полмиллиона. Производство всех других видов вооружений должно было возрасти в численном выражении в среднем на 70 %.
Такие планы таили долгосрочную угрозу для держав оси; но в январе 1942 г. было неясно, есть ли у союзников столько времени. 2 января японские силы вошли в филиппинскую столицу Манилу. 3 января планировщики армии США уведомили генерала Маршалла, что сил для отправки экспедиции на подкрепление осажденных Филиппин недостаточно. 4 января японские ВВС ударили по Рабаулу — стратегической базе на архипелаге Бисмарка, вмещавшей 1400 британских солдат и офицеров.
В оккупированной Европе 5 января Нидерландский совет церквей храбро протестовал против «полного беззакония» в отношении немцев к евреям; но, несмотря на протесты, облавы на евреев с целью получения подневольной рабочей силы и изгнания из нескольких городов и поселков в Амстердам продолжались. В тот же день, 5 января, состоялся побег из немецкого лагеря для военнопленных в Колдице двух офицеров союзнических армий — англичанина Эйри Нива и голландца Тони Лютейна; оба через несколько дней оказались в безопасности на шведской земле. Англичанин Дональд Дарлинг (кодовое имя «Воскресенье»), добравшись 5 января из Британии до Гибралтара, организовал секретный сухопутный маршрут во Францию, позволивший бежавшим военнопленным из числа союзников добираться из Марселя до Барселоны, а затем — в Гибралтар или Лиссабон. «Воскресенью» в этом существенно помогал «Понедельник» — это было кодовое имя бывшего британского дипломата в Берлине Майкла Кресвелла, который проживал в Испании и мог при необходимости пересекать Пиренеи и добираться до Франции, чтобы координировать пути бегства.
В оккупированной Франции сопротивление действовало с перерывами, но все более серьезно. 7 января был застрелен французский полицейский, охранявший гараж немецкой армии. Многие французы боялись, что подобные акты сопротивления бесполезны и лишь провоцируют репрессии и ужесточение оккупации. У их организаторов желание нанести удар на глазах у всех превышало осторожность и страх.
7 января немцы начали в Югославии второе по счету антипартизанское наступление и вытеснили силы Тито из Олово, куда они были вынуждены отступить менее чем за шесть недель до этого, в Фочу, в 80 километрах к югу. Партизаны, хоть и были вынуждены бежать и понесли тяжелые потери, сохранили решимость продолжать борьбу.
На Восточном фронте 7 января началось советское контрнаступление к северу от Новгорода. Бои велись в значительной степени на замерзшем болоте. Тысячи немецких солдат не смогли сражаться из-за обморожений. Были нередки ампутации, порой даже двойные. Из-за крайней нехватки одеял раненые замерзали до смерти даже в полевых госпиталях; каждую ночь температура опускалась до –40° по Цельсию. После пяти дней боев немецкий командующий фельдмаршал фон Лееб запросил разрешения отвести войска с уязвимого Демянского выступа. Гитлер отказал, и вскоре 100 000 немецких солдат оказались окружены. Фон Лееб подал в отставку и более не принимал активного участия в войне.